Заряжай, тяни, пускай. Два мамонта столкнулись, сбросив седоков. Заряжай, тяни, пускай. Заряжай, тяни, пускай. Таран валялся на земле – толкавшие его великаны были убиты или умирали. – Огненные стрелы! – крикнул Джон. – Поджечь таран! – Вопли раненых мамонтов и громоподобные крики великанов смешивались с воем волынок и грохотом барабанов в кошмарную музыку, но его лучники исправно сгибали луки и стреляли, как будто все они оглохли, как покойный Дик Фоллард. Пусть они далеко не лучшие бойцы – они братья Ночного Дозора или стремятся стать ими. «Вот почему одичалые не пройдут».
Один из мамонтов, обезумев, побежал, снося пеших воинов хоботом и топча ногами. Джон снова натянул тетиву и послал стрелу в мохнатую спину зверя, чтобы взбесить его еще больше. Восточное и западное крылья наступающего войска добрались до Стены беспрепятственно. Колесницы останавливались или поворачивались, конные бессмысленно топтались под ледяным утесом.
– Ворота! – крикнул один из братьев – кажется, Пустой Сапог. – Мамонт у ворот!
– Гренн, Пип, – рявкнул Джон, – огонь.
Гренн, бросив лук, подкатил к краю Стены бочонок с маслом. Пип выбил затычку, вставил вместо нее тряпичный фитиль и поджег его факелом. Вдвоем они спихнули бочонок вниз. В ста футах ниже он ударился о Стену и разбился, брызжа горящим маслом. Гренн тем временем подкатил второй бочонок, а Кегс третий. Пип поджег оба.
– Попал! – завопил Атлас, высунувшись так далеко, что Джон испугался, как бы он не упал. – Попал, попал! – Слышно было, как ревет пламя. Охваченный огнем великан появился в поле их зрения и стал кататься по земле.
Мамонты, приведенные в ужас огнем и дымом, вдруг обратились в бегство, топча всех у себя на пути. Великаны и одичалые шарахались от них в разные стороны. В мгновение ока посреди войска образовалась брешь. Конные на флангах увидели, что остались одни, и тоже решили отступить, хотя из них не пострадал никто. Даже собачьи упряжки, не сделав ровно ничего полезного, устремились прочь. «Если уж они бегут, то сломя голову, – подумал, наблюдая за ними, Джон. – Даже их барабаны умолкли. Как тебе нравится эта музыка, Манс? Как тебе такой поцелуй от дорнийки?»
– Раненые есть? – спросил Джон.
– Эти ублюдки мне в ногу попали. – Пустой Сапог выдернул стрелу и помахал ею над головой. – В деревянную.
Грянуло нестройное «ура». Зея, схватив Оуэна, закружила его и прямо при всех наградила смачным поцелуем. Она и Джона хотела поцеловать, однако он вежливо, но твердо отстранил ее от себя. «Нет, – сказал он. – Я уже достаточно нацеловался». На него обрушилась внезапная усталость, и ногу от колена до паха охватила нестерпимая боль.
– Пип, помоги мне дойти до клети. Гренн, я оставляю Стену на тебя.
– На меня?! – сказал Гренн.
– На него?! – сказал Пип. Трудно было судить, кого из них это ужаснуло больше.
– А ч-что мне делать, – выговорил Гренн, – если они снова пойдут в атаку?
– Останови их, – сказал ему Джон.
Пока клеть ехала вниз, Пип снял шлем и вытер лоб.
– Я весь обледенел. Что может быть гнуснее замерзшего пота? – хохотнул он. – И есть охота, как никогда в жизни. Целого зубра бы съел. Не сказать ли Хоббу, чтобы изжарил нам Гренна? – Но при взгляде на Джона его улыбка угасла. – Что с тобой? Нога?
– Нога, – подтвердил Джон. Ему даже говорить было больно.
– Но ведь битву-то мы выиграли, правда?
