— Эх, жаль, апельсины все вышли — теперь их до весны, пожалуй, и не увидишь, — жаловался он какому-то мальчугану. — Никогда апельсина не пробовал? Не выжимал себе в рот его сладкий сок? — Мальчик потряс головой, и септон взъерошил ему вихры. — Ничего, весной я тебе привезу, если будешь умником и поможешь мне размешивать кашу.
Сир Хиль стянул мокрые сапоги и протянул ноги к огню.
— Там на полу следы крови, — сказал он присевшей рядом Бриенне, — вон, где Собака нюхает. Кровь соскоблили, но она впиталась глубоко в дерево и останется там навсегда.
— В этой самой гостинице Сандор Клиган убил трех людей своего брата, — напомнила ему Бриенна.
— Это верно, но они, возможно, не первые, кого здесь убили — и не последние.
— Горстки детей испугались?
— Горстка — это четверо, а десять уже многовато. Детей надо пеленать и вешать на стенку, пока у девчонок не отрастут груди, а у мальчишек усы.
— Мне жаль их. Они все сироты, и порой родителей убивали у них на глазах.
— Я забыл, что говорю с женщиной, — закатил глаза Хант. — Сердце у вас что овсянка нашего септона. Воительница втайне только и мечтает родить, я это вижу по вашим глазам. Мечтаете о розовом крикуне, который будет сосать вашу грудь. Однако я слышал, что для этого нужен мужчина, — усмехнулся он, — предпочтительно муж. Почему бы не я, к примеру?
— Если вы все еще надеетесь выиграть ваш заклад…
— Я хочу выиграть только одно — вас. Вы, миледи, единственное дитя лорда Сельвина. Я знал людей, которые женились на полоумных и на грудных малютках ради десятой доли вашего Тарта. Я, конечно, не Ренли Баратеон, зато, как видите, пока жив. Кое-кто скажет, что это мое единственное достоинство, но брак мог бы нам обоим принести пользу. Мне земли, вам замок, полный вот такого добра, — он махнул рукой на детей. — Я вполне на это способен, могу уверить. Один бастард по крайней мере у меня точно есть — девочка. Не волнуйтесь, вам я ее не собираюсь навязывать. Когда я навещал дочку последний раз, ее мать выплеснула на меня котелок с похлебкой.
Краска поползла вверх по шее Бриенны.
— Отцу всего пятьдесят четыре. Он может жениться снова и зачать собственного сына.
— Да, это риск… если он в самом деле женится, если его жена будет способна к деторождению и если ребенок окажется мальчиком. Я и худшие пари заключал на своем веку.
— Заключали и проигрывали. Такая игра не по мне, сир — играйте в нее с другими.
— Вы говорите так, потому что сами не играли ни разу. Попробуйте, и ваше мнение переменится. В темноте вы не хуже любой другой женщины, и губы ваши созданы для поцелуев.
— Губы как губы. Они у всех одинаковы.
— И у всех они созданы для поцелуев, — легко согласился сир Хиль. — Не запирайте свою дверь на ночь — я проберусь к вам в постель и докажу, что говорю правду.
— Если вы это сделаете, то выйдете от меня евнухом. — Бриенна встала и отошла от него.
Септон спросил, может ли он прочитать молитву.
— Да, — разрешила Ива, подхватив со стола голенькую малютку и не дав ей добраться до овсянки.
Все склонили головы и возблагодарили Отца и Матерь за их дары… все, кроме черноволосого кузнеца — он скрестил руки на груди и злобно молчал, пока другие молились. Не одна Бриенна это заметила. Септон, закончив молитву, взглянул на него и спросил:
— А ты разве не любишь богов, сынок?
— Только не ваших. И работа меня ждет, — сказал парень и вышел, так ничего и не съев.
— Может, он любит другого бога? — предположил сир Хиль.
— Владыку Света, — пропищал тощий мальчуган лет шести.
— Ешь давай, Большеротый, — стукнув его ложкой, велела Ива. — Нечего к милордам с разговорами приставать.
Дети набросились на ужин, как волки на раненого оленя. Они ссорились из-за трески, разрывали ковриги ячменного хлеба и заляпали овсянкой всю комнату. Даже огромный круг сыра долго не продержался. Бриенна поела рыбы с морковкой и хлебом, Мерибальд на каждый съеденный им кусок скармливал два Собаке. На дворе пошел дождь, а у них трещал огонь, все дружно чавкали, и строгая Ива всех лупцевала ложкой.
— Ну и жена кому-то достанется, — заметил сир Хиль. — Тому несчастному подмастерью скорее всего.
— Надо бы отнести ему еды, пока ее всю не смели.
— Вот и отнесите.
Бриенна завернула в тряпицу ломоть сыра, краюху хлеба, сушеное яблоко и пару кусков трески. Подрик хотел пойти с ней, но она сказала, чтобы он оставался и ел.
— Я ненадолго.
Дождь так и лил. Бриенна прикрыла голову краем плаща. Одна из лошадей заржала, когда она шла мимо конюшни — животные тоже проголодались. Джендри ковал меч, колотя по нему, как по врагу. Потная прядь волос упала ему на лоб. У него глаза и волосы Ренли, но сложен он по-другому. Лорд Ренли был тонок по сравнению со своим братом Робертом, прославленным силачом.
Джендри прервал работу, чтобы вытереть лоб, и только теперь увидел Бриенну.
— Чего вам?
— Я принесла тебе ужин. — Она развернула салфетку.
— Если б я хотел есть, то поел бы там.
— Кузнецу надо есть, чтобы поддерживать силы.
— Вы мне мать, что ли?
