Станнис устремил взгляд на серебряное блюдо.
– Она показывала мне это, лорд Давос. В пламени.
– Вы вправду это видели? – Станнис Баратеон, уж конечно, не стал бы лгать в подобных вещах.
– Собственными глазами. После битвы, когда меня снедало отчаяние, леди Мелисандра сказала, чтобы я посмотрел в пламя очага. Тяга была сильная, и хлопья пепла летели вверх. Я смотрел на них, чувствуя себя дураком, но она сказала, чтобы я вгляделся получше, и вот пепел сделался белым и летел уже не вверх, а вниз. Это снег, подумал я. Искры превратились в кольцо факелов, и я понял, что смотрю сквозь огонь на какой-то холм в лесу. Угли стали одетыми в черное людьми, и в снегу зашевелились какие-то фигуры. Несмотря на жар от огня, я ощутил пронизывающий холод, и картина вдруг пропала. Готов поставить на кон свое королевство – то, что я видел, было правдой.
– Королевство уже на кону, – сказала Мелисандра.
Убежденность в голосе короля пронзила Давоса страхом.
– Холм в лесу? Фигуры в снегу? Я не по…
– Это значит, что битва началась, – сказала Мелисандра. – Песок в часах бежит быстро, и время человека на этой земле почти сочтено. Мы должны действовать смело, иначе не останется вовсе никакой надежды. Вестерос должен объединиться под началом одного, истинного короля, принца, который был обещан, лорда Драконьего Камня, избранника Рглора…
– Рглор сделал странный выбор. – Станнис скривился, словно в рот ему попало что-то скверное. – Почему я, а не мои братья? Ренли со своим персиком. Во сне я вижу, как сок течет у него изо рта, а кровь из горла. Если бы он исполнил свой долг по отношению к брату, мы с ним разбили бы лорда Тайвина. Даже Роберт гордился бы такой победой. Роберт… – Станнис скрежетнул зубами. – Он мне тоже снится. Он смеется, пьет и хвастается. Это у него лучше всего получалось. И драться он тоже умел – я никогда и ни в чем не мог его превзойти. Владыке Света следовало выбрать своим бойцом Роберта. Почему я?
– Потому что вы – праведник, – сказала Мелисандра.
– Хорош праведник. – Станнис дотронулся до крышки серебряного блюда. – С пиявками.
– Да, – ответила Мелисандра. – Но я снова предупреждаю вас: этот способ не годится.
– Ты клялась, что это сработает, – рассердился король.
– Сработает… но не до конца.
– Но все-таки сработает?
– И да, и нет.
– О чем ты говоришь?
– О том и о другом.
– Говори вразумительно, женщина.
– Когда пламя выскажется яснее, выскажусь и я. Пламя показывает правду, но разглядеть ее непросто. – Рубин у нее на шее вбирал в себя огонь жаровни. – Отдайте мне мальчика, ваша милость. Это более верный путь. Самый лучший. Отдайте мне мальчика, и я разбужу каменного дракона.
– Я уже сказал тебе: нет.
– Один незаконнорожденный ребенок против всех мальчиков и девочек Вестероса. Против детей всего света, которым еще предстоит родиться.
– Это невинный мальчик.
– Он осквернил ваше брачное ложе. Если бы не он, у вас были бы свои сыновья. Он вас опозорил.
– Это сделал Роберт. Мальчик тут ни при чем. Моя дочь привязалась к нему, и в нем течет моя кровь.
– Кровь вашего брата. Королевская кровь. Только королевская кровь способна пробудить каменного дракона.
Станнис скрипнул зубами.
– Я не желаю больше слышать об этом. Драконов больше нет. Таргариены с полдюжины раз пытались оживить их и в итоге становились либо дураками, либо трупами. Нам на этой проклятой скале, кроме Пестряка, дураков не надо. У тебя есть пиявки – довольствуйся ими.
