Бой длился недолго. Оставшиеся Бравые Ребята либо погибли, либо побросали свои мечи. Двое дотракийцев сумели сесть на коней и ускакать, но только потому, что лорд Берик им это позволил.
– Пусть отвезут дурную весть в Харренхолл, – с пылающим мечом в руке сказал он. – Это доставит лорду-пиявке и его козлу пару бессонных ночей.
Джек-Счастливчик, Харвин и Меррит из Лунного города отважно бросились в горящий септрий, надеясь взять пленных. Вскоре они снова возникли из огня и дыма с восемью бурыми братьями. Один был так слаб, что Меррит нес его, перекинув через плечо. С ними был и септон, сутулый и лысый, но в черной кольчуге поверх серой рясы.
– Он прятался под лестницей, ведущей в подвал, – откашливаясь, сказал Джек.
– Да это же Утт, – заулыбался Торос.
– Септон Утт. Божий человек.
– Какому богу нужны такие служители? – громыхнул Лим.
– О да, я согрешил, тяжко согрешил, – заныл септон. – Прости меня, Отец, ибо грехи мои тяжелы.
Арья помнила септона Утта по Харренхоллу. Шагвелл-Дурак говорил, что тот всегда плачет и молится о прощении, убивая очередного мальчика. Иногда он даже просил других Скоморохов бить его плетьми. Они все находили это очень забавным.
Лорд Берик вернул меч в ножны, погасив пламя.
– Окажите умирающим последнюю милость, а остальных свяжите по рукам и ногам для суда, – приказал он.
Суд был скорым. Разбойники свидетельствовали о делах Бравых Ребят: о разоренных городах и деревнях, сожженных полях, поруганных и убитых женщинах, подвергнутых мукам и увечью мужчинах. Упоминалось и о мальчиках, убитых септоном Уттом, а он все это время плакал и молился.
– Я слабый тростник, – сказал он лорду Берику. – Я молю Воина о силе, но боги создали меня слабым. Сжальтесь же надо мной. Эти милые мальчики… я совсем не хотел обижать их…
Вскоре он, голый, в чем мать родила, закачался на высоком вязе, и все прочие Бравые Ребята поодиночке последовали за ним. Некоторые из них боролись и брыкались, когда им накидывали петлю на шею. Один арбалетчик кричал с сильным мирийским акцентом: «Я солдат, я солдат», другой обещал показать, где спрятано золото, третий расписывал, какой хороший разбойник из него выйдет. Но всех их раздели и вздернули, одного за другим. Том Семиструнный играл им погребальный мотив на своей арфе, а Торос призывал Владыку Света послать их души в адский огонь до конца времен.
«Скоморошье дерево», – думала Арья, глядя, как они болтаются – белые при тускло-красном зареве горящего септрия. Вороны уже слетались на мертвечину. Они перекликались между собой, и Арье было любопытно, о чем они говорят. Септона Утта она боялась не так, как Роржа, Кусаку и некоторых других, оставшихся в Харренхолле, но все равно радовалась, что его повесили. «Надо им было и Пса повесить тоже или отрубить ему голову». Вместо этого разбойники, к ее возмущению, перевязали Сандору Клигану ожоги, вернули ему меч, коня и доспехи и выпустили на волю в нескольких милях от полого холма. Только его золото они забрали себе.
Стены септрия рухнули в реве огня и клубах дыма. Восемь бурых братьев взирали на это с покорностью. Только они и остались из всей братии, объяснил старейший из них. На шее у него висел железный молоточек, указывающий, что он поклоняется Кузнецу.
– До войны нас было сорок четыре человека, и наш септрий процветал. Мы держали дюжину коров и быка, сотню ульев, обрабатывали виноградник и яблоневый сад. Но львы забрали у нас все вино, молоко и мед, зарезали коров и сожгли виноградник. А после этого нашим гостям и счету не стало. Этот ложный септон был последним. Один оказался настоящим чудовищем… мы отдали ему все наше серебро, но он думал, что у нас где-то спрятано золото, и его люди убивали нас одного за другим, чтобы заставить старца заговорить.
– Как же вам восьмерым удалось выжить? – спросил Энгай.
– Это моя вина, – сказал старик с молоточком. – Мне очень стыдно. Когда пришел мой черед умирать, я рассказал им, где спрятано золото.
– Брат мой, – сказал Торос, – тебе должно быть стыдно только за то, что ты не сказал этого сразу.
На ночь разбойники устроились в пивоварне у речки. У хозяев под полом конюшни сохранился запас съестного, и они все вместе поужинали овсяным хлебом, луком и жидким капустным супом с легким привкусом чеснока. Арья нашла в своей миске кусочек морковки и сочла, что ей повезло. Братья не спрашивали у разбойников, как кого зовут. «Они и так знают», – подумала Арья. У лорда Берика на панцире, щите и плаще изображена молния, на Торосе сохранились лохмотья красных одежд. Один из монахов, молодой послушник, имел смелость попросить красного жреца не молиться своему ложному богу, пока он находится под их кровом.
– Ты это брось, – сказал Лим. – Он и наш бог тоже, а вы нам обязаны своей разнесчастной жизнью. И какой же он ложный? Ваш Кузнец чинит сломанные мечи, но сможет ли он починить человека?
– Перестань, Лим, – одернул его лорд Берик. – Пока мы у них, будем соблюдать их правила.
– Если мы пропустим пару молитв, солнце светить не перестанет, – согласился Торос. – Уж я-то знаю.
