– Слышу. Клянусь, я никогда больше не буду целовать его и… и соблазнять. – Санса полагала, что тетке хочется услышать именно это.
– Вот ты и созналась! Я так и думала, что это ты. Ты так же распутна, как и твоя мать. – Лиза схватила Сансу за руку. – Пойдем-ка со мной: я хочу показать тебе кое-что.
– Вы делаете мне больно, – съежилась Санса. – Прошу вас, тетя Лиза, я ни в чем не виновата, клянусь.
– Мариллион! – крикнула тетка, глухая к ее мольбе. – Ты мне нужен!
Певец, до того остававшийся в начале зала, тут же прибежал на ее зов.
– Миледи?
– Сыграй нам песню «Правда и ложь».
Пальцы Мариллиона забегали по струнам.
– «Лорд из замка уехал дождливым днем, хей-нонни, хей-нонни-хей…»
Лиза тянула Сансу за руку, и той поневоле приходилось идти, чтобы удержаться на ногах. Между двумя колоннами в мраморной стене виднелась белая, выточенная из чардрева дверь. Три тяжелых бронзовых засова удерживали ее закрытой, но Санса слышала, что за ней бушует ветер. Заметив врезанный в дерево полумесяц, она уперлась ногами в пол.
– Лунная Дверь! Зачем вы ведете меня к Лунной Двери? – она пыталась вырвать свою руку.
– Теперь ты пищишь, как мышка, зато в саду была куда как смела! Там, на снегу!
– «А леди его села шить под окном, – пел Мариллион. – Хей-нонни, хей-нонни, хей-нонни-хей».
– Открой дверь, – приказала Лиза. – Открывай, не то я кликну стражу. – Она толкнула Сансу вперед. – Твоя мать по крайней мере была храброй. Сними засовы.
«Если я послушаюсь, она отпустит меня», – подумала Санса и вынула из скоб первый засов. За ним звякнули о мраморный пол второй и третий. Едва Санса притронулась к щеколде, тяжелая дверь резко отворилась вовнутрь, со стуком ударив в стену. Снег ворвался в проем вместе с ветром, и Сансу пробрала дрожь. Она попыталась отойти, но стоявшая сзади тетка схватила ее одной рукой за талию, а другой уперлась ей в спину, толкая Сансу к открытой двери.
Кроме белого неба и снежных хлопьев, за дверью не было ничего.
– Посмотри вниз, – велела Лиза. – Посмотри вниз, говорят тебе.
Санса хотела вырваться, но пальцы тетки впились в нее, как клещи. Лиза толкнула племянницу еще ближе к двери, и Санса закричала. Ее левая нога скользнула по наметенному внутрь снегу. Снаружи был только воздух, и в шестистах футах ниже вилась по склону горы дорога в замок.
– Не надо! – крикнула Санса. – Мне страшно! – Мариллон позади пел, бренча на арфе:
– «Хей-нонни, хей-нонни, хей-нонни-хей».
– Хочешь, чтобы я разрешила тебе уйти? Этого ты хочешь?
– Нет. – Санса всеми силами подалась назад, но тетка не сдвинулась с места. – Не сюда. Прошу вас. – Она шарила по дверному косяку, но зацепиться было не за что. Ноги скользили по мокрому мрамору. Лиза неумолимо толкала ее вперед, и весила тетка на три стоуна больше, чем племянница.
– «Тут леди на сено легла нагишом», – пел Мариллион.
Санса рванулась вбок, обезумев от страха, и одна ее нога ушла в пустоту.
– «Хей-нонни, хей-нонни, хей-нонни-хей».
Ветер задрал ей юбки и впился холодными зубами в голые ноги. На щеках таяли снежинки. Санса, отчаянно размахивая руками, ухватилась за толстую теткину косу.
– Отпусти мои волосы! Пусти! – завопила Лиза. Они балансировали на самом краю. Где-то далеко стражники дубасили копьями в дверь, требуя, чтобы их впустили. Мариллион оборвал свою песню.
