– Вы какие-нибудь песни знаете? – спросил он. – Я охотно спел бы с кем-нибудь. У Лима слуха нет, а наш стрелок знает только марочные баллады, по сотне строф каждая.
– Только у нас на Марках поют настоящие песни, – беззлобно ответил Энгай.
– Петь вообще глупо, – заявила Арья. – Только шум поднимать. Мы вас услышали за целую милю и запросто могли бы убить.
Том улыбнулся, показывая, что он другого мнения.
– Есть вещи и похуже, чем умереть с песней на устах.
– Если бы тут поблизости были волки или львы, мы бы знали, – вставил Лим. – Это наш лес.
– Но про нас-то вы не знали, – заметил Джендри.
– Не будь так уверен, парень, – сказал Том. – Иногда человек знает больше, чем говорит.
Пирожок поерзал в седле и сказал:
– Я знаю песню про медведя. Немного.
– Что ж, давай споем, сдобный ты наш. – Том ударил по струнам, запрокинул голову и запел: «Жил-был медведь, косолапый и бурый! Страшный, большой и с косматою шкурой!»
Пирожок подхватил с увлечением, покачиваясь на ходу в такт. К удивлению Арьи, голос у него оказался хороший, и пел он верно. Она не знала, что он способен еще на что-нибудь, кроме своего пекарского дела.
Чуть подальше в Трезубец впадала мелкая речка. Они перешли ее вброд, и пение спугнуло утку из тростника. Энгай тут же сорвал с плеча лук и сбил ее. Утка шлепнулась недалеко от берега, и Лим, скинув свой желтый плащ, с охами и жалобами побрел к ней по колено в воде.
– Как по-твоему, есть у Шарны в погребе лимоны? – спросил Энгай Тома, наблюдая за его продвижением. – Одна дорнийская девушка как-то приготовила мне утку с лимоном. – В его голосе слышалась грусть.
На том берегу Том и Пирожок возобновили пение, а утка заняла место на поясе у Лима под желтым плащом. Пение помогло скоротать дорогу, и недолгое время спустя в том месте, где Трезубец делал широкую излучину к северу, на берегу возникла гостиница. Арья подозрительно прищурилась, приближаясь к ней. На разбойничье логово этот дом не походил, что правда, то правда – он казался приветливым, даже уютным со своим беленым верхом, грифельной крышей и ленивым дымком из трубы. К гостинице примыкала конюшня и другие службы, позади располагалась беседка и небольшой огород, в котором росли яблони. Имелась даже собственная пристань, которая выходила в реку, а еще…
– Джендри, – тихо сказала Арья, – у них есть лодка. Мы могли бы проплыть на ней остаток пути до Риверрана. Мне кажется, это быстрее, чем ехать верхом.
– А ты ею управлять умеешь? – с сомнением спросил он.
– Надо только парус поставить, и ветер сам нас повезет.
– А если ветер не в ту сторону дует?
– Тогда надо грести.
– Против течения-то? – нахмурился Джендри. – Мне сдается, это будет медленно. И потом, вдруг она перевернется, и мы упадем в воду? Да и не наша это лодка, а гостиничная.
«Ее можно и увести». Арья прикусила губу и промолчала. Они спешились перед конюшней. Других лошадей не было видно, но в стойлах громоздились кучи свежего навоза.
– Кто-то из нас должен остаться и постеречь лошадей, – сказала Арья.
– В этом нет нужды, Голубенок, – сказал, услышав ее, Том. – Пошли поедим, никуда они не денутся.
– Я останусь, – вызвался Джендри. – Только принесите мне что-нибудь из еды.
Арья кивнула и пошла за Пирожком и Лимом. Меч все так же висел у нее за спиной, а руку она не отводила от кинжала, украденного ею у Русе Болтона – на случай, если ей не понравится то, что окажется внутри.
Вывеска над дверью представляла какого-то старого короля на коленях. Посреди общей комнаты стояла, подбоченившись, очень высокая безобразная женщина с торчащим вперед подбородком.
– Не стой столбом, мальчик, – рявкнула она при виде Арьи, – или ты девочка? Все равно, не стой у меня на дороге. Либо войди, либо выйди. А ты, Лим, что делаешь? Посмотри, как на полу наследил!
– Мы подстрелили утку. – Лим выставил птицу вперед, как мирный флаг.
Женщина тут же ее схватила.
– Ты хочешь сказать, что ее Энгай подстрелил. Снимай сапоги – ты что, глухой или просто дурак? Муж!! – завопила она. – Иди сюда, ребята вернулись. Муж!
Из погреба, ворча, вылез мужчина в грязном переднике, на голову ниже женщины, с желтым одутловатым и рябым лицом.
– Я здесь, женщина, хватит орать. Чего тебе?
– Повесь ее, – сказала она, протягивая ему утку.
Энгай пошаркал ногами.
– Мы, собственно, располагали ее съесть, Шарна. С лимоном, если у тебя найдется.
– С лимоном! Где ж мне его взять? Тут тебе не Дорн, дуралей конопатый! Если так неймется, сбегай туда да нарви нам корзинку, а заодно оливок и гранатов прихвати. – Хозяйка погрозила ему пальцем. – Я, конечно, могу запечь ее в Лимовом плаще, если хочешь, только утка все равно должна повисеть пару дней. Ешь крольчатину или вовсе ничего не получишь. Кролика на вертеле поджарить быстрее всего, если не терпится. А не то можно жаркое приготовить, с луком и элем.
Арья прямо-таки чувствовала во рту вкус этого кролика.
