– Мне нужно переодеться, с позволения вашей милости.
– По мне, ты и так хорош. Налей мне вина.
Королевская чаша стояла на столе, где Джоффри ее оставил. Тириону пришлось снова вскарабкаться на стул, чтобы достать до нее. Джофф выхватил у него чашу и стал пить, работая горлом. Пурпурное вино струилось у него по подбородку.
– Милорд, вернемся на свои места, – сказала ему Маргери. – Лорд Баклер хочет произнести тост.
– Мой дядя не притронулся к своему пирогу. – Джофф, держа чашу одной рукой, запустил вторую в тарелку Тириона. – Это дурная примета – не отведать пирога на свадьбе, – заявил он, набив рот горячей пряной начинкой. – Смотри, как вкусно. – Он закашлялся и запихнул себе в рот еще кусок. – Суховат, правда, – надо его смочить. – Джофф хлебнул вина и закашлялся снова, уже сильнее. – Я хочу посмотреть, кхе-кхе, как ты прокатишься на свинье, дядя. Я хочу… – И кашель совсем его одолел.
– Ваша милость? – забеспокоилась Маргери.
– Это пирог, кхе-кхе… пирог. – Джофф попытался опять глотнуть из чаши, но новый приступ кашля согнул его пополам и вино полилось обратно. Я… кхе-кхе не могу… кхе-кхе-кхе-кхе-кхе-кхе. – Его лицо налилось кровью, чаша выпала из рук, и темно-красное вино оросило помост.
– Он подавился! – ахнула Маргери.
– Да помогите же бедному мальчику, олухи! – вскричала ее бабка голосом, неожиданно громовым для столь маленького роста. – Чего стали, рты разинув? Помогите вашему королю!
Сир Гарлан, отпихнув Тириона, принялся колотить Джоффри по спине. Сир Осмунд Кеттлблэк распорол королю воротник. Из горла мальчика шел ужасный тонкий звук, как у человека, который пытается всосать реку через соломинку. Потом он прервался, и это было еще страшнее.
– Переверните его! – непонятно кому орал Мейс Тирелл. – Переверните вниз головой и потрясите!
– Воды, дайте ему воды! – вопил кто-то другой. Верховный септон громко молился, Пицель кричал, чтобы ему помогли дойти до его покоев – взять лекарство. Джоффри начал хвататься за горло, царапал горло, оставляя на коже кровавые следы. Мускулы у него на шее точно окаменели. Принц Томмен плакал навзрыд.
«Он умирает», – понял Тирион, чувствуя странное спокойствие среди бушующего вокруг хаоса. Джоффа лупили по спине, но его лицо становилось все темнее. Собаки лаяли, дети заливались плачем, мужчины выкрикивали бесполезные советы. Половина гостей вскочила на ноги, толкаясь, чтобы лучше видеть, другая половина хлынула к дверям, торопясь убраться прочь.
Сир Меррин, разжав королю зубы, просунул ему в горло ложку, и Джоффри встретился глазами с Тирионом. «У него глаза Джейме». Только вот Джейме Тирион никогда не видел таким напуганным. «Мальчишке всего тринадцать лет…» Джоффри издал хрип, пытаясь сказать что-то. Его глаза выкатились, белые от ужаса, и он протянул руку к дяде, не то пытаясь его ухватить, не то показывая на него… «Что это он – просит прощения или думает, что я его спасу?»
– Не-ет, – взвыла Серсея. – Отец, помоги ему. Помогите же кто-нибудь, сын мой, сын мой…
Тирион невольно подумал о Роббе Старке. «В свете последних событий моя собственнвя свадьба начинает выглядеть вполне себе неплохо». Он хотел посмотреть, каково сейчас Сансе, но не нашел ее в общей суматохе. Взгляд его упал на забытую всеми свадебную чашу, лежащую на полу. Он подошел и поднял ее. На дне еще осталось с полдюйма красной жидкости. Тирион подумал немного и выплеснул ее на пол.
Маргери рыдала в объятиях своей бабушки, твердившей ей:
– Крепись, крепись. – Почти все музыканты разбежались, но один флейтист на галерее продолжал дудеть похоронный мотив. Гости валили наружу через заднюю дверь, давя друг друга. Золотые плащи сира Аддама пытались восстановить порядок. Люди, белые от страха, рыдали, спотыкались и блевали. «Мне, пожалуй, тоже лучше удалиться», – с запозданием подумал Тирион.
Вопль Серсеи сказал ему о том, что все кончено.
«Надо уходить, и поживее», – снова подумал он, но вместо этого направился к ней.
Сестра сидела в луже вина, прижимая к себе мертвого сына, в разорванном, испачканном платье, белая как мел. Тощая черная собака, подкравшись к ней, обнюхивала тело Джоффри.
– Мальчик умер, Серсея, – сказал лорд Тайвин, опустив руку в перчатке на плечо дочери. Один из его гвардейцев отогнал собаку. – Отпусти его. – Но она не слушала. Понадобилось двое королевских гвардейцев, чтобы разжать ее руки, и тело короля Джоффри Баратеона безжизненно соскользнуло на пол.
Верховный септон преклонил колени рядом с ним.
– Отец наш Всевышний, рассуди нашего доброго короля Джоффри по справедливости, – начал он заупокойную молитву. Слышались рыдания Маргери Тирелл и голос ее матери леди Алерии:
– Он подавился, дорогая, подавился пирогом. Ты здесь ни при чем, мы все это видели.
– Нет, он не подавился. – Голос Серсеи резал, как меч сира Илина. – Моего сына отравили. Королевские гвардейцы, исполняйте свой долг, – приказала она беспомощно стоящим вокруг белым рыцарям.
