Я не знала, какого ответа она ждет от меня, поэтому промолчала.
– Он даже не позволил мне остаться и выяснить, что между вами, – добавила она через мгновение.
Почувствовав, что краснею, я поставила чашку на стол.
– Что ты имеешь в виду?
– Он рассказал мне о своих подозрениях. О том, что у вас… – Она огляделась вокруг, прежде чем произнести эти слова: – Парная магия. Он категорически отказывался говорить с тобой, как бы я ни настаивала, и я боялась, что в конечном счете он все испортит, если оставить его одного.
С легкой грустью я улыбнулась, вспоминая ту грозовую ночь, когда плотина находилась на грани разрушения.
– Ты его хорошо знаешь. Он скрывал это от меня, пока мы оба не оказались в опасности. И даже тогда… – Я покачала головой, не желая вспоминать события той ночи.
– Для него это было очень тяжело, Айлин.
– Я знаю. Джеймс рассказал мне. Что я не вписывалась в его представления о том, кем должен быть носитель парной магии.
– Это так видит Джеймс, – сказала она с некоторой резкостью. – Но Джеймс воспринимает Лютера как человека, не зависящего от обстоятельств, человека, способного делать все, что захочет, независимо от того, женат ли он и есть ли у него обязательства… Я вижу Лютера другим. Тем, на чьи плечи свалились все тяготы мира. Тем, кто вынужден управлять семейными шахтами, кто не в силах угодить отцу, кто более десяти лет провел в браке без любви… А теперь еще и это? Оказаться привязанным к незнакомому человеку на всю оставшуюся жизнь? Конечно, он отказывался с этим мириться. Конечно, он не хотел тебе ничего говорить, вручать такую власть над собой. – Агата тяжело вздохнула, прежде чем продолжить: – Да и что мы знали о тебе? Для меня было абсурдно пытаться встретиться с тобой, поэтому мне пришлось полагаться на Джеймса, который заверил меня, что в любом случае ты не причинишь Лютеру вреда.
Я молча смотрела на нее, пытаясь осознать услышанное. Значит, она не случайно застала нас с Джеймсом за чаем.
– А потом ты оказалась на волосок от смерти. – Агата закрыла глаза и сжала руку в кулак на столе. Успокоившись, она вновь посмотрела на меня. – Я понимаю, что это не твоя вина, но в ту ночь… Джеймс пришел ко мне, как будто у меня было решение. И после этого мы уже не знали, что хуже для него: быть с тобой или не быть.
Я сжала руки на коленях. Мне хотелось защитить себя, рассказать свою версию произошедшего, но я была не в состоянии – после того, что услышала. Агата положила свою руку на мои.
– Я не пытаюсь обвинить тебя.
– Я понимаю, – только смогла выдавить я.
– Я просто хочу, чтобы ты знала, о чем думал Лютер в тот момент, потому что сам он тебе этого не скажет, а Джеймс не поймет.
Я кивнула и подняла глаза.
– Ладно, все это уже в прошлом, – сказала она с улыбкой. – Сейчас у вас другие проблемы, но, по крайней мере, вы вместе.
Снова кивнув, я допила уже остывший чай.
21
Дни тянулись вечность, а замок стал напоминать тюрьму. Я добралась до телеграфной комнаты, но мысль о возможной слежке пугала меня настолько, что я не выдержала и часа, проведенного с напряжением в желудке и в страхе, что в любой момент дверь откроется.
В итоге почти все время я сидела запершись в гостиной Лютера, глядя на огонь в камине и забыв про лежащие рядом бумаги. Я могла бы пойти навестить друзей, но мне по-прежнему казалось, что моя дружба подвергнет их еще большей опасности, и в любом случае у каждого были свои проблемы и обязанности.
Я пыталась читать или работать, но тревога мешала сосредоточиться. Моя нервозность начала передаваться Лютеру, и он предложил мне провести время с пользой. После споров о ценности моей работы и объяснений Лютера, что он имел в виду занятие, не требующее концентрации, я решила пойти в теплицы. В конце концов, у меня все еще лежали семена, подаренные Лютером на годовщину Оветты, и я не хотела, чтобы они пропали даром.
Ане, заведующий теплицами, встретил меня с восторгом.
– Из-за того, что многие уехали из Роуэна, я работаю практически в одиночку, – поделился он. – Ты слышала что-нибудь о своем двоюродном брате? Он скоро вернется?
Оторвав взгляд от ящика с землей, над которым трудилась, я огляделась. Я знала, что мы одни в оранжерее, но предпочла удостовериться.
– Не думаю, – ответила я. – Не пока дела обстоят так… сложно.
Ане фыркнул.
– А будет все еще сложнее, – загадочно сказал он. – Моя жена подумывает о том, чтобы уехать вместе с детьми к своим родителям.
Подняв брови, я подошла к нему:
– Что ты хочешь этим сказать?
С некоторым драматизмом Ане тоже огляделся вокруг. Вытерев ладони о фартук, он взял меня за руку:
– Мне сообщили, не могу тебе назвать кто, что… В общем, с Микке не все так гладко.
Я посмотрела на него с открытым ртом, и он, должно быть, подумал, что я не поняла его слов.
