– Бран, что ты с ним сделал? – прошептала Мира.
– Ничего. – Бран покачал головой. – Я не знаю. – Но он знал. «Я проник в него, так же, как и в Лето». На долю мгновения он стал Ходором. Бран испугался.
– Там, на берегу, что-то происходит, – сказал Жойен. – Кажется, я видел, как кто-то из них показывает на башню.
«Не стану я бояться», – сказал себе Бран. Он принц Винтерфелла, сын Эддарда Старка, почти что взрослый мужчина и к тому же варг, а не какой-нибудь малыш вроде Рикона. «Лето не стал бы бояться».
– Это скорее всего люди Амберов, – сказал он. – Или Кнотты, или Норри, или Флинты с гор, а может, даже братья Ночного Дозора. Какие на них плащи, Жойен, – черные?
– Ночью все плащи черные, мой принц. Молния слишком быстро гаснет, чтобы рассмотреть, что на них надето.
– Черные братья были бы конные, разве нет? – насторожилась Мира. Брану в голову пришла еще одна мысль.
– Не важно, кто они. Сюда они все равно не доберутся, если у них нет лодки и они не знают про дорожку.
– Про дорожку? – Мира взъерошила Брану волосы и поцеловала его в лоб. – Милый ты наш принц! А ведь он прав, Жойен: про дорожку они не знают. А если б и знали, то все равно не нашли бы ее ночью и в дождь.
– Ночь когда-нибудь да кончится. Если они останутся тут до утра… – Жойен помолчал и сказал: – Они раздувают огонь, который разжег тот, первый. – Снова вспыхнула молния, наполнив башню светом и четкими тенями. Ходор раскачивался, бормоча что-то себе под нос.
В этот яркий миг Бран почувствовал страх Лета. Он закрыл два глаза, открыл третий, человечья кожа сползла с него, как плащ, он оставил башню позади…
…И очутился под дождем с набитым олениной брюхом. Он затаился в кустах, а небо над ним сверкало и гремело. Запах гнилых яблок и мокрых листьев почти заглушал человечий дух, но и он тоже чувствовался. Люди двигались под деревьями, позвякивая своими твердыми шкурами. Мимо прошагал человек с палкой – натянутая на голову шкура делала его слепым и глухим. Волк обошел его, прокравшись за мокрым терновым кустом и под голыми ветками яблони. Он слышал людские разговоры, и сквозь запахи дождя, листьев и лошади пробивался резкий красный смрад страха…
Джон
Под ногами расстилался буро-зеленый ковер из палых листьев и сосновых игл, еще сырой после недавних дождей и чмокающий во время ходьбы. Вокруг стояли огромные голые дубы, высокие страж-деревья и целые полчища гвардейских сосен. На холме виднелась еще одна заброшенная башня, почти до самой вершины заросшая толстым зеленым мхом.
– Кто построил эти каменные штуки – какой-нибудь король? – спросила Игритт.
– Нет, простые люди, которые здесь жили.
– Куда же они все подевались?
– Умерли или ушли отсюда. – Земли Брандонова Дара обрабатывались несколько тысяч лет, но теперь в захиревшем Дозоре не стало рук, чтобы распахивать поля, разводить пчел и ухаживать за садами, и дикая природа отвоевывала назад возделанные угодья и человеческие жилища. Здесь, на Новом Даре, прежде было много деревень, чьи жители платили Дозору оброк или работали на него, но и они почти все опустели.
– Дураки же они были, что бросили такой замок, – сказала Игритт.
– Это всего лишь башня, и жил в ней какой-то мелкий лорд со своей семьей и немногими домочадцами. Во время набегов он зажигал сигнальный костер у себя на крыше. Винтерфеллские башни втрое выше, чем эта.
Игритт взглянула на Джона с явным недоверием.
– Как могут люди строить такие высокие здания без помощи великанов?
По легенде, великаны действительно помогали Брандону-Строителю возводить Винтерфелл, но Джону не хотелось упоминать об этом.
– Очень даже могут. В Староместе есть башня, которая выше Стены. – Джон видел, что Игритт ему не верит. «Вот если бы показать ей Винтерфелл… сорвать ей цветок в его теплицах, пригласить на пир в Великий Чертог, сводить ее к каменным королям на своих тронах. Они выкупались бы с ней в горячих прудах и предались любви под сердце-деревом, под взором старых богов».
Заманчивая мечта, но Винтерфелл – не его дом, чтобы привозить туда кого-то. Замок принадлежит его брату, Королю Севера, а он всего лишь Сноу, а не Старк. «Бастард, клятвопреступник и предатель».
– Мы могли бы потом вернуться и поселиться в этой башне. Хочешь, Джон Сноу? После?
«После. – Это слово пронзало его, как копье. – После войны. После победы. После того, как одичалые проломят Стену».
Его лорд-отец говорил, что надо бы создать новых лордов и расселить их в заброшенных крепостях, чтобы они служили щитом против одичалых. Чтобы осуществить это, Дозору пришлось бы уступить значительную часть Дара, но дядя Бенджен полагал, что лорда-командующего можно будет уговорить, если новые лорды будут платить подати Черному Замку, а не Винтерфеллу. «Но с этим придется подождать до весны, – сказал лорд Эддард. – Людей даже землями и титулами не заманишь на Север, когда зима близко».
«Если бы зима пришла и ушла раньше, то весной я мог бы занять одну из этих башен от имени моего лорда-отца». Но лорд Эддард мертв, его брат Бенджен пропал без вести, и щит, о котором они мечтали, никогда не будет выкован.
– Эта земля принадлежит Дозору, – сказал Джон.
Игритт сердито раздула ноздри.
