– Какие же, например? – полюбопытствовал принц Оберин.
– Такие, что и сказать нельзя. – Слезы градом катились по ее хорошенькому личику – можно не сомневаться, что каждому мужчине в зале хочется обнять Шаю и утешить. – И ртом и… другими частями, милорды. Он пользовался мной, как только возможно, а еще я должна была говорить, какой он большой. Мой гигант, полагалось говорить мне, мой гигант Ланнистер.
Осмунд Кеттлблэк прыснул первым. К нему присоединились Борос с Меррином, а потом и Серсея, и сир Лорас, и бессчетное количество других лордов и леди. Внезапный взрыв смеха заколебал стропила и сотряс Железный Трон.
– Это правда, – гнула свое Шая. – Мой гигант Ланнистер. – Смех стал вдвое громче. Рты раскрывались шире некуда, животы тряслись, а кое у кого даже из носу потекло.
«А ведь я спас вас всех, – думал Тирион, – спас этот гнусный город и ваши никчемные жизни». В зале было несколько сотен человек, и все они смеялись, кроме отца. По крайней мере, казалось именно так. Даже Красный Змей ухмылялся, а Мейс Тирелл, казалось, вот-вот лопнет со смеху, но лорд Тайвин сидел между ними словно каменный, опершись подбородком на сложенные домиком пальцы.
– МИЛОРДЫ! – крикнул Тирион, подавшись вперед. Ему пришлось орать во всю глотку, чтобы быть услышанным.
Его отец поднял руку, и зал понемногу стал утихать.
– Уберите эту лживую шлюху с глаз моих долой, – сказал Тирион, – и вы получите свое признание.
Лорд Тайвин, кивнув, сделал знак, и золотые плащи вывели вон Шаю, порядком напуганную. На миг она встретилась глазами с Тирионом. Что было в ее взгляде – стыд или страх? Что наобещала ей Серсея? «Ты получишь все, чего бы ни попросила, будь то золото или драгоценности, – думал он, глядя ей в спину, – но не пройдет и месяца, как она отправит тебя в казармы к золотым плащам».
– Я виновен, – сказал Тирион, глядя прямо в твердые зеленые глаза отца с холодными золотыми блестками, – виновен, как никто другой. Вы это хотели услышать?
Лорд Тайвин промолчал, Мейс Тирелл кивнул, лицо принца Оберина выразило легкое разочарование.
– Вы признаетесь в отравлении короля?
– Ничего подобного, – ответил Тирион. – К смерти Джоффри я непричастен, но виновен в куда более чудовищном преступлении. – Он сделал шаг в сторону отца. – Я виновен в том, что родился карликом и выжил. И сколько бы мой лорд-отец ни прощал меня, я упорствовал в своем злодействе.
– Что за чепуха, Тирион, – сказал лорд Тайвин. – Говори о деле. Тебя судят не за то, что ты карлик.
– Ошибаетесь, милорд. Меня всю жизнь судят за то, что я карлик.
– Больше тебе нечего сказать в свою защиту?
– Могу сказать лишь одно: я этого не делал. Но теперь жалею об этом. – Он повернулся к морю бледных лиц в зале. – Хотелось бы мне иметь столько яда, чтобы достало на всех вас. Вы заставили меня пожалеть о том, что я не то чудовище, каким вы меня выставляете, но дело обстоит именно так. Я невиновен, однако здесь мне правосудия не дождаться. Вы не оставили мне иного выбора, как только обратиться к правосудию богов. Я требую испытания поединком.
– Ты что, рассудка лишился? – осведомился отец.
– Напротив – обрел его. Я требую испытания поединком!
Ничто не могло бы доставить его дражайшей сестре большего удовольствия.
– Он в своем праве, милорды, – напомнила она судьям. – Пусть боги рассудят нас. За Джоффри выступит сир Грегор Клиган. Прошлой ночью он вернулся в город, чтобы предложить мне свой меч.
Лицо лорда Тайвина побагровело так, как будто он сам хлебнул отравленного винца. Не в силах ничего сказать от гнева, он грохнул кулаком по столу. Вместо него вопрос Тириона задал Мейс Тирелл:
– Есть ли у вас боец, готовый выступить в вашу защиту?
– Да, милорды, есть. – Принц Оберин поднялся на ноги. – Я убежден, что карлик невиновен.
Зал ответил ему оглушительным гулом. Особенно отраду Тириону доставило мимолетное сомнение, подмеченное им в глазах Серсеи. Сто золотых плащей долго стучали древками копий по полу, прежде чем в зале опять восстановился порядок. К этому времени лорд Тайвин успел оправиться.
– Поединок состоится завтра, – возвестил он железным голосом. – Я же умываю руки. – Он метнул на сына взгляд, полный холодного гнева, и вышел в королевскую дверь за троном вместе со своим братом Киваном.
Тирион, вернувшись в башню, налил себе вина и послал Подрика за хлебом, сыром и оливками. Ничего более плотного он, пожалуй, не удержит. «Ты думал, я покорюсь без борьбы, отец? – вопрошал он тень, падающую от свечей на стену. – Для этого во мне чересчур много от тебя. – Он чувствовал странное спокойствие, отняв право судить и решать у отца и отдав это право в руки богов. Если боги, конечно, существуют и им есть хоть какое-то дело. – Если их нет, моя жизнь в руках дорнийца». Но чем бы дело ни кончилось, отрадно сознавать, что планы лорда Тайвина потерпели полный крах. В случае победы принца Оберина Хайгарден еще больше ожесточится против Дорна. Еще бы: ведь человек, в свое время искалечивший сына Мейса Тирелла, теперь поможет карлику, едва не отравившему его дочь, избежать заслуженного наказания. Если же восторжествует Гора, Доран Мартелл определенно захочет узнать, почему его брата, приехавшего искать справедливого возмездия, постигла смерть. И Дорн, возможно, коронует-таки Мирцеллу.