– Ну, говорят, что нападения – это не дело рук Дайанды. Короче, слушай меня. Они ничего не просили и не говорили… И в данной ситуации выигрывает только Микке. Посмотри, где она была и где находится сейчас…
– А я и не думала, – солгала я. – Откуда ты это узнал?
– Нет, дочка, этого я тебе сказать не могу. И об этом ни слова, поняла? Посмотри, что случилось с Торнтоном.
Мне не пришлось притворяться, что я не знаю, о ком он говорит.
– Кем?
– Джоном Торнтоном. Он открыто критиковал Микке при своих слушателях, а потом к нему наведались Бригады… Еще немного – и его бы недосчитались. Все обошлось лишь потому, что вмешался Ностра, а если бы его не было… И Джон такой не единственный. Дело в том, что люди предпочитают молча уезжать, и вот мы здесь – в замке, полном северян, с их полумертвыми от этого холода овощами.
Ане продолжал говорить, но я его почти не слушала. И снова я обманула саму себя, полагая, что произошедшее с Джеймсом в ту ночь было чем-то уникальным, экстраординарным, чем-то неповторимым.
Я думала о Лютере и о том, что он делал для Микке. Он говорил мне, что люди просто теряют работу, но ситуация явно изменилась. Знали ли об этом другие? Ной – точно: с его связями он всегда был в курсе всего, что происходит при дворе. Итан, значит, тоже. А Сара? «Он уже взрослый мальчик, чтобы самому принимать решения и отвечать за последствия», – ответила она, когда я спросила ее о Джеймсе.
Джеймс. Я беспокоилась только о нем, о сломленном человеке, плачущем перед камином, и не задумывалась о том, что он сделал, чтобы дойти до такого состояния. Я не понимала, как могла оказаться настолько слепой. Я беспокоилась только о своих родителях, друзьях и своем будущем, напрочь забыв, что мы в Роуэне не одни.
– Айлин, ты сейчас утопишь семена.
Я быстро подняла лейку.
– Ох, прости. Я… задумалась.
– Ну, не стоит так много думать, – ответил Ане. – Лучшее, что ты можешь сейчас делать, – это не думать.
Однако стоило мне начать, и я уже была не в силах остановиться, поэтому, попрощавшись с Ане, я покинула теплицы. В дверях я столкнулась с Итсой, его женой, которая вместо приветствия презрительно оглядела мою северную одежду и отвернулась.
Слишком потрясенная, чтобы что-то сказать, я просто молча ушла. Несмотря на холод и снег, я направилась в сады и села на одну из дальних скамеек, прячась от любопытных глаз из замка. Я хотела рассердиться. На Итсу – за то, что она повелась на мой внешний вид. На Лютера, на Джеймса, на друзей, на саму себя. За их поступки и бездействие, за то, что они говорили мне и о чем умалчивали, за то, что я смирилась со всем этим ради выживания.
Но я не могла. В глубине души я понимала, что все слишком запутано, что каждый из нас боится и делает все возможное, чтобы защитить себя и других. Меня злило осознание того, что все стало гораздо сложнее, чем прежде. Когда нельзя было оправдать некоторые поступки, найти обоснования определенным действиям. И все же я воспринимала происходящее как нечто абстрактное, как набор идей и слов, стараясь не обращать внимания на то, чем занимаются Лютер и Джеймс. Мне не хотелось думать о том, что я могу сделать, чтобы изменить ситуацию, потому что… А что, если я решу ничего не предпринимать? Конечно, легче было продолжать делать вид, что все не так плохо. По крайней мере, мы хотя бы попытались раскрыть правду, а не сидели сложа руки.
– Айлин.
Одним прыжком я вскочила на ноги, чувствуя, как бешено колотится сердце.
– Микке.
Она, как всегда, была одета в толстое меховое пальто, только на этот раз оставила его расстегнутым – внутри виднелся кожаный корсет. На ней были южные сапоги и штаны для верховой езды, правда поблизости я не увидела ни одной лошади. Зато увидела арбалет в ее левой руке. Волосы снова были собраны, а коль размазан под глазами.
– Я видела тебя во время тренировки, – сказала она, положив арбалет на плечо и приближаясь ко мне.
Когда она оказалась в паре шагов от меня, я почувствовала странное прикосновение, и мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять: это была ее магия. Она окутывала меня, словно тяжелый аромат духов, исходящий от ее тела. Чем ближе она подходила, тем невыносимее становилось это ощущение. Должно быть, она использовала много темной магии, раз я смогла так ясно ее почувствовать.
– Тебе не холодно?
– Нет, – не задумываясь ответила я.
– Какая удача.
– А тебе холодно?
Почему я спросила ее об этом? Я знала, каким будет ее ответ.
– Немного меньше, когда я тренируюсь.
Ее акцент завораживал. Она произносила каждое слово с такой осторожностью, как будто боялась его разбить.
– Ты отрабатываешь северные техники? – заставила себя спросить я.
Мне хотелось убраться отсюда как можно скорее, но я понимала, что мое бегство лишь вызовет дополнительные подозрения.
– Всегда.
Микке снова улыбнулась, с любопытством изучая меня. Я скрестила руки на груди, почувствовав озноб.
– Я думала, ты выросла на Юге, – сказала Микке.
– Меня научил Лютер. Там мы и познакомились.