– Но здесь никто не живет.
– Потому что ваши одичалые всех разогнали.
– Значит, здесь жили одни трусы. Если твоя земля тебе дорога, за нее надо сражаться.
– Может, им надоело сражаться. Надоело каждый раз запирать двери на ночь и бояться, как бы кто-нибудь вроде Гремучей Рубашки не выломал их и не увез твою жену. Надоело, что у них забирают весь урожай и все добро, какое есть. Проще уйти туда, где разбойники тебя не достанут. – «Но если Стена падет, от разбойников на всем Севере не станет покоя».
– Ничего ты не знаешь, Джон Сноу. Крадут только дочерей, а не жен. И это вы воры, а не мы. Вы захапали себе весь мир и поставили Стену, чтобы отгородиться от вольного народа.
– Да ну? – Иногда Джон забывал, до чего она дикая, но Игритт ему быстро напоминала. – Как же это так получилось?
– Боги создали землю для всех людей, но потом пришли короли с коронами и стальными мечами и потребовали ее себе. «Мои деревья, – говорили они, – не ешьте с них яблок. Мой ручей – не ловите в нем рыбу. Моя земля, мой замок, моя дочь, уберите руки, не то я отрублю их, но если вы поклонитесь мне, я, может, и дам вам понюхать». Вы обзываете нас ворами, но вор хотя бы должен быть храбрым, умным и ловким, а поклонщик только и умеет, что кланяться.
– Харма и Мешок Костей приходят не за рыбой и яблоками. Они берут мечи и топоры, пряности, шелк и меха. Они хватают каждую монету и каждое колечко, какие им попадутся, бочки с вином летом и бочки с солониной зимой, а женщин забирают во всякое время и тащат все это за Стену.
– Ну и что? Пусть бы меня лучше украл сильный мужчина, чем отец отдал бы какому-нибудь слабаку.
– Хорошо тебе говорить. А если бы тот, кто тебя украл, был тебе противен?
– Если он сумел меня украсть, значит, он проворный, хитрый и храбрый, и сыновья от него родятся такие же. Почему он должен быть мне противен?
– Может, он никогда не моется, и от него разит, как от медведя.
– Тогда я спихнула бы его в ручей или водой бы окатила. Да от мужчин и не должно пахнуть цветами.
– Что в них плохого, в цветах?
– Ничего – для пчелки. Мне подавай вот это. – Рука Игритт метнулась к его ширинке, но Джон перехватил ее.
– А если бы мужчина, укравший тебя, оказался пьяницей? Если бы он был жестоким? – Джон стиснул пальцы, чтобы до Игритт лучше дошло. – Что если бы он был сильнее тебя, и ему нравилось бы избивать тебя в кровь?
– Я бы перерезала ему глотку, пока он спал. Ничего ты не знаешь, Джон Сноу. – И она вывернулась от него, как угорь.
«Я знаю одно: ты дикая душой и телом». Об этом легко забыть, когда они смеются или целуются, но потом кто-нибудь непременно говорит или делает то, что напоминает им о стене между их мирами.
– Либо женщина, либо нож – и то и другое мужчина иметь не может. Наши матери сызмальства учат этому дочек. – Игритт с вызовом тряхнула своей рыжей гривой. – И землей человек владеть не может, как не может владеть морем или небом. Твои поклонщики думают иначе, но Манс покажет вам, что вы ошибаетесь.
Красиво сказано, да только пустые это слова. Джон оглянулся, чтобы убедиться, что магнар их не слышит. Эррок, Чирей и Пеньковый Дан шли в нескольких ярдах за ними, но не обращали на них внимания. Чирей, как обычно, жаловался на свою задницу.
– Игритт, – сказал Джон вполголоса, – Манс не сможет выиграть эту войну.
– Сможет! – возразила она. – Ничего ты не знаешь, Джон Сноу. Ты еще не видел, как сражается вольный народ!
Одичалые дерутся как герои или как демоны, в зависимости от того, кто говорит, но кончается это всегда одним и тем же. «Они дерутся с бесшабашной отвагой, и каждый сам себе голова».
– Я не сомневаюсь, что все вы храбрецы, но в битве дисциплина всегда берет верх над доблестью. Рано или поздно Манс потерпит поражение, как все Короли за Стеной до него. И когда это случится, ты умрешь. Вы все умрете.
Игритт посмотрела на него с такой злобой, как будто хотела его ударить.
– Не вы, а мы. Ты тоже. Ты больше не ворона, Джон Сноу. Я поклялась в этом, и ты лучше меня не подводи. – Она прижала его к дереву и поцеловала прямо в губы у всех на виду. Кригг-Козел стал подзадоривать ее, кто-то еще засмеялся. Джон, несмотря на все это, поцеловал ее в ответ. Когда они наконец оторвались друг от друга, Игритт пылала румянцем. – Ты мой, – шепнула она. – Ты мой, а я твоя. Умирать так умирать, Джон Сноу, – все когда-нибудь умирают. Но сначала мы поживем.
– Да. – У него перехватило горло. – Сначала поживем.
На это она усмехнулась, показав кривые зубы, которые он успел полюбить. «Дикая душой и телом», – с едкой печалью, снова подумал он. Пальцы его правой руки привычно согнулись и разогнулись. Что сделала бы Игритт, если бы знала, что у него на сердце? Как бы она поступила, если бы он усадил ее рядом с собой и признался, что остается сыном Неда Старка и братом Ночного Дозора? Выдала бы его? Он надеялся, что нет, но рисковать не смел. Слишком много жизней зависит от того, доберется ли он до Черного Замка раньше магнара… и сумеет ли он сбежать от одичалых.