Прямо-таки сладко умирать, зная, какую кашу ты заварил. «Придешь ли ты поглядеть на мою казнь? Будешь ли стоять вместе с другими, чтобы увидеть, как сир Илин отрубит мою безобразную голову? Будешь ли скучать по своему гиганту Ланнистеру, когда его не станет?» Тирион допил вино, отшвырнул чашу и пропел с чувством:
Он в глухую ночь оседлал коня,
Он покинул замок тайком,
Он помчался по улицам городским,
Ненасытной страстью влеком.
Там жила она, его тайный клад,
Наслажденье его и позор,
И он отдал бы замок и цепь свою
За улыбку и нежный взор.
Сир Киван этой ночью не пришел к нему. Сейчас они с лордом Тайвином, должно быть, пытаются умиротворить Тиреллов. Очень может быть, что с дядюшкой Тирион больше не увидится. Он налил себе еще вина. Жаль, что он обрек на смерть Саймона Серебряный Язык до того, как узнал все слова песни. Особенно если принять во внимание то, что сочинят о нем после. «Золотые руки всегда холодны, а женские горячи», – пропел Тирион. Быть может, остальное он допишет сам, если будет жив.
Ночью, как ни странно, он спал долго и крепко. Встав на заре, отдохнувший и с чувством здорового голода, он позавтракал поджаренным хлебом, кровяной колбасой, яблочным пирожным и двойной порцией яичницы с луком и огненным дорнийским перцем. Затем он обратился к страже за разрешением повидать своего бойца, и сир Аддам дал свое согласие.
Принц Оберин попивал красное вино, между тем как четверо молодых дорнийских лордов облачали его в доспехи.
– Доброе утро, милорд, – сказал он Тириону. – Не хотите ли вина?
– Благоразумно ли это, что вы пьете перед боем?
– Я всегда пью перед боем.
– Это может стоить вам жизни. Хуже того: это может стоить жизни мне.
– Боги защитят невинного, – засмеялся принц. – Ведь вы невинны, я полагаю?
– Разве что в убийстве Джоффри. Надеюсь, вы понимаете, с чем вам предстоит столкнуться. Грегор Клиган…
– Очень велик? Я слышал.
– Он почти восьми футов ростом, а весит стоунов тридцать – и все это мускулы, а не жир. Его оружие – двуручный меч, который он держит одной рукой. Он разрубает человека пополам одним ударом, и обыкновенный воин не смог бы выдержать вес его доспехов, не говоря уж о том, чтобы драться в них.
Принц Оберин сохранил полную невозмутимость.
– Мне и раньше доводилось убивать крупных мужчин. Вся штука в том, чтобы свалить их с ног. Как только он падает, ему конец. – Уверенность дорнийца почти что передалась Тириону, но тут Оберин сказал: – Дейемон, мое копье! – Сир Дейемон бросил его принцу, и тот поймал копье на лету.
– Вы хотите выйти против Горы с копьем?! – Тириона вновь обуяло беспокойство. В битве сомкнутые ряды копейщиков представляют грозную силу, но поединок с прославленным фехтовальщиком – совсем другое дело.
– У нас в Дорне любят копья. Притом это единственный способ удержать его на расстоянии. Взгляните, лорд Бес, только руками не трогайте. – Толстое, гладкое, тяжелое копье насчитывало в длину восемь футов. Шесть из них занимало ясеневое древко, а последние два – сталь, от листовидного черенка сужающаяся в пику, столь острую, что ею можно было бриться. Принц Оберин повернул копье в руках, и Тирион обратил внимание на черный блеск наконечника. «Масло? Или яд? Лучше, пожалуй, не знать».
– Надеюсь, вы хорошо им владеете, – с сомнением молвил он.
– Жаловаться вам не придется, а вот сиру Клигану – кто знает. Какими бы прочными ни были его доспехи, в них имеются сочленения, а стало быть, и щели. На локтевых и коленных сгибах, под мышками… уж я найду, где его пощекотать. – Принц отложил копье. – Говорят, что Ланнистеры всегда платят свои долги. Быть может, после нынешней драки вы не откажете проехаться со мной в Солнечное Копье. Мой брат Доран будет рад знакомству с законным наследником Утеса Кастерли… особенно если тот привезет с собой свою прелестную жену, леди Винтерфелла.
«Неужто этот змей думает, что я припрятал где-то Сансу, словно орех на зиму?» Если так, незачем его разочаровывать.
– Поездка в Дорн представляется мне весьма приятной.
– Рассчитывайте на длительное пребывание. – Оберин глотнул вина. – Вам с Дораном есть о чем поговорить. Музыка, торговое дело, история, вина, карликов грош… законы наследования и престолонаследия. Не сомневаюсь, что королеве Мирцелле очень пригодится совет ее дяди в предстоящие нелегкие времена.
Если маленькие пташки Вариса сейчас слушают их, Оберин дает им богатую пищу для слуха.
– Пожалуй, я все-таки выпью, – сказал Тирион. «Королева Мирцелла!» Недурно – жаль, что он действительно не прячет Сансу за пазухой. «Если бы она приняла сторону Мирцеллы против Томмена, поддержал бы ее Север или нет?» То, на что намекает Красный Змей, – измена. Смог бы Тирион не на словах, а на деле поднять оружие против Томмена и собственного отца? «Серсея будет беситься до кровавых соплей». Ради одного этого стоит попытаться.