– Какой казни?
– Смотрителя конюшен, которого мы задержали несколько дней назад. Мы казнили его сегодня утром.
Я снова почувствовала, что мне не хватает воздуха, но заставила себя дышать в такт с Лютером, чье дыхание было спокойнее моего.
– За что? – спросил он.
– Нападение на члена правительства во время войны является государственной изменой.
– Но мы не на войне, – сумела возразить я.
– Ты в этом уверена?
И, не сказав больше ни слова, она поклонилась нам и ушла.
В нашу спальню уже начали проникать первые лучи дневного света, когда Лютер заговорил, мягко поглаживая контуры моей татуировки:
– Той ночью…
Я набрала в легкие побольше воздуха, предчувствуя приступ отчаяния, который охватывал меня каждый раз, когда он вспоминал о том нападении, о том, как он думал, что я умерла. Но сейчас он думал не об этом.
– Ты никогда не говоришь о той ночи, – сказал он, подняв на меня глаза.
Он лежал, опираясь на локоть, пока другая его рука все еще гладила мою татуировку. Мои шрамы.
– Есть много вещей, о которых я не говорю, – пробормотала я.
– Но ты же знаешь, что можешь поделиться, если захочешь, верно?
Я откинула назад его челку, пропуская пальцы сквозь волосы. В мягком свете камина он выглядел моложе. Или, возможно, дело было в его выражении лица, таком уязвимом.
– Знаю.
Некоторое время я молча наблюдала за ним, нежно поглаживая его щеку большим пальцем, прежде чем продолжить:
– Я думаю… думаю, что мне больше не нравятся грозы. Хотя раньше я их любила. Вода – это жизнь, и есть что-то волшебное в этом зрелище, когда небо освещается вспышками молний. Но теперь… шум и свет… фейерверки…
Лютер молча смотрел на меня. Мне незачем было пускаться в объяснения.
– Возможно, со временем я вновь смогу их полюбить.
И, конечно, я снова вспомнила те странные дни, споры с Лютером, путешествие Джеймса… И страх перед тем, на что они готовы пойти ради меня.
– Лютер.
– Да.
– Ты можешь не отвечать, если не хочешь.
– Хорошо.
Я закусила губу, но решила спросить, пока не передумала:
– Ты когда-нибудь кого-нибудь убивал?
Лютер приподнялся на локте и вздохнул. Он недолго думал, прежде чем ответить:
– Я убивал людей своими действиями. Своими решениями.
Такого ответа я не ожидала. Я думала, он просто скажет «да» или «нет» и объяснит. Я готовилась услышать, что он убивал во времена войны, несмотря на свой молодой возраст. И мне важно было убедиться, что он не делал бы этого тогда, если бы знал обо всем раньше. Однако этот ответ…
– Мой отец и Лоуден погибли из-за моих действий, – тихо сказала я, отведя взгляд.
– Нет. Они погибли из-за действий Микке. Это большая разница.
Я почувствовала озноб, и Лютер укрыл меня одеялом.
– А что, если мы совершаем ошибку? – не сдержавшись, спросила я, сама того не желая. – Что, если мы сделаем только хуже? Иона…
– Айлин, уверяю тебя, любой исход лучше, чем снова оказаться на войне.
Я почувствовала, как мои глаза наполняются слезами, и не могла продолжать говорить вслух то, о чем думала. Если бы случилась война с Дайандой, нам не пришлось бы в ней участвовать. Мы просто могли бы покинуть дворец, позволив другим решать эту проблему. Почему именно мы должны что-то делать? В тот момент мне было трудно вспомнить причины.
Я не знала, насколько точно Лютер смог расшифровать мои мысли через нашу связь, но он крепко обнял меня и прижал к себе:
– Ты не одна. Ты не несешь ответственности за то, что уже произошло или только произойдет. В этом нет твоей вины.
Наконец я расплакалась, и часть груза, лежавшего на душе, растворилась. Лютер поцеловал меня в лоб, снова и снова повторяя слова, которые мне так нужно было услышать.
В течение следующих нескольких дней я чувствовала беспокойство Лютера. Мы все были напряжены и молчаливы, стараясь не обсуждать смерть Ионы, поэтому я не придавала этому особого значения до тех пор, пока двумя днями позже, в полдень, Лютер не пришел в наши комнаты. Я должна была тренироваться, но, слишком измученная происходящим, взяла двухдневный перерыв.
Несмотря на переполнявшую меня грусть, я ощущала нервозность Лютера, смешанную со странным волнением.
– Привет, – сказала я, садясь на диван.
– У меня есть кое-что для тебя, – проговорил Лютер, снимая плащ.
Он сделал шаг вперед, но остановился на полпути и нервно засунул руки в карманы пиджака. Через мгновение он подошел и протянул мне руку:
– Идем.
Я встала, и Лютер проводил меня к моему письменному столу. Жестом он пригласил меня сесть и выдвинул один из ящиков. Вытащив его до конца, он нажал на столешницу, чтобы открыть двойное дно.
Я ждала, пока он извлечет из тайника маленькую бумажку и опустится передо мной на колени. Лютер глубоко вздохнул, впившись глазами в сложенный листок. Через мгновение он протянул его мне, наконец поднимая на меня взгляд.
– Поскольку я не могу отдать тебе свое сердце, – начал он, – я отдаю тебе это как символ моей любви.
У меня перехватило дыхание, и я не могла разобрать его слов, но взяла бумажку и развернула ее. Это был список имен, в основном тех, кто бежал от двора. Люди, которые были готовы помочь нам, когда мы столкнемся с Микке.
– Ты предлагаешь мне… революцию? – только и смогла спросить я.
– Не знаю, будет ли это революция. И не могу обещать, что все сложится хорошо. Но я могу дать тебе надежду. Возможность. Шанс.
Сжав бумагу между пальцами, я пыталась понять, о чем хотел спросить меня Лютер при помощи такого жеста. Почувствовав его руки на своих, я подняла глаза.
– Мы не можем не быть вместе, но мы можем выбрать, на каких условиях мы будем вместе. Это… это просто символ. Никаких сроков, никакого давления, просто… Я предлагаю тебе принять его добровольно. Я знаю, что пока слишком рано, но…
– Я принимаю твой подарок, – перебила его я.
Лютер еще долго смотрел на меня, не проронив ни слова. А затем поджег бумагу в моих руках, и на ее месте возникло серебряное дерево.
Мое серебряное дерево – брошь, которую я потеряла, когда на меня напали, несколько месяцев назад. Я почувствовала, как мое сердце пропустило удар.
– Я вернулся за ней, – пробормотал Лютер. – Я нашел ее в грязи, испачканную кровью, и сохранил, чтобы напоминать себе, что больше не позволю подобному повториться. Что больше не оставлю тебя в опасности. – Лютер вытер стекающие по моим щекам слезы. – Я был неправ, – добавил он.
Я взяла его руку и поднесла к своим губам.
– Я люблю тебя, когда ты даешь мне чувство свободы, – начала я. – Я люблю тебя, когда ты даешь мне надежду. Я люблю тебя, несмотря на страх потерять тебя. И я добровольно хочу разделить с тобой этот страх, эту свободу и эту надежду.
Когда Лютер поцеловал меня, нежно держа за подбородок, я почувствовала на своих губах его слезы.
25
Мы решили больше не ждать. Я прикрепила брошь к внутренней стороне своей блузки и отправилась с Лютером искать остальных. Вместе мы обрисовали завершающие детали нашего плана: мы решили наступать через две недели, во время празднования начала весны, пользуясь тем, что большинство людей будут находиться в садах и не помешают нам.
Лютер и Джеймс нашли двух свидетелей, готовых дать показания перед Советом, но на тот случай, если этого будет недостаточно, наши доверенные в провинциях возьмут под контроль телеграфы, схватят представителей Микке и будут ждать новостей со двора.
Лютер сказал, что предупредил мою маму, чтобы она руководила действиями людей Севера, а я отправила зашифрованное сообщение Лиаму, чтобы он переговорил с Клавдией и остальными помощниками на Юге.
Затем наступили странные дни. Дни, когда казалось, будто я наблюдаю за приготовлениями со стороны, покинув собственное тело, отгоняя прочь нервозность и страх. Я тренировалась на автомате, не думая ни о чем, снова и снова повторяя фехтовальные приемы. Ночь за ночью я проводила у камина, уставившись на огонь, чувствуя сердцебиение Лютера на своей спине и коже, и освобождала разум от всех мыслей о будущем.
Это был единственный способ побороть страх перед тем, что мы начали.
Я вешала в шкаф новое платье, которое приготовила для праздника Наступления весны, когда в мою спальню без стука ворвалась Сара.
– Что случилось?
– Микке. Она перенесла празднование на завтра.
Мое сердце ушло в пятки.
– Что? Почему?
– Потому что она может, – ответила Сара, сжимая и разжимая кулаки. – Это разница в три дня. Что нам делать?
Я провела рукой по волосам, забыв, что они собраны.
– Где остальные?
– Они сейчас подойдут. Ной пошел их искать.
Мы вышли в гостиную и стали ждать ребят. Первым появился Итан. Молча сев у окна, он взял в руки цветок и принялся теребить лепестки между пальцами. Вскоре после него пришли Лютер, Джеймс и Ной.
– Что нам делать? – повторила Сара, когда за ними закрылась дверь.
– Придерживаться плана, – ответил Ной.
Джеймс сразу же отправился за виски. Я подошла к нему и взяла еще один стакан. Когда он предложил наполнить его, я увидела, что у меня трясется рука.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросила Сара. – Мы наступаем завтра? У нас нет времени предупредить остальных.
– В провинциях знают, что Микке перенесла празднование? – спросил Ной.
– Да, дату изменили по всей стране.
– И чем она это объяснила?
Сара пожала плечами:
– Погода хорошая, лучше, чем обычно, и надо этим пользоваться. Ведь никогда не знаешь, что может произойти.
– Думаете, она что-то подозревает? – вмешался Итан.
Лютер прислонился к каминной полке:
– Микке всегда что-то или кого-то подозревает. Возможно, она просто хочет заставить нас нервничать. Или показать, что может делать все, что пожелает, невзирая на последствия.