– Спроси меня об этом, когда я увижу туннель, – мрачно ответил Джон. «Мне нужно погреться у огня, съесть что-нибудь горячее, поспать в тепле и как-то облегчить боль в ноге». Но сначала он должен побывать в туннеле и узнать, что случилось с Доналом Нойе.
После боя с теннами они целый день отгребали лед и обломки дерева от внутренних ворот. Пегий Пат, Кегс и другие строители с жаром настаивали на том, чтобы оставить этот завал как добавочную защиту от Манса. Но это сделало бы невозможной оборону туннеля, чего Нойе допустить не мог. Если разместить людей в амбразурах и поставить лучников и копейщиков у каждой решетки, нескольким стойким братьям удастся сдержать в сто раз больше одичалых и завалить туннель трупами. Нойе не собирался позволять Мансу пройти через лед беспрепятственно. Поэтому они кирками и лопатами разгребли обломки лестницы и очистили ворота.
Джон ждал у железных прутьев, пока Пип ходил к мейстеру Эйемону за запасным ключом. Неожиданно Пип вернулся с самим мейстером и с Клидасом, несущим фонарь.
– Зайди потом ко мне, – сказал старик Джону, пока Пип возился с замком и цепью. – Я сменю тебе повязку, положу свежую примочку и дам сонного вина от боли.
Джон слабо кивнул. Пип отворил дверь и пошел впереди, а Клидас с фонарем за ним. Джону стоило труда не отставать от мейстера. Лед смыкался вокруг, пронизывая холодом до костей, и Стена над головой давила своей тяжестью. Они словно спускались в глотку ледяного дракона. Один поворот, потом другой. Пип отпер вторую решетку. Еще поворот – и впереди забрезжил свет, слабо отражаемый льдом. Джон сразу понял: дело плохо. «Очень плохо».
– Тут кровь на полу, – сказал Пип.
Отряд Нойе принял бой и погиб. На последних двадцати футах туннеля. Внешние дубовые ворота были изрублены и сорваны с петель, и один из великанов прополз в проем. Тускло-красный свет фонаря озарял сцену побоища. Пип отвернулся, и его вырвало, а Джон позавидовал слепоте мейстера Эйемона.
Нойе со своими людьми поджидал врага за третьей решеткой. Двое арбалетчиков успели выпустить в рвущегося к ним великана с дюжину стрел, а затем, должно быть, вперед вышли копейщики и принялись колоть его сквозь решетку. Но у великана еще достало сил просунуть к ним руку, свернуть шею Пегому Пату и разломать прутья. Обломки цепи валялись на полу. «Подумать только, что сумел натворить один-единственный великан».
– Живых нет? – тихо спросил мейстер.
– Нет. Все мертвы. Донал погиб последним. – Меч Нойе до половины завяз в горле великана. Джон всегда считал кузнеца крупным мужчиной, но в ручищах великана тот казался почти ребенком. – Великан сломал ему хребет. Не знаю, кто из них умер первым. – Джон взял фонарь и подошел поближе. – Это Мег. – «Я последний из великанов…» Джон мог бы ощутить печаль, но печалиться не было времени. – Мег Могучий. Король великанов.
Ему захотелось на солнце. Здесь, во тьме и холоде, удушливо разило кровью и смертью. Джон отдал фонарь Клидасу, пролез за поломанную решетку, протиснулся мимо мертвого великана и вышел на дневной свет.
Туша мамонта наполовину загораживала ворота, и Джон порвал плащ, зацепившись о его бивень. Снаружи лежало еще трое великанов, покрытые камнями, талым льдом и застывшей смолой. От огня со Стены обрушились огромные глыбы льда, разбившись о черную землю. Джон задрал голову, ища, откуда они свалились. С этого места Стена казалась огромной, готовой раздавить человека.
Джон вернулся в туннель к остальным.