— Нет. — Бриенна положила еду на верстак. — А кто твоя мать?
— Не ваше дело.
— Ты родился в Королевской Гавани. — Она поняла это по его выговору.
— Мало ли кто там родился. — Он сунул меч в бочку с дождевой водой, и раскаленная сталь зашипела.
— Сколько тебе лет? Жива ли еще твоя мать? И кто был твоим отцом?
— Больно много вопросов задаете. Мать у меня умерла, а отца я и вовсе не знаю.
— Ты бастард.
Парень принял это за оскорбление:
— Я рыцарь! Этот меч я кую для себя.
Что делать рыцарю в кузнице?
— Волосы у тебя черные, глаза синие, и родился ты в тени Красного Замка. Тебе никто ничего не говорил про твое лицо?
— А что с ним не так? Все покрасивей вашего будет.
— Ты, должно быть, видел короля Роберта в Королевской Гавани.
— Ну, видел. — Джендри пожал плечами. — На турнирах, издали. Один раз в Септе Бейелора. Золотые плащи оттеснили нас, чтобы он мог пройти. Раз я играл у Грязных ворот, а он ехал мимо с охоты. Пьяный, чуть конем меня не стоптал. Жирный такой, здоровый пьянчуга… но все лучше, чем его сыновья.
Они не его сыновья, поняла Бриенна. Станнис говорил правду в тот день у Штормового Предела. Джоффри и Томмен родились не от Роберта, зато ты…
— Послушай меня, — начала она — и осеклась, услышав отчаянный лай Собаки. — Кто-то идет.
— Это друзья, — невозмутимо заверил Джендри.
— Что за друзья? — Бриенна выглянула за дверь, всматриваясь в пелену дождя.
— Скоро увидите.
Она не испытывала особого желания видеть их, но первые всадники, расплескивая лужи, уже въезжали во двор. Сквозь лай Собаки и шум дождя она слышала, как позвякивают под истрепанными плащами мечи и кольчуги. Два, четыре, считала она. Шесть, семь. Некоторые ранены, судя по тому, как они держатся в седлах. Замыкающий был величиной с двух человек — измученный конь еле его выдерживал. Все остальные из-за дождя надвинули на голову капюшоны, но этот ехал с открытым лицом. На его безволосых, мертвенно-белых щеках виднелись мокнущие язвы.
У Бриенны перехватило дыхание. Их слишком много, со страхом осознала она, доставая из ножен Верного Клятве.
— Джендри, — сказала она тихо, — бери свой меч, надевай кольчугу. Это не твои друзья. Они не могут быть ничьими друзьями.
— О чем это вы? — Парень, держа в руке молот, тоже подошел к двери.
Молния сверкнула на юге, и ночь на миг стала днем. Голубоватым серебром высветилось лезвие топора, мелькнули кольчуги и панцири. Под капюшоном переднего всадника Бриенна разглядела железную пасть с ощеренными зубами.
Джендри тоже заметил ее и сказал:
— Это он.
— Нет, не он. Его шлем. — Бриенна старалась не выдать своего страха, но во рту у нее стало сухо, как в пустыне. Она догадывалась, кто носит теперь шлем Пса. Дети, подумалось ей.
Дверь гостиницы распахнулась. Ива вышла во двор с арбалетом, крича что-то всадникам, но раскат грома заглушил ее слова.
— Стрельни только, — ответил ей человек в песьем шлеме. — Я суну арбалет тебе в щель и им же тебя поимею. Вырву твои зенки и заставлю тебя их сожрать.
Ива, услышав это, дрогнула и попятилась.
Их семеро, с отчаянием повторила себе Бриенна. Семерых ей не одолеть нипочем, но и выбирать не приходится.
С мечом в руке она вышла под дождь.
— Оставь ее. Если хочешь учинить над кем-то насилие, попробуй сладить со мной.
Разбойники как один обернулись к ней. Один заржал, другой сказал что-то на языке, которого Бриенна не знала. Громадный детина с язвами на лице зашипел.
— Ты еще страшней, чем мне помнится, — засмеялся песьеголовый. — Уж лучше я твою лошадь уделаю.
— Лошади, вот что нам требуется, — сказал кто-то из раненых. — Свежие лошади и еда. За нами гонится какая-то шайка. Отдайте лошадей, и мы уедем с миром, ничего вам не сделаем.
— Да пошел ты! — Песьеголовый отцепил с седла боевой топор. — Сейчас я ей ноги к этакой матери отрублю. Пусть постоит на обрубках и полюбуется на мои забавы с этой соплячкой.
— Чем забавляться-то будешь? — спросила Бриенна. — Шагвелл сказал, что мужское естество тебе отрезали вместе с носом.
Она хотела раздразнить его и достигла цели. Он ринулся на нее, изрыгая проклятия, разбрызгивая черную воду. Другие только смотрели — Бриенна мысленно помолилась, чтобы они и дальше не вмешивалась. Она ждала врага, стоя на месте. На дворе темно, под ногами грязь. Авось он, по милости богов, поскользнется.
Но боги не помогли ей — оставалось надеяться на помощь меча. Пять шагов, считала она… четыре… пора. Верный Клятве рассек его лохмотья вместе с кольчугой. Бриенна увернулась от топора и нанесла разбойнику новый удар.
— Шлюха! — ревел он, весь в крови, продолжая наступать. — Уродина! Я тебя с кобелем повяжу, сука поганая! — Черный, загорающийся серебром от молний топор описывал смертоносные дуги. Бриенне за неимением щита приходилось отступать и вилять в разные стороны. Один раз она чуть было не упала, но выровнялась. Топор при этом задел ее левое плечо, причинив жгучую боль.