– Как будет угодно моему королю. – Мелисандра чопорно склонила голову, достала из левого рукава горсть какого-то порошка и бросила его на жаровню. Над углями заплясало бледное пламя, и женщина, поднеся королю серебряное блюдо, сняла с него крышку. На блюде лежали три большие, черные, напитанные кровью пиявки.
«Кровь мальчика, – понял Давос. – Королевская кровь».
Станнис взял в руку одну из пиявок.
– Назовите имя, – велела ему Мелисандра.
Пиявка извивалась, пытаясь присосаться к пальцам Станниса.
– Узурпатор Джоффри Баратеон, – произнес король и бросил пиявку в огонь. Она скорчилась на углях, как осенний лист, и тут же сгорела.
Станнис взял вторую и произнес чуть погромче:
– Узурпатор Бейлон Грейджой. – Пиявка, упав на жаровню, лопнула, и кровь зашипела на углях, выбрасывая струйки дыма.
Станнис взял третью. Посмотрев некоторое время, как она извивается между его пальцев, он, наконец, произнес:
– Узурпатор Робб Старк. – И бросил ее в огонь.
Джейме
В бане Харренхолла, полутемной, с низким потолком, клубился пар и стояли большие каменные ванны. Когда туда привели Джейме, Бриенна сидела в одной из них и почти со злостью терла себе руку.
– Полегче, женщина, – сказал Джейме. – Кожу сдерешь. – Она бросила щетку и прикрыла груди своими ручищами, здоровенными, как у Грегора Клигана. Бутончики, которые она так старалась спрятать, казались бы уместнее на хрупкой фигурке девочки-подростка, чем на ее плотном мускулистом теле.
– Ты что здесь делаешь? – спросила она.
– Лорд Болтон пригласил меня на ужин, но позабыл пригласить моих блох. – Джейме ткнул левой рукой сопровождавшего его стражника. – Помоги мне снять это вонючее тряпье. – Одной рукой он даже штаны не мог развязать. Стражник, хоть и с неохотой, повиновался. – А теперь оставь нас, – приказал Джейме. – Миледи Тарт не желает, чтобы такие, как ты, глазели на ее титьки. – Он указал своей культей на остролицую женщину, прислуживавшую Бриенне. – Ты тоже подожди снаружи. Дверь тут только одна, а в трубу эта женщина не пролезет.
Привычка повиноваться укоренилась в служанке слишком глубоко, и она последовала за стражником. В здешних ваннах могли мыться сразу шесть или семь человек, по обычаю Вольных городов, поэтому Джейме залез к женщине. Он смотрел теперь двумя глазами, хотя опухоль на правом не совсем еще сошла, несмотря на пиявки Квиберна. Джейме, хотя он и чувствовал себя стодевятилетним старцем, стало намного лучше по сравнению с днем его прибытия в Харренхолл.
Бриенна отшатнулась от него.
– Здесь есть другие ванны.
– Мне и эта подойдет. – Джейме осторожно погрузился до подбородка в горячую воду. – Не бойся, женщина. Ляжки у тебя все в синяках, а то, что между ними, меня не волнует. – Правую руку он положил на край ванны: Квиберн не велел ему мочить повязку. Мускулы ног блаженно расслабились, зато закружилась голова. – Коли мне станет дурно, вытащи меня. Ни один Ланнистер еще не тонул в ванне, и я не собираюсь быть первым.
– Какое мне дело до того, как ты умрешь?
– Ты давала священную клятву. – Он улыбнулся, видя, как ползет багрянец по ее толстой шее. Она повернулась к нему спиной. – Все еще строишь из себя робкую деву? Ты думаешь, я раньше ничего этого не видел? – Он взял брошенную ею щетку и стал себя тереть. Даже это давалось ему с трудом. «Левая рука ни на что не годна».
Но грязь все-таки сходила с него, судя по тому, как темнела вода. Женщина так и сидела спиной к нему, и он видел, как напряжены мускулы ее широких плеч.
– Не можешь выносить вида моей культи? – спросил он. – Это зрелище должно быть тебе приятно. Ведь я потерял ту самую руку, которой убил короля. Ту самую руку, которой я сбросил с башни маленького Старка. Ту самую руку, которой я ласкал свою сестру между ног. – Джейме сунул обрубок ей в лицо. – Неудивительно, что Ренли погиб, раз его охраняла ты.
Она вскочила на ноги, как будто он ее ударил, и по ванне прокатилась горячая волна. Пока она вылезала, Джейме успел заметить густую светлую поросль у нее на лобке. У нее там гораздо больше волос, чем у Серсеи. Как бы нелепо это ни было, но он почувствовал, как под водой шевельнулся его член. «Определенно, я пробыл в разлуке с сестрой слишком долго». Джейме отвел глаза, смущенный поведением своего тела, и пробормотал:
– Это было недостойно. Я калека и потому зол. Прости меня, женщина. Ты защищала меня не хуже любого мужчины и даже получше многих.
Она завернулась в полотенце.
– Ты смеешься надо мной?
Это рассердило его заново.
– Неужели ты настолько тупа? Это извинение. Мне надоело с тобой драться. Может, заключим перемирие?
– Перемирия строятся на доверии. Ты хочешь, чтобы я доверилась…
– Цареубийце, о да. Клятвопреступнику, убившему бедного Эйериса Таргариена. – Джейме фыркнул. – Я раскаиваюсь, но не за Эйериса, а за Роберта. «Я слыхал, тебя прозвали Цареубийцей, – сказал он мне на пиру в честь своей коронации. – Смотри, чтобы это не вошло у тебя в привычку». И засмеялся. Почему Роберта никто не называет клятвопреступником? Он разодрал страну на части, а дерьмо вместо чести почему-то у меня.
– Роберт все это сделал ради любви. – По ногам Бриенны стекала вода, образуя лужицу на полу.
– Роберт все это сделал ради гордыни, похоти и смазливого личика. – Джейме сжал бы кулак, будь у него рука. Боль прострелила его до плеча, жестокая, как смех.
– Он начал войну, чтобы спасти государство, – настаивала Бриенна.
«Чтобы спасти государство…»
– Ты знаешь, что мой брат поджег реку? Дикий огонь горит и на воде. Эйерис купался бы в нем, если б у него достало смелости. Все Таргариены были помешаны на огне. – У Джейме кружилась голова. «Это все духота, яд в крови и остатки лихорадки. Я сам не свой». Опустившись еще глубже в воду, он сказал: – Я замарал свой белый плащ. В тот день я был в своих золотых доспехах, но…
– В золотых доспехах? – донесся, как будто издалека, ее голос.
Он плавал в горячей памяти.
– Когда пляшущие грифоны проиграли Колокольную битву, Эйерис отправил десницу в изгнание. – «Зачем я все рассказываю этой безобразной девчонке?» – Он убедился наконец, что Роберт не какой-нибудь разбойничий атаман, которого можно раздавить одним пальцем, а самая большая угроза, с которой сталкивался дом Таргариенов со времен Дейемона Черное Пламя. Король без церемоний напомнил Ливену Мартеллу, что Элия находится в его, Эйериса, руках, и отправил его во главе десяти тысяч дорнийцев по Королевскому тракту. Джон Дарри и Барристан Селми отправились в Каменную Септу собирать остатки разбитого войска лорда грифонов. Принц Рейегар, вернувшись с юга, убедил своего отца спрятать гордость в карман и призвать на помощь моего отца. Но ни один ворон, посланный в Утес Кастерли, обратно не прилетел, и король перепугался еще сильнее. Ему повсюду виделись изменники, а Варис усердно указывал ему на тех, кого он пропустил. Поэтому его милость приказал своим алхимикам устроить тайные хранилища дикого огня по всей Королевской Гавани. Под септой Бейелора, в трущобах Блошиного Конца, под конюшнями и кладовыми, у всех семи ворот и даже в подвалах самого Красного Замка.