– Лиза! Что это значит?! – донеслось до Сансы сквозь плач, визг и тяжелое дыхание. Гулкое эхо чьих-то шагов раздалось в чертоге. – Да отойди же оттуда! Лиза, что ты делаешь? – Стражники по-прежнему долбили в дверь. Мизинец прошел через другую – через дверь лордов за помостом.
Лиза повернулась, немного ослабив хватку, и Санса сумела вырваться. Она упала на колени, и тут Петир увидел ее. Он замер на месте.
– Алейна! В чем дело?
– В ней. – Лиза схватила Сансу за волосы. – В ней все дело. Она с тобой целовалась.
– Скажите ей, – взмолилась Санса. – Скажите, что мы просто строили замок…
– Молчать! – взвизгнула тетка. – Я тебе слова не давала. Плевать я хотела на твой замок.
– Она еще дитя, Лиза. Дочь Кет. Что ты творишь, скажи на милость?
– Я хотела выдать ее за Роберта! Она неблагодарная. Развратная. Ты не ее, чтобы тебя целовать. Не ее! Я собиралась проучить ее, вот и все.
– Понятно. – Петир погладил подбородок. – По-моему, она уже все поняла, – правда, Алейна?
– Да, – прорыдала Санса. – Я поняла.
– Не хочу, чтобы она здесь оставалась. – Глаза тетки блестели от слез. – Зачем ты привез ее в Долину, Петир? Ей здесь не место. Не место.
– Ну так отошлем ее назад. В Королевскую Гавань, если хочешь. – Петир сделал шаг в их сторону. – А теперь отпусти ее, и отойдите обе от двери.
– НЕТ! – Лиза еще крепче вцепилась Сансе в волосы. Их юбки шумно хлопали на ветру. – Не может быть, чтобы ты хотел ее. Она глупая, пустоголовая девчонка. Она не любит тебя так, как я. Я тебя всегда любила. Я доказала это, разве не так? – Слезы струились по ее отекшему красному лицу. – Я подарила тебе свою невинность. И сына бы подарила, но они убили его лунным чаем, гвоздикой, полынью и мятой, с ложкой меда и капелькой блоховника. Я не знала – я просто выпила то, что дал мне отец…
– Все это в прошлом, Лиза. Лорд Хостер умер, и его старый мейстер тоже. – Мизинец подошел чуть поближе. – Ты снова пила? Напрасно ты говоришь так много. Мы ведь не хотим, чтобы Алейна знала больше, чем ей полагается? Или Мариллион?
– Кет тебе никогда ничего не давала, – не слушая его, продолжала Лиза. – Я устроила тебя на твою первую должность, я заставила Джона взять тебя ко двору, чтобы ты был рядом. Ты говорил, что никогда этого не забудешь.
– Я не забыл. Теперь мы вместе, как ты всегда хотела, как мы замышляли. Отпусти Сансу.
– Нет! Я видела, как вы целовались на снегу. Она такая же, как ее мать. Кейтилин целовалась с тобой в богороще, да только не всерьез – ты не был ей нужен. Я все для тебя делала, а ты любил ее больше, чем меня-а-а-а!
– Нет, любимая. – Петир сделал еще шаг. – Ты же видишь – я здесь. Вот, возьми меня за руку. – Он протянул ладонь. – Нам ведь ни к чему слезы?
– Слезы, слезы, – истерически зарыдала она. – Ни к чему слезы, говоришь… но ведь в Королевской Гавани они нам пригодились… Добавь слезы Джону в вино, сказал ты, и я это сделала. Ради Роберта и ради нас! И написала Кейтилин, что моего лорда-мужа убили Ланнистеры, как ты мне велел. Как умно… ты всегда был умен, я и отцу говорила, что Петир взлетит высоко, что он хороший и что я ношу его ребенка… Зачем ты целовал ее? Зачем? Мы теперь вместе, мы соединились наконец после стольких лет, а ты целуешь её-ё!