– Миледи? – растерянно произнес сир Лорас Тирелл.
– Возьмите под стражу моего брата. Это он сделал, карлик. Он и его жена. Они убили моего сына, вашего короля. Взять их! Взять их обоих!
Санса
Далеко в городе зазвонил колокол.
Санса чувствовала себя как во сне.
– Джоффри умер, – сказала она деревьям, словно бы они могли ее разбудить.
Он был еще жив, когда она уходила из зала, – но он стоял на коленях, вцепившись руками в горло, и царапал себе горло, не в силах дохнуть. Смотреть на это было страшно, и она с плачем пустилась бежать. Леди Танда выбежала вместе с ней, сказав:
– У вас доброе сердце, миледи. Не каждая женщина станет оплакивать мужчину, который отверг ее и выдал за карлика.
«Доброе сердце. У меня доброе сердце». Безумный смех подступил ей к горлу, и Санса с трудом подавила его. Колокола звонили медленно. Скорбно, как прежде по королю Роберту. Джоффри умер, он мертв, он мертв. Отчего же она плачет вместо того, чтобы плясать? Быть может, это слезы радости?
Свою одежду она нашла там же, где спрятала ее прошлой ночью. Без помощи служанок ей пришлось расшнуровывать свой корсаж дольше обычного. Руки у нее сделались странно неловкими, хотя боялась она меньше, чем представлялось ей в воображении. «Боги поступили жестоко, взяв его таким юным и прекрасным, на его собственном свадебном пиру», – сказала ей леди Танда.
«Нет – боги справедливы». Робб тоже погиб на свадебном пиру, и сейчас она плакала о нем. «О нем и о Маргери». Бедная Маргери, дважды побывавшая замужем и дважды овдовевшая. Санса выпростала руку из рукава и спустила с плеч платье. Она сняла его, свернула и затолкала в дупло дуба, где у нее был тайник со сменной одеждой. Сир Донтос велел ей одеться потеплее – и в темное. Черного у нее не было ничего, и Санса выбрала платье из плотной бурой шерсти. По лифу оно было расшито пресноводным жемчугом, но плащ скроет вышивку – темно-зеленый, с большим капюшоном. Санса переоделась, но капюшон пока не стала опускать. Для побега она припрятала и башмаки, простые и прочные, с квадратными носами. «Боги услышали мою молитву», – подумала она. Санса по-прежнему двигалась как во сне, и собственная кожа казалась ей фарфоровой, костяной, стальной. Руки не слушались ее, как будто она никогда прежде не распускала волосы. Санса пожалела даже, что с ней нет Шаи – та помогла бы ей с сеткой.
Наконец Санса сняла ее, и ее длинные темно-рыжие волосы рассыпались по плечам и спине. Тонкая серебряная паутинка, зажатая между ее пальцами, мерцала при луне, и камни в ней казались черными. «Черные асшайские аметисты». Одного из них недоставало, и на серебряной выемке, откуда он выпал, осталось темное пятнышко.
Внезапный ужас охватил ее, сердце заколотилось о ребра, дыхание перехватило. «Отчего мне так страшно? Ведь это только аметист, черный аметист из Асшая, больше ничего. Он, должно быть, сидел неплотно. Вот и вывалился. Теперь он лежит где-нибудь в тронном зале или во дворе, если только…»
Сир Донтон сказал, что эта сетка волшебная и поможет ей вернуться домой. Сказал, чтобы она непременно надела ее на свадебный пир. Ее серебряные нити туго обвивали руку Сансы, и большой палец рассеянно поглаживал ямку на месте камня. Санса не хотела этого делать, но пальцы словно не принадлежали ей. Большой палец тянуло к ямке, как тянет язык к дыре на месте недостающего зуба. «В чем оно, это волшебство?» Умер король, жестокий король, который тысячу лет назад был ее прекрасным принцем. Если Донтос солгал о сетке, то, быть может, он лгал и обо всем остальном. «Что, если он никогда не придет? Что, если нет ни корабля в заливе, ни лодки на реке?» Что будет с ней тогда?
Но тут раздался тихий шорох листьев, и Санса затолкала серебряную сетку в карман плаща.
– Кто там? – окликнула она. В богороще было темно, и колокола провожали Джоффа в могилу.
– Это я. – Он вышел из-за деревьев, покачиваясь во хмелю, как всегда, и уцепился за ее руку, чтобы не упасть. – Я пришел, дорогая Джонквиль. Не бойтесь, ваш Флориан с вами.
Санса отстранилась от него.
– Вы сказали, что я должна надеть сетку для волос. Серебряную сетку с… что там были за камни?
– Аметисты. Черные асшайские аметисты, миледи.
– Но это не аметисты. Ведь так? Так? Вы мне лгали.
– Нет, – упорствовал он. – Черные аметисты. Они волшебные.
– Волшебные, потому что могут убивать?
– Тише, миледи, тише. Никто никого не убил. Он подавился пирогом с голубями, – хохотнул Донтос. – Славным вкусным пирогом. Серебро и камни, ничего больше – серебро, камни и волшебство.
Колокола звонили, и ветер издавал такие же звуки, как он, когда пытался глотнуть воздуха.
– Это вы его отравили. Вы взяли камень у меня из волос…
– Тише! Вы погубите нас обоих. Я ничего не делал. Пойдемте, нам надо уходить, вас уже ищут. Ваш муж взят под стражу.
– Тирион… – ужаснулась она.
– Ну да – разве у вас есть другой муж? Она думает, что это сделал Бес. – Донтос потянул Сансу за собой. – Сюда, быстрее – и ничего не бойтесь.