– Денег у нас нет, зато мы принесли вам капусты и морковки, – сказала она.
– Да ну? И где же они?
– Отдай ей капусту, Пирожок, – велела Арья, и он повиновался, глядя на женщину с опаской, точно она была Роржем, Кусакой или Варго Хоутом.
Женщина внимательно осмотрела овощи и вперила еще более пристальный взгляд в мальчишку.
– А пирожок где?
– Здесь. Это меня так зовут. А она вот… это… Голубенок.
– Только не у меня в доме. Я своих едоков и блюда называю по-разному, чтобы отличать одних от других. Муж!!
Муж вышел было за дверь, но на ее окрик сразу вернулся.
– Утку я повесил. Чего еще, женщина?
– Помой эти овощи, – скомандовала она. – А вы все сидите и ждите, когда я приготовлю кролика. Мальчик принесет вам выпить. – Она взглянула вдоль своего длинного носа на Арью и Пирожка. – Детям я эль не даю, но сидр у нас вышел, молока нет, а по реке мертвецы плавают, и от воды разит войной. Бульон с дохлыми мухами вы ведь не стали бы пить?
– Арри выпила бы, – сказал Пирожок. – То есть Голубенок.
– Лим тоже, – ехидно вставил Энгай.
– За Лима ты не волнуйся. Нынче все будут пить эль. – И Шарна удалилась на кухню.
Энгай и Том сели за стол около очага. Лим повесил свой желтый плащ на колышек. Пирожок плюхнулся на скамью поближе к двери, и Арья примостилась рядом с ним.
Том снял с плеча арфу и запел, подбирая мелодию к словам:
– Харчевня стоит у речной быстрины́… хозяйка ее пострашнее войны.
– Тихо ты, а то не видать нам крольчатины, – остановил его Лим. – Сам знаешь, какая она.
– Ты лодкой умеешь управлять? – спросила, придвинувшись к Пирожку, Арья. Но он не успел ответить, потому что в комнату вошел крепкий парень лет пятнадцати-шестнадцати, неся кружки с элем. Пирожок благоговейно принял свою в обе руки и попробовал. Такой широкой улыбки Арья у него ни разу еще не видела.
– Эль, – блаженно произнес он, – да еще и кролик…
– За его милость! – воскликнул Энгай, подняв свою кружку. – Пусть Семеро хранят короля!
– Всю дюжину королей, – буркнул Лим, выпил и вытер пену с бороды. Хозяйкин муж вбежал со двора, неся в переднике мытые овощи, и объявил:
– На конюшне чужие лошади. – Как будто без него никто не знал.
– Да, – подтвердил Том, отложив арфу в сторону, – и лучше тех, которых ты отдал.
Муж раздраженно высыпал овощи на стол.
– Не отдал, а продал за хорошую цену, да еще и лодку взял в придачу. Это вам, между прочим, полагалось забрать их назад.
«Так я и знала – это разбойники, – подумала Арья. Она нащупала под столом рукоять кинжала, убедившись, что он на месте. – Если они попробуют нас ограбить, то пожалеют об этом».
– Они мимо нас не проезжали, – сказал Лим.
– Я их туда посылал – а вы, верно, перепились или дрыхли.
– Чтоб мы перепились? – Том хлебнул эля. – Да ни в жизнь.
– Тебе надо было самому их задержать, – сказал Лим Мужу.
– Вдвоем с мальчишкой? В третий раз вам говорю: старуха ушла в Ламбсвольд принимать у Ферн роды – а обрюхатил девушку не иначе как кто-то из вас. – Муж устремил укоряющий взгляд на Тома. – Бьюсь об заклад – это из-за твоих слезливых песенок бедняжка Ферн скинула с себя все одежки.
– Если звуки песни побуждают девушку сбросить с себя одежду и ощутить поцелуй солнца на своей коже, разве певец виноват? – спросил Том. – И потом, ей Энгай больше приглянулся. Только и слышишь, бывало: можно потрогать твой лук? Ох, какой же он твердый да гладкий. А можно, я его немножко потяну?
– Ты или Энгай – невелика разница, – фыркнул Муж. – Вы не меньше моего виноваты, что лошади пропали. Их было трое – что ж я один-то мог?
– Из этих троих одна была баба, а другой в цепях – сам говорил, – презрительно бросил Лим.
– Баба была здоровенная и одета по-мужски, – поморщился Муж. – А который в цепях… уж больно мне не понравилось, как он смотрит.
– Если мне не нравится, как человек смотрит, я пускаю стрелу ему в глаз, – улыбнулся над кружкой Энгай.
Арья вспомнила стрелу, просвистевшую около ее уха, и снова пожалела, что не умеет стрелять.
– А ты бы помолчал, когда старшие говорят, – одернул молодого стрелка Муж. – Пей свой эль и сиди тихо, не то напущу на тебя старуху с поварешкой.
– Старшие больно много мелют языками, а эль я и без тебя пью. – И Энгай в подтверждение своих слов сделал большой глоток.
Арья последовала его примеру. После воды, которую они пили из ручьев, прудов и мутного Трезубца, эль показался ей таким же вкусным, как вино, которое давал ей пробовать отец. Из кухни между тем плыл запах, от которого слюнки текли, но мысли Арьи по-прежнему занимала лодка. «Увести-то ее будет нетрудно, а вот плыть на ней… Если дождаться, когда все уснут…»
Парень появился снова с круглыми ковригами хлеба. Арья отломила кусок и впилась в него зубами, но хлеб оказался жестким и с подгоревшей нижней коркой.
Пирожок, отведав его, даже сморщился и заявил: