Вернувшись домой, мы доели остатки обеда, потому что в наших желудках, полных пива, уже не было места для чего-то более существенного. Вскоре тетя и Лиам отправились спать, а я, хоть уже и переоделась в пижаму, решила дождаться возвращения Лютера. Я лежала на диване и читала, когда услышала, как он вошел, стараясь не шуметь. Лютер застыл на пороге, одной рукой держась за дверную ручку, а другой – сжимая портфель, и смотрел на меня, удивленно вскинув брови. Вспомнив, что на мне все еще коль и ободок из роз, я улыбнулась – немного застенчиво.
– Приветик, – поздоровалась я, закрывая книгу.
– Вижу, у тебя был интересный день, – ответил он, входя и закрывая за собой дверь в гостиную. – Извини, что я так поздно.
– Все в порядке, я не хочу спать, – солгала я. – Ты ужинал?
Я положила книгу на тумбочку и сунула ноги в развязанные ботинки.
– Нет, – ответил он после секундного колебания, – но уже поздно и…
– Не говори ерунды, еще не так поздно. А тетя и Лиам в другой части дома, мы их не побеспокоим.
Оставив портфель на стуле, Лютер последовал за мной на кухню. Я указала ему на табурет, поставила подсвечник на стол и пошла в кладовку. Вернулась я с мясом и тарелкой бутербродов.
– Вот, идеально для холодной погоды, – сказала я, предлагая ему угощение. – Они…
Не успела я закончить фразу, как Лютер уже отправил один бутерброд в рот. Я наблюдала за ним, ожидая, когда специи подействуют. Увидев, как его глаза наполняются слезами, а бледная кожа краснеет, я не смогла сдержать смех.
– Они острые, – закончила я фразу. – В кладовке есть вино.
Лютер пошел за ним, пока я разжигала огонь.
– Тебе не нужно было ничего готовить, – сказал он мне после второго бокала.
– Не переживай, я тоже не ужинала.
Я положила на сковороду два стейка и сунула в рот бутерброд. Я жевала медленно, наслаждаясь вкусом еды и недоверчивым взглядом Лютера.
– Ты сдерживаешься, – обвинил он меня, садясь обратно на табурет.
– Нет. Это моя южная кровь.
Нарезав горсть спаржи, я бросила ее на сковороду, чтобы пожарить со специями. Когда еда была готова, мы поужинали прямо на кухне, и я рассказала Лютеру о том, как провела день с тетей и Лиамом.
Закончив ужин, я убрала со стола, но оставила стопку посуды в раковине, чтобы помыть ее на следующий день, затем проводила Лютера в свою комнату.
– Постарайся сдержать свое любопытство и не рыться в моих вещах.
– Ничего не обещаю, – ответил он, подходя к одной из полок и беря в руки деревянную фигурку.
Это была старая кукла со стершейся от времени краской.
– Ее сделал мой отец. Он был плотником до того, как стал мэром.
– Я не знал, – ответил он, осторожно возвращая куклу на место.
Я кивнула, наблюдая, как Лютер рассматривает корешки моих книг.
– Мы разобрали его мастерскую несколько лет назад и сделали там аптеку для мамы и тети. Хотя у нас по-прежнему остались его инструменты.
Почувствовав, что мне не хватает воздуха, я несколько раз сглотнула.
– А это кто сделал?
Он указал на портрет, нарисованный углем. С него смотрела я: глаза подведены колем, в волосах ободок из листьев.
– Ной.
– И сколько вам было лет?
– Шестнадцать.
Лютер как завороженный смотрел на рисунок. Мне стало интересно: видит ли он ту девушку, которой я была тогда? Более южную. Более наивную. Более свободную.
– Уже поздно, – пробормотала я. – Спокойной ночи.
Лютер положил портрет на место и взглянул на меня.
– Ты собираешься спать с?.. – он указал на мою голову, и я поднесла руку к ободку из роз.
– Нет.
– Хочешь… чтобы я помог тебе?
Мгновение я колебалась, удивленная его предложением.
– Ну давай.
Я взяла стоявший у письменного стола стул и села. Лютер подошел ко мне и, прежде чем начать распутывать мою прическу, некоторое время разглядывал ободок. Он использовал немного магии, стараясь сохранить конструкцию, вместо того чтобы просто разрушить ее. Через несколько минут он распустил уже почти все мои волосы и, не отрывая взгляда от ободка, опустился передо мной на колени, освобождая последние пряди. Он был так близко, что я могла видеть маленькие темные пятнышки на его радужках, таких бледно-голубых, что иногда они казались серыми.
Когда он наконец взял ободок и положил его на стол, я задержала дыхание. Затем он несколько раз провел пальцами по моим волосам, пытаясь расчесать, и невольно коснулся костяшками моей шеи. Этот жест казался более невинным, чем тот в музыкальной комнате, и все же в нем ощущалась искренность, от которой у меня заколотилось сердце.
Заправив последнюю прядь волос мне за ухо, он, похоже, остался доволен. Опершись на мои колени, Лютер посмотрел мне прямо в глаза. Я не осмеливалась ни пошевелиться, ни вздохнуть и в какой-то момент поняла, что больше не в силах выносить тяжесть его пронзительного взгляда.
– Почему ты так на меня смотришь?
– Потому что я вижу тебя.
– Ты видишь меня не в первый раз.
– Нет. Но впервые я по-настоящему увидел тебя именно здесь.
