кажите ему, миледи.
– Азор Ахай закалил свой меч, Светозарный, пронзив им сердце своей любимой жены. Если человек, имеющий тысячу коров, отдает одну богу, это ничто. Но если человек жертвует свою единственную корову…
– Здесь речь не о коровах, а о мальчике, друге вашей дочери и сыне вашего брата, – сказал королю Давос.
– О сыне короля с могущественной королевской кровью в жилах. – Рубин Мелисандры сиял, как красная звезда. – Вы думаете, что спасли этого мальчика, Луковый Рыцарь? Когда настанет долгая ночь, Эдрик Шторм умрет вместе со всеми, где бы он ни прятался. И ваши сыновья тоже умрут. Тьма и холод покроют землю. Вы вмешались в то, чего не понимаете.
– Я многого не понимаю, – признал Давос. – И никогда не притворялся, что понимаю. Я знаю толк в морях, реках и очертаниях берегов, знаю, где таятся рифы и мели. Знаю тайные гроты, куда лодка может пройти незамеченной. И знаю, что король обязан защищать свой народ – иначе он не король.
– Ты что, в глаза мне смеешься? – помрачнел Станнис. – Луковый контрабандист будет учить меня, в чем состоит королевский долг.
Давос опустился на колени.
– Если я был дерзок, отрубите мне голову. Я умру, как и жил, вашим верным вассалом. Но сначала выслушайте меня. Выслушайте ради лука, который я вам привез, и ради пальцев, которые вы мне отрубили.
Станнис извлек из ножен Светозарный, и комната озарилась.
– Говори, только быстро. – Жилы на шее короля натянулись, как веревки.
Давос достал из-под плаща скомканный клочок пергамента – тонкий и хлипкий, но лучшего щита у него не было.
– Королевский десница должен быть грамотным, и мейстер Пилос учит меня читать.
Он разгладил письмо на колене и стал читать его вслух при свете волшебного меча.
Джон
Ему приснилось, что он снова в Винтерфелле и хромает по крипте мимо каменных королей. Их серые гранитные глаза поворачивались ему вслед, серые гранитные пальцы сжимали рукояти заржавленных мечей у них на коленях. «Ты не Старк, – говорили ему их глухие гранитные голоса. – Тебе здесь не место. Уходи прочь». Но он шел все глубже во мрак, взывая:
– Отец! Бран! Рикон! – Ответа не было, и холодный ветер дул ему в затылок. – Дядя Бенджен! – звал он. – Отец! Помогите мне! – Ответа не было, и где-то наверху били барабаны. «В Большом Чертоге пируют, а меня не позвали. Я не Старк, и мне там не место». Костыль выскользнул из-под руки, и он упал на колени. В крипте становилось все темнее. «Свет куда-то уходит». – Игритт, прости меня, – прошептал он, но увидел только лютоволка, забрызганного кровью, с печальными, горящими во мраке золотистыми глазами.
Он проснулся в темной каморке, на твердой постели. «Это моя собственная постель, – напомнил он себе, – и моя каморка стюарда под покоями Старого Медведя». Казалось бы, они должны были навеять ему более сладкие сны. Он замерз, несмотря на шкуры, которыми покрывался. Перед походом с ним спал Призрак, который грел его по ночам, а за Стеной его согревала Игритт. «Теперь их обоих нет». Игритт он сжег сам, зная, что она желала бы этого, а Призрак… «Где ты?» Тоже умер? И окровавленный волк в крипте, приснившийся Джону, оповещает именно об этом? Но волк во сне был не белый, а серый. «Серый – как у Брана». Может быть, тенны выследили и убили его там, у Короны Королевы? Если так, Бран для Джона потерян навсегда.
Джон все еще размышлял об этом, когда затрубил рог.
«Рог Зимы», – подумал он, не совсем еще опомнившись после сна. Но нет, ведь Манс так и не нашел рог Джорамуна. Рог затрубил во второй раз, столь же низко и протяжно, как в первый. Надо вставать и идти на Стену, но это так тяжело.
Джон откинул шкуры и сел. Боль в ноге притупилась и стала терпимой. Для тепла он спал одетым, поэтому ему пришлось только натянуть сапоги, надеть кожаный кафтан, кольчугу и плащ. Рог протрубил снова – дважды. Джон повесил через плечо Длинный Коготь, нашел костыль и заковылял вниз по лестнице.
Снаружи стояла глухая, студеная, ненастная ночь. Братья Джона выползали из башен и казарм, опоясывались мечами и шли к Стене. Джон искал Пипа и Гренна, но не видел их. Может, кто-то из них и есть часовой, протрубивший в рог. «Это Манс, – решил он. – Пришел, наконец. Что ж, оно и к лучшему. Мы сразимся, а потом отдохнем. Живые или мертвые, но отдохнем».
На месте лестницы под Стеной осталась только куча горелого дерева и битого льда. Теперь они поднимались наверх в клети, но она вмещала только десятерых человек и уже двигалась к вершине, когда Джон подошел. Придется ждать ее возвращения. Внизу уже собрались Атлас, Малли, Кегс, Пустой Сапог, большой белобрысый Гэрет с большими выступающими зубами, которого все звали Конем. Он был конюхом в Кротовом Городке, одним из немногих кротогородцев, оставшихся в Черном Замке. Остальные вернулись к своим полям и хижинам либо в свой подземный бордель, но Конь, этот большезубый дурень, пожелал надеть черное. Зея, девушка, так ловко стрелявшая из арбалета, тоже осталась, а Нойе взял в замок трех мальчишек-сирот, чей отец погиб на лестнице. Они совсем еще малы – девяти, восьми и пяти лет, – но никого больше их судьба, похоже, не заботила.