– Лиза, – вздохнул Петир, – тебе следовало бы больше доверять мне после всех бурь, что мы пережили. Клянусь, что больше не отойду от тебя, пока мы оба живы.
– Правда? – рыдая, спросила она. – Нет, правда?
– Правда. Отпусти девочку и поцелуй меня.
Лиза бросилась в объятия Мизинца, а Санса на четвереньках отползла от Лунной Двери и ухватилась за ближнюю колонну. Сердце болезненно билось. В волосы набился снег, правый башмак отсутствовал – должно быть, упал вниз. Санса, содрогнувшись, еще крепче обхватила колонну.
Мизинец дал Лизе выплакаться у него на груди и легонько поцеловал ее.
– Милая моя, глупая ревнивая женушка. Ты же знаешь: я всю жизнь любил только одну женщину, – сказал он с усмешкой.
– Одну? – с дрожащей улыбкой повторила Лиза. – Ты клянешься, Петир? Только одну?
– Да. Только Кет, – сказал он и резко толкнул ее.
Лиза отлетела назад, поскользнулась на мокром мраморе и вдруг пропала. Она даже крикнуть не успела – за дверью слышался только шум ветра.
– Вы… вы… – ужаснулся Мариллион.
Стражники молотили в дверь своими копьями. Лорд Петир поднял Сансу на ноги.
– Ты цела? – когда она кивнула, он продолжил: – Тогда беги открой стражникам. Быстрее: время терять нельзя. Певец убил мою леди-жену.
Эпилог
Дорога к Старым Камням делала два оборота вокруг холма, прежде чем достигнуть вершины. Ее состояние даже в хорошую погоду оставляло желать лучшего, а теперь она к тому же раскисла от ночного снегопада. «Снег осенью в речных землях – это противоречит природе». Снег, правда, продержался только одну ночь и почти весь растаял, когда взошло солнце, однако Меррет счел его дурной приметой. Дожди, половодье, пожары и война лишили их двух урожаев и доброй части третьего, ранняя же зима грозила голодом всем речным землям. Да, голодать будут многие, а некоторые даже умрут. Меррет надеялся, что не войдет в их число, хотя с его удачей все может быть.
Нижние склоны холма под руинами замка заросли таким густым лесом, что в нем свободно могла укрыться целая сотня разбойников. «Может быть, они все это время следят за мной». Меррет смотрел по сторонам, но не видел ничего, кроме дрока, крапивы, чертополоха и ежевики, растущих между соснами и серо-зелеными страж-деревьями. Толстые стволы перемежались хилым молодым дубняком, ясенями и вязами. Впрочем, если он не видит разбойников, это еще ничего не значит. Они умеют прятаться лучше, чем честные люди.
Меррет, по правде сказать, от души ненавидел леса, а разбойников не любил еще больше. «Они загубили мою жизнь», – жаловался он в подпитии. По мнению отца, он бывал в подпитии слишком часто и слишком при этом шумел. Что ж, это верно. В Близнецах надо хоть чем-то отличаться от других, иначе о тебе вовсе забудут, но репутация самого большого пьянчуги во всем замке ничего доброго ему не сулила. «А ведь когда-то я надеялся стать самым славным рыцарем из всех, когда-либо державших копье. Боги лишили меня этой надежды – так отчего бы не выпить время от времени? Это помогает от головной боли. Жена у меня сварливая, отец презирает, от детей никакой радости – чего же ради мне оставаться трезвым?»
Теперь, однако, он был трезв. Он выпил пару рогов эля, когда завтракал, и маленькую чашу красного, когда пустился в путь, но это единственно ради того, чтобы в голове не стучало. Меррет чувствовал, как боль копится позади глаз – дай ей только случай, и в голове разбушуется настоящая буря. Тогда он только и мог, что лежать в темной комнате с влажной повязкой на глазах, кляня свою судьбу и безымянного разбойника, повинного во всем этом.