В ту ночь, когда мы спали в лунном свете, держась за руки. В тот последний момент, когда наши магии были вместе, перед тем как он отдалился от меня. Я с силой сжала ткань своей юбки пальцами. В этот раз он снова находился в пределах моей досягаемости, в нескольких сантиметрах от меня, и все же… Я попыталась сглотнуть слюну, а через несколько секунд Лютер с некоторой грустью улыбнулся:
– Что ты сказала своей тете? О нас.
– Ничего. Только то, что ты помогаешь мне, как и всем остальным.
Лютер нахмурился и отклонился назад, опираясь на пятки. Я глубоко вздохнула, отпустив ткань юбки.
– А твоим друзьям? Кем… кем они нас считают?
Я пожала плечами:
– Не знаю.
– Они тебя не спрашивали?
– Нет. Не особо.
– Серьезно? – спросил Лютер, изобразив улыбку. – Разве ты их не спрашиваешь? Как же вы тогда узнаете о таких вещах?
– Ну… не знаю. Мы не интересуемся. Возможно, они подозревают, что между нами что-то есть, как я подозреваю об Итане и Ное, но я не буду лезть с расспросами. Это не мое дело.
Лютер смотрел на меня с откровенным недоверием.
– И ты не знаешь, вместе ли твои друзья?
– Нет. Я предполагаю, но… Если они ничего мне не сказали, значит, не хотят об этом говорить.
– Или думают, что ты не хочешь об этом знать. Что тебе неинтересно.
Я несколько раз открыла и закрыла рот в сомнении.
– А ты говоришь о таких вещах с Джеймсом?
– Конечно.
– И о Саре?
– Вполне.
Некоторое время мы молча смотрели друг на друга.
– С Сарой я разговаривала. Совсем недавно.
– И это хорошо. Это полезно.
Он легонько похлопал меня по плечу.
– Не смейся надо мной.
– Я не смеюсь, – сказал он с улыбкой, но меня это не задело. – Я серьезно, разговаривать о таких вещах полезно. Тебе следует пробовать это время от времени.
– Да, но… есть вещи, которые… – Я пожала плечами, не в силах сформулировать мысли.
– Шаг за шагом. Когда ты будешь готова.
И с этими словами он, оттолкнувшись от моих колен, поднялся на ноги. Я сделала то же самое, поправив волосы и взяв в руки ободок.
– Спасибо.
– Не за что.
– Сладких снов.
– И тебе того же.
Но в ту ночь мне было трудно уснуть. Кровать казалась слишком большой, а комната – слишком тихой без дыхания Лютера рядом. В конце концов мне удалось провалиться в сон, когда я уловила его пульс на другом конце коридора, бьющийся в унисон с его магией.
Несмотря на то, что в этот раз нам не нужно было уезжать первым утренним поездом, мы проснулись довольно рано. За завтраком мы присоединились к тете Лауре и Лиаму, которые допивали уже вторую кружку кофе за день, и все прошло не так неловко, как я ожидала. Моя тетя, верная своему слову, не забыла, что Лютер помог Лиаму покинуть Роуэн до того, как ситуация усугубилась, и вела себя гораздо вежливее, чем во время его первого визита. Лютер если и заметил это, то ничего не сказал.
– Лютер… – не глядя, позвала его я, пока мыла чашки. – Ты не возражаешь, если мы поедем на станцию сейчас? Я хочу кое-что сделать.
– Нет, конечно нет.
Мы закончили собирать вещи и пошли прощаться с остальными.
– Со всеми этими проверками разрешений лучше выезжать пораньше, – объяснила я им.
– Правильно. Пиши нам, Айлин, а то ты почти ничего не пишешь.
– Хорошо, напишу.
– А вы… позаботьтесь о ней, хорошо?
– Конечно.
Лиам обнимал меня так крепко и долго, что мне пришлось его слегка оттолкнуть, чтобы выбраться из его хватки.
– Будь осторожна, – шепнул он мне, пока Лютер брал наши чемоданы.
– Лиам…
– Обещай мне.
– Конечно, я буду осторожна. Не волнуйся.
Я застегнула пальто, надела шарф и перчатки, готовясь выйти на холод. Попрощавшись в последний раз, мы направились вниз по улице.
Всю ночь шел снег, но сейчас ярко светило солнце, беловато-бледный свет которого освещал все вокруг. Лютер молча следовал за мной, не спрашивая, куда мы идем. Возможно, он догадывался, потому что, когда мы подошли к воротам кладбища, он не выглядел удивленным.
– Можешь подождать меня здесь, если хочешь, – сказала я, повернувшись к нему.
Лютер долго смотрел на меня.
– Ты хочешь, чтобы я подождал тебя здесь?
– Нет.
Поэтому он пошел со мной и проводил меня до самой могилы отца. Когда его похоронили, здесь был всего лишь маленький холмик земли, но сейчас уже стояло сияющее надгробие из черного камня. Я достала из своего портфеля ободок из роз и положила его на памятник. Затем опустилась на колени в снег и погладила буквы его имени, высеченные на камне.
Именно в тот момент я расплакалась.
Мне удавалось сдерживать слезы еще со вчерашнего дня, несмотря на то что я находилась дома и рядом не было мамы; но стоило первой слезе скатиться по щеке, как я не могла остановиться.
Я подумала о его инструментах, которыми больше никто не воспользуется, вспомнила его огрубевшие после десятилетий работы руки и то, какими крошечными казались мои пальцы по сравнению с его. Я видела его в гостиной, работающим при свете камина в измазанных сажей очках. Однако больнее всего мне было оттого, что я стала забывать его голос. Что еще я забуду? Настанет ли день, когда я не смогу вспомнить его лицо, его глаза? Забуду его шутки и истории? От одной только мысли об этом у меня перехватило дыхание.