Пока они ждали клети, Клидас принес им чашки с подогретым вином, а Трехпалый Хобб роздал ломти черного хлеба. Джон взял горбушку и стал ее жевать.
– Это Манс Налетчик? – с беспокойством спросил его Атлас.
– Будем надеяться. – Во тьме могут таиться вещи похуже одичалых. Джон помнил слова, которые произнес Король за Стеной на Кулаке Первых Людей, стоя на розовом снегу: «Когда мертвые встают, от стен, кольев и мечей нет никакой пользы. С мертвыми сражаться нельзя, Джон Сноу, – я это знаю лучше, чем кто бы то ни было». От одной этой мысли ветер сделался еще холоднее.
Клеть наконец с лязгом поползла вниз, раскачиваясь на длинной цепи. Все молча набились внутрь и закрыли дверцу.
Малли трижды звякнул в колокол, и они стали подниматься – сперва рывками, потом более плавно. Никто не разговаривал. Наверху клеть пошатнувшись остановилась, и они по одному сошли на Стену. Конь помог Джону выбраться на лед. Холод двинул его в зубы, точно кулаком.
На Стене в железных корзинах, водруженных на шесты выше человеческого роста, горела цепочка огней. Ветер рубил языки пламени своим холодным клинком, заставляя их плясать и раскачиваться, отчего тусклый оранжевый свет постоянно колебался. Повсюду стояли наготове связки копий и стрел для луков, арбалетов и скорпионов. Рядом громоздились кучи камней и высились бочки со смолой и маслом. Боуэн Марш оставил Черный Замок хорошо обеспеченным – всем, кроме людей. Ветер трепал черные плащи соломенных солдат, расставленных вдоль Стены с копьями в руках.
– Надеюсь, в рог трубил не один из них, – сказал Джон, приковыляв к Доналу Нойе.
– А это что? Слышишь? – спросил кузнец.
Джон слышал ветер, лошадей и еще что-то.
– Это мамонт, – сказал он.
Оружейник пускал клубы пара из широкого плоского носа. К северу от Стены лежала казавшаяся бесконечной тьма, только в лесу двигались тусклые красные огоньки. Это Манс, ясно как день, Иные факелов не зажигают.
– Как же с ним сражаться, если их не видно? – спросил Конь.
– Огня мне! – взревел Нойе, направляясь к двум большим требюшетам, которые Боуэн Марш заблаговременно привел в порядок.
В рычаги машин поспешно вставили бочонки со смолой и подожгли их. Ветер раздул пламя, и оно заполыхало.
– ПУСКАЙ! – гаркнул Нойе. Противовесы отскочили вниз, рычаги стукнулись в мягкую обивку перекладин, и горящие бочки полетели в ночь, озаряя ее мерцающим светом. Джон на какое-то мгновение увидел чинно идущих сквозь полумрак мамонтов. «Их там дюжина, а то и больше». Бочки, ударившись оземь, лопнули. Басовито затрубил мамонт, и голос великана проревел что-то на древнем языке. От этих звуков Джон покрылся мурашками.
– Заряжай! – крикнул Нойе, и требюшеты снова зарядили. Горящие бочки опять улетели во мрак и с грохотом обрушились на вражеское войско. На этот раз одна из них зажгла сухое дерево. Теперь стало видно, что мамонтов внизу не дюжина, а сотня.
Джон подошел к самому краю, напомнив себе: «Осторожно, падать высоко будет». Рыжий Алин снова затрубил в рог. Аооооооооооооооо, аооооооооооо. На этот раз одичалые откликнулись – не одним, а добрым десятком рогов в сопровождении барабанов и волынок. «Мы здесь, – гласили они, – мы пришли проломить вашу Стену, и захватить ваши земли, и забрать себе ваших дочерей». Ветер выл, требюшеты скрипели и грохали, горящие бочки взлетали в воздух. За шеренгой великанов и мамонтов Джон видел людей, идущих к Стене с луками и топорами, но темнота не позволяла разглядеть, сколько их – два десятка или двадцать тысяч. «Это битва слепых, но у Манса слепцов на несколько тысяч больше, чем у нас».
– Ворота! – крикнул Пип. – Они у ворот!!
Стена слишком велика, чтобы штурмовать ее привычными средствами, слишком высока для лестниц и осадных башен, слишком толста для таранов. Ни одна катапульта не может метнуть такой величины камень, чтобы пробить в ней брешь, и поджечь ее нельзя – талая вода загасит любое пламя. На нее, правда, можно взобраться, как это проделали лазутчики у Серого Дозора, но это доступно только самым сильным и ловким, да и те могут упасть и оказаться насаженными на дерево, как Ярл. «Единственный путь – взять ворота, иначе им не пройти».
Но ворота – это извилистый туннель во льду, у́же любой замковой калитки в Семи Королевствах, такой узкий, что разведчики проходят сквозь него гуськом, ведя коней в поводу. Его перегораживают три железные решетки, замкнутые цепями и защищенные амбразурами. Наружные створки сделаны из старого дуба девятидюймовой толщины с железными заклепками. Взломать их не так-то легко – но у Манса есть мамонты и великаны.
– А холодно им там небось, – сказал Нойе. – Может, согреем их, ребята?
Вдоль края стояло с десяток горшков с маслом. Пип поджег их все факелом, а Оуэн Олух спихнул по одному вниз. Изрыгая бледно-желтый огонь, они полетели со Стены. Когда исчез последний, Гренн вышиб из гнезда бочонок со смолой и отправил его туда же. Раздавшиеся снизу вопли прозвучали сладкой музыкой в ушах защитников.