Лорд Берик ничего не ел. Арья ни разу не видела, как он ест, но иногда он выпивал чашу вина. Казалось, что он и не спит никогда. Его единственный глаз часто закрывался, словно от усталости, но стоило с ним заговорить, и глаз тут же распахивался опять. Он никогда не снимал своего потрепанного черного плаща и помятого панциря с облупленной эмалевой молнией. Даже спал он в доспехах. Тусклая черная сталь скрывала страшную рану, которую нанес ему Клиган, а толстый шерстяной шарф – темную борозду на шее. Но ничто не могло скрыть его проломленного виска, и красной ямы на месте глаза, и выступающих под кожей лица черепных костей.
Арья смотрела на него с опаской, припоминая все истории, слышанные ею в Харренхолле. Лорд Берик, словно почувствовав ее страх, повернул голову и поманил Арью к себе.
– Ты боишься меня, дитя?
– Нет. – Арья прикусила губу. – Только… я думала, что Пес вас убил, а…
– Рана была серьезная, – вставил Лим. – Очень серьезная, но Торос исцелил ее. Свет еще не видел лучшего целителя.
Лорд Берик странно посмотрел на Лима своим единственным глазом.
– Это верно, не видел, – устало согласился он. – Мне сдается, Лим, что караулы пора сменить. Займись этим, будь так добр.
– Да, милорд. – Лим вышел в ночь, и ветер тут же начал трепать его желтый плащ.
– Даже храбрые люди притворяются порой слепыми, боясь что-то увидеть, – сказал лорд Берик. – Торос, сколько раз ты возвращал меня назад?
– Это Рглор возвращает вас назад, милорд, – склонил голову жрец. – Владыка Света. Я всего лишь его орудие.
– И все-таки, сколько?
– Шесть, – неохотно ответил Торос. – И с каждым разом это все труднее. Вы совсем не бережетесь, милорд. Неужто смерть так сладка?
– Сладка? Нет, дружище. Ничего сладостного в ней нет.
– Тогда не заигрывайте с ней. Лорд Тайвин командует сражениями из задних рядов, и лорд Станнис тоже. Последуйте их мудрому примеру. Седьмая смерть может стать концом для нас обоих.
Лорд Берик потрогал вдавленный висок над левым ухом.
– Вот здесь сир Бертон Крейкхолл проломил мне шлем и голову своей палицей. – Он размотал шарф на шее. – А это знак, который оставил на мне мантикор у Бурливого водопада. Он схватил бедного пасечника с женой, думая, что они мои люди, и распустил повсюду слух, что повесит их, если я сам к нему не явлюсь. Я пришел, но он все равно их повесил, а меня вздернул между ними. – Он потрогал яму на месте глаза. – Здесь Гора пробил кинжалом забрало моего шлема. – Усталая улыбка тронула его губы. – Я уже трижды умирал от рук дома Клиганов – пора бы извлечь из этого урок.
Арья понимала, что он шутит, но Торос не засмеялся, а положил руку ему на плечо.
– Лучше не задумываться над этим.
– Можно ли задумываться над тем, что едва помнишь? Когда-то у меня был замок на Марках и женщина, на которой я обещал жениться, но теперь я не сумел бы найти свой замок или сказать, какие у этой женщины волосы. Кто посвятил меня в рыцари, дружище? Каким было мое любимое блюдо? Все меркнет. Порой мне кажется, что я родился на кровавой траве в той ясеневой роще, со вкусом огня во рту и дырой в груди. И что моя мать – это ты, Торос.
Арья во все глаза смотрела на мирийского жреца, на его косматые волосы, розовые лохмотья, разрозненные доспехи и отвисшую кожу ниже подбородка. Нельзя сказать, чтобы он походил на волшебников из сказок старой Нэн, но все же…
– А вы могли бы вернуть назад человека, которому отрубили голову? – спросила она. – Не шесть раз, всего один. Могли бы?
– Я не маг, дитя, – у меня есть только молитва. В тот первый раз его милость продырявили насквозь, изо рта у него шла кровь, и я знал, что надежды нет. И когда его израненная грудь перестала вздыматься, я дал ему поцелуй бога, чтобы проводить его в последний путь. Я наполнил свой рот огнем и вдохнул пламя в его легкие, сердце и душу. Это называется «последний поцелуй», и я много раз видел, как старые жрецы проделывали это с отходящими, да и сам делал это пару раз. Но я никогда не чувствовал, как покойник, пронизанный огнем, содрогается, и его глаза никогда не открывались. Не я воскресил его, миледи, – это Рглор пока не намеревался взять его к себе. Жизнь – это тепло, а тепло – это огонь, а огонь исходит от бога и только от него.
Глаза Арьи наполнились слезами. Торос произнес много слов, но все они в конечном счете означали «нет».
– Твой отец был хороший человек, – сказал лорд Берик. – Харвин много рассказывал мне о нем. Ради его памяти я охотно отказался бы от выкупа за тебя, но мы слишком нуждаемся в этом золоте.
Арья прикусила губу. «Да, это, наверно, правда». Золото Пса он отдал Зеленой Бороде и Охотнику, чтобы закупить провизию к югу от Мандера.
– Последний урожай сгорел, этот гниет на корню, а зима между тем на носу, – сказал он, отсылая их. – Крестьяне нуждаются в зерне и семенах, а мы – в мечах и конях. Слишком много наших людей ездят на ломовых лошадях и мулах, в то время как враги гарцуют на боевых скакунах.