Наутро он заставил себя поесть. Ему давали дробленый овес, лошадиную еду, но он съел все подчистую, и вечером тоже. «Живи, – твердил он себе, когда овес застревал в горле. – Живи ради Серсеи, ради Тириона, ради мести. Ланнистеры всегда платят свои долги. – Культю дергало, и от нее шел смрад. – В Королевской Гавани ты скуешь себе другую руку, золотую, и когда-нибудь разорвешь ею горло Варго Хоуту».
Дни и ночи сливались в тумане боли. Он дремал в седле, прижавшись к Бриенне, вдыхая смрад своей гниющей руки, а ночью просыпался на твердой земле от страшного сна. На ночь его привязывали к дереву, несмотря на его слабость, и он находил утешение в том, что они и теперь его боятся.
Бриенну всегда привязывали рядом с ним, и она лежала в своих путах, как дохлая корова, ни слова не говоря. «Женщина воздвигла крепость внутри себя. Рано или поздно они ее изнасилуют, но за крепостные стены им не пробиться». А вот его стены рухнули. Они отняли у него правую руку, которой он держал меч – без нее он ничто. От левой ему никакой пользы. В левой он с тех пор, как научился ходить, держал щит, и только. Это правая рука делала его рыцарем, правая рука делала его мужчиной.
Однажды он услышал, как Урсвик упомянул о Харренхолле, и вспомнил, что они едут туда. Это вызвало у него смех, за что Тимеон хлестнул его кнутом по лицу. Хлестнул больно, до крови, но из-за руки Джейме почти ничего не почувствовал.
– Почему ты смеялся? – тихо спросила его ночью женщина.
– Свой белый плащ я получил как раз в Харренхолле, – прошептал он. – На большом турнире Уэнта. Он хотел показать всем, какой большой у него замок и какие великолепные сыновья, а я хотел показать себя. Мне было всего пятнадцать, но в тот день меня никто бы не побил – да только Эйерис не позволил мне участвовать. – Джейме снова засмеялся. – Он услал меня прочь, но теперь я возвращаюсь.
Его смех услышали, и этой ночью свою порцию пинков получил Джейме. Он их почти не чувствовал, но потом Рорж двинул сапогом по его культе, и он потерял сознание.
На следующую ночь они наконец явились, самые худшие из всей шайки: Шагвелл, безносый Рорж и толстый дотракиец Золло, отрубивший Джейме руку. Рорж и Золло заспорили, кто из них будет первым – дураку они заранее отвели последнюю очередь. Шагвелл предложил им действовать разом, взяв женщину спереди и сзади. Те двое это одобрили, но теперь встал вопрос, кто будет передним, а кто задним.
«Они и ее изувечат – только внутри, где никому не видно».
– Женщина, – прошептал Джейме, пока Рорж и Золло ругались, – оставь им мясо, оставь им свою плоть и отстранись. Тогда все закончится быстрее, и они получат меньше удовольствия.
– Я им покажу удовольствие, – прошипела она в ответ.
«Глупая, упрямая, храбрая сука. – Она начнет драться, и ее убьют. – Ну и пусть, мне-то что? Если б не ее ослиное упрямство, я сохранил бы руку». Вместо этого он прошептал:
– Уйди внутрь, и пусть они делают, что хотят. – Он сам это сделал, когда у него на глазах умирали Старки. Лорд Рикард поджарился в своих доспехах, а его сын Брандон удавился, пытаясь спасти его. – Думай о Ренли, которого любила. Думай о Тарте, о горах, морях, водопадах и что там еще есть на твоем Сапфировом острове…
Рорж между тем закончил спор.
– Страшней тебя бабы я не видал, – заявил он, – но не думай, что тебя нельзя сделать еще страшнее. Хочешь нос, как у меня? Будешь драться – получишь такой же. Двух глаз тебе тоже многовато. Если заорешь, я вырву один и скормлю его тебе, а потом и твои сраные зубы повыдергаю, один за другим.
– Сделай это, Рорж, – заверещал Шагвелл. – Без зубов она станет совсем как моя старая матушка, а я всегда хотел поиметь старушку в задницу.
– А ты смешной дурак, – хмыкнул Джейме. – У меня есть загадка для тебя, Шагвелл. Почему вам не нужно, чтобы она кричала? Погодите, я знаю. – И он закричал во всю глотку: – САПФИРЫ!
Рорж, изрыгая ругань, снова ударил его ногой по культе. Джейме взвыл, успев подумать напоследок: «Не знал, что на свете существует такая боль». Он не знал, сколько провалялся без сознания, но когда тьма выплюнула его обратно, рядом стояли Урсвик и сам Варго Хоут.
– Не шметь ее трогать, – вопил козел, брызгая слюной на Золло. – Она должна оштатьшя девичей, дурачье! Жа нее нам дадут мешок шапфиров! – С той ночи Хоут всегда ставил к пленникам часового.
Две ночи они провели в молчании, и наконец женщина набралась смелости спросить:
– Джейме, зачем ты тогда закричал?
– Зачем я закричал «сапфиры»? Пошевели мозгами, женщина. Разве кого-нибудь из них проняло бы, закричи я «насилуют»?
– Ты мог бы не кричать вовсе.
– На тебя и с носом-то смотреть тяжко – и потом, я хотел услышать, как козел скажет «шапфиры». Твое счастье, что я умею врать, – хмыкнул он. – Честный человек выложил бы всю правду о Сапфировом острове.
– Все равно, благодарю тебя, сир.
Рука опять разболелась. Джейме скрипнул зубами.