– Надо будет по мере возможности починить ворота и завалить наглухо этот кусок туннеля. Щебнем, льдом, чем угодно. До самой второй решетки, если сумеем. Командование придется принять сиру Уинтону – он последний рыцарь, который у нас остался. Но действовать надо спешно – великаны вернутся, не успеем мы и глазом моргнуть. Надо сказать ему…
– Сказать недолго, – мягко ответил мейстер Эйемон. – Только что пользы? Он улыбнется, кивнет и тут же обо всем забудет. Тридцать лет назад сиру Уинтону Стауту недостало всего дюжины голосов, чтобы стать лордом-командующим, и в этой должности он был бы на своем месте. Десять лет назад он тоже на многое годился, но с тех пор многое переменилось. Ты знаешь это так же хорошо, как знал Донал, Джон.
Это была правда.
– Тогда командуйте вы, мейстер, – сказал Джон. – Вы провели на Стене всю свою жизнь – люди пойдут за вами. Мы непременно должны закрыть эти ворота.
– Я присяжный мейстер, Джон. Мой орден служит и советует, но не отдает приказаний.
– Но должен же кто-то…
– Должен. И это будешь ты.
– Нет.
– Да, Джон. Ненадолго – только пока гарнизон не вернется. Тебя выбрал Донал, а до него Куорен Полурукий, и лорд Мормонт назначил тебя своим стюардом. Ты сын Винтерфелла, племянник Бенджена Старка. Либо ты, либо никто. За Стену отвечаешь ты, Джон Сноу.
Арья
Каждое утро, просыпаясь, она первым делом чувствовала пустоту внутри себя. Это был не голод, хотя голод тоже порой к тому примешивался. Это было пустое место, где раньше помещалось ее сердце, где жили ее братья и родители. Вдобавок у нее болела голова. Не так сильно, как вначале, но все-таки довольно сильно. Арья, впрочем, уже привыкла к этому, да и шишка понемногу начинала спадать. А вот пустота внутри оставалась такой же, как и была. «Она никогда не заживет», – говорила себе Арья, укладываясь спать.
Иногда по утрам ей вовсе не хотелось просыпаться. Она сворачивалась в комок под плащом, зажмуривала глаза и пыталась заставить себя заснуть снова. Если бы только Пес оставил ее в покое, она спала бы все время, днем и ночью.
И видела бы сны. Это лучше всего – видеть сны. Почти каждую ночь ей снились волки, большая стая, которую возглавляла она сама. Она была больше их всех, сильнее и проворнее. Она могла перегнать коня и победить льва. Когда она скалила зубы, даже люди бежали прочь, живот ее никогда не пустовал подолгу, и густой мех грел ее, даже когда дул холодный ветер. И с ней были ее братья и сестры, многочисленные, свирепые, страшные, принадлежащие ей. Она знала, что они никогда ее не покинут.
Но если ее ночи были отданы волкам, днем она имела дело с собакой. Сандор Клиган каждое утро заставлял ее подниматься, хотелось ей того или нет. Он ругал ее своим скрипучим голосом или просто поднимал на ноги и тряс. Однажды он набрал в шлем холодной воды и вылил ей на голову. Арья вскочила, отплевываясь и вся дрожа, и хотела лягнуть его, но он только посмеялся.
– Обсохни и ступай кормить кляч, – сказал он, и она подчинилась.
Кроме Неведомого, у них теперь появилась верховая гнедая кобыла. Арья назвала ее Трусихой, потому что Сандор сказал, что она, наверно, убежала из Близнецов, как и они. Наутро после бойни они нашли ее в поле, где она бродила одна. Это была совсем неплохая лошадка, но трусиху Арья любить не могла. «Неведомый ни за что не ушел бы от боя». Несмотря на это, Арья ухаживала за ней очень старательно. Все лучше, чем сидеть на одном коне с Псом. И потом эта лошадь молодая и сильная, хоть и трусливая. Может быть, она даже от Неведомого убежать сумеет, если понадобится.