– Ланнистеры всегда платят свои долги. Это тебе за реку и за камни, которые ты свалила на Робина Ригера.
Козел решил устроить торжественный въезд. В миле от ворот Харренхолла Джейме заставили спешиться и обвязали веревкой вокруг пояса. Бриенне связали запястья другой веревкой, а концы прикрепили к седлу Варго Хоута. Пленники, спотыкаясь, зашагали бок о бок за полосатой лошадью Квохорца.
Джейме удерживала на ногах только ярость. Повязка на его культе стала серой и зловонной от гноя, несуществующие пальцы ломило на каждом шагу. «Ничего, – говорил он себе, – я крепче, чем они думают. Я все еще Ланнистер и рыцарь Королевской Гвардии». Он доберется до Харренхолла, а там и до Королевской Гавани. Он выживет и уплатит свой долг сторицей.
Когда они приблизились к чудовищным стенам замка Черного Харрена, Бриенна толкнула его локтем.
– Замок теперь в руках лорда Болтона, а Болтоны – знаменосцы Старков.
– Болтоны сдирают со своих врагов кожу. – Только это Джейме и помнил относительно лорда Дредфорта. Тирион наверняка знает о Болтоне все, но Тирион за тысячу лиг отсюда, и Серсея тоже. «Я не могу умереть, пока она жива, – подумал Джейме. – Мы с ней умрем вместе, как вместе родились».
Городок за стенами замка сожгли дотла, а на берегу озера, где лорд Уэнт в год ложной весны устроил свой турнир, недавно стояло лагерем большое количество людей и лошадей. Джейме пересек изрытое поле с горькой улыбкой на губах. На том самом месте, где он когда-то принес свой обет, преклонив колени перед королем, вырыли канаву для нечистот. «Тогда я не представлял, как быстро сладкое может обернуться кислым. Эйерис не дал мне даже ночи, чтобы порадоваться. Он оказал мне честь, а потом плюнул в лицо».
– Посмотри на знамена, – сказала ему Бриенна. – Ободранный человек и сдвоенные башни. Вассалы короля Робба. А вон и его лютоволк над воротами.
Джейме задрал голову.
– Вижу твоего треклятого лютоволка. А по бокам от него торчат головы.
Солдаты, слуги и маркитанты встретили пленных улюлюканьем, а пятнистая собака долго бежала за ними с лаем и воем. В конце концов один из лиснийцев насадил ее на копье и поскакал во главе колонны, потрясая мертвой собакой над головой Джейме и крича:
– Я несу знамя Цареубийцы!
Из-за небывалой толщины стен ворота Харренхолла представляли собой настоящий каменный туннель. Варго Хоут послал двух своих дотракийцев вперед, чтобы уведомить лорда Болтона об их прибытии, и во внешнем дворе толпились зеваки. Они расступились перед Джейме, который плелся, повинуясь рывкам веревки.
– Вручаю вам Шареубийшу, – торжественно и шепеляво произнес Варго Хоут. Чье-то копье кольнуло Джейме в поясницу, и он, падая, безотчетно выбросил руки вперед.
Когда он ударился культей о землю, боль ослепила его, но он все-таки умудрился привстать на одно колено. Перед ним широкие каменные ступени вели ко входу в одну из громадных круглых башен Харренхолла. Наверху стояли пятеро рыцарей в панцирях и кольчугах, с двумя башнями на камзолах, а среди них – светлоглазый северянин, одетый в шерсть и меха.
– Сколько Фреев! – воскликнул Джейме. – Сир Данвел, сир Эйенис, сир Хостин. – Он знал в лицо всех сыновей лорда Уолдера – его тетка как-никак была замужем за одним из них. – Примите мои соболезнования.
– По поводу чего, сир? – спросил сир Данвел Фрей.
– По поводу вашего племянника сира Клеоса. Он был с нами, пока разбойники не нашпиговали его стрелами. Урсвик со своей шайкой взяли его имущество, а его самого бросили на съедение волкам.
– Милорды! – Бриенна вырвалась и вышла вперед. – Я видела ваши знамена. Выслушайте меня ради присяги, которую принесли!
– Это еще кто? – осведомился сир Эйенис Фрей.
– Ланништерова нянька.
– Я Бриенна Тарт, дочь лорда Сельвина Вечерняя Звезда, присягнувшая дому Старков, как и вы.
Сир Эйенис плюнул ей под ноги.
– Вот чего стоит твоя присяга! Мы поверили слову Робба Старка, а он отплатил нам вероломством.
«Это что-то новое». Джейме оглянулся посмотреть, как воспримет это обвинение Бриенна, но женщина, упрямая как мул, гнула свое:
– Я не знаю, о каком вероломстве вы говорите. Леди Кейтилин приказала мне доставить Ланнистера к его брату в Королевскую Гавань.
– Когда мы нашли их, она пыталась его утопить, – перебил ее Урсвик.
Она покраснела.
– В гневе я забылась, но это не значит, что я могла бы убить его. Если он умрет, Ланнистеры предадут мечу дочерей моей леди.
– Какое нам до этого дело? – бесстрастно заметил сир Эйенис.
– Мы можем вернуть его в Риверран в обмен на выкуп, – возразил его брат.
– У Утеса Кастерли золота больше, – сказал другой.
– Убить его, и делу конец! – заявил третий. – Его голова за голову Неда Старка.
Шагвелл-Дурак в сером и розовом наряде, выписывая кульбиты, прискакал к лестнице и запел:
– Однажды лев плясал с медведем, ля-ля, ля-ля…
– Жаткнишь, дурак, – одернул его Хоут. – Этот Ланништер медведю не доштанетшя. Он мой.