Сноу, Сноу, – повторил ворон, расправил крылья и улетел.
Одинокий всадник выехал из лагеря и двинулся навстречу Джону. Не Манс ли это хочет провести переговоры на ничейной земле? «Это облегчило бы дело, хотя легким оно все равно не будет». Но вскоре Джон разглядел, что всадник мал ростом и тучен, разглядел золотые браслеты у него на руках и белую бороду, ниспадающую на широкую грудь.
– Хар-р! – прогремел Тормунд, когда они встретились. – Джон Сноу, ворона. Я уж боялся, мы тебя больше не увидим.
– Не знал, что ты способен чего-то бояться, Тормунд.
– Хорошо сказано, парень, – усмехнулся одичалый. – Я вижу, на тебе снова черный плащ. Мансу это не понравится. Если ты вздумал опять перебежать на другую сторону, полезай лучше обратно на свою Стену.
– Меня прислали для переговоров с Королем за Стеной.
– Переговоры! – засмеялся Тормунд. – Ну и словечко, хар-р! Манс хотел потолковать с вами, это верно, вот только не знаю, захочет ли он говорит с тобой.
– Однако послали именно меня.
– Да уж вижу. Ладно. Хочешь сесть со мной на коня?
– Лучше пойду пешком.
– Задали вы нам жару, ты и твои братья. – Тормунд повернул своего лохматого конька обратно к лагерю. – Отдаю вам должное. Двести наших и дюжина великанов убиты. Сам Мег вошел в эти ваши ворота, да так и не вернулся.
– Он погиб от меча храбреца по имени Донал Нойе.
– Да ну? Он что, лорд был, этот Нойе? Один из ваших рыцарей в блестящих стальных подштанниках?
– Он был кузнец, притом однорукий.
– Однорукий кузнец убил Мега Могучего? Хар-р! Хотел бы я поглядеть на их бой. Манс сложит об этом песню, вот увидишь. – Тормунд снял с седла кожаный мех и откупорил его. – Давай-ка погреемся малость. За Донала Нойе и Мега Могучего. – Он хлебнул и протянул мех Джону.
– За Донала Нойе и Мега Могучего. – В мехе был мед, да такой крепкий, что у Джона заслезились глаза, в носу защипало, а в груди разлился огонь. Хорошо было согреться после ледовой камеры и долгого спуска в клети.
Тормунд забрал мех у Джона, хлебнул еще раз и вытер рот.
– Магнар теннов клялся, что откроет нам ворота и мы пройдем в них с песнями. Всю Стену хвастался свалить.
– Часть ее в самом деле свалилась – ему на голову.
– Хар-р! Ну, я Стира всегда недолюбливал. Когда у человека нет ни бороды, ни волос, ни ушей, его не за что ухватить во время драки. – Тормунд заставлял коня идти медленным шагом, чтобы прихрамывающий Джон мог поспеть за ним. – Что приключилось с твоей ногой?
– Стрела. Думаю, ее послала Игритт.
– Вот с бабами всегда так. Нынче она тебя целует, а завтра начиняет стрелами.
– Она умерла.
– Да ну? – Тормунд печально покачал головой. – Жаль, жаль. Будь я на десять лет моложе, я бы сам ее украл. Какие волосы! Ну, жаркий огонь и сгорает рано. – Он снова выпил и передал мех Джону. – За Игритт, награжденную поцелуем огня!
– За Игритт, награжденную поцелуем огня, – повторил Джон, взяв мех у Тормунда, и отхлебнул как следует.
– Это ты ее убил?
– Мой брат. – Джон так и не узнал, который, и надеялся, что никогда не узнает.
– Ах вы поганые вороны, – как-то даже ласково проворчал Тормунд. – Длинное Копье украл мою дочку, Мунду, мое осеннее яблочко. Прямо из палатки, из-под носа у четверых ее братьев. Торегг, большой олух, все проспал, а Торвинд… ну, не зря ведь его прозвали Смирным. Зато младшенькие задали парню трепку.
– А Мунда?
– Она – моя кровь, – гордо произнес Тормунд. – Она разбила ему губу, откусила половину уха и, как говорят, так расцарапала ему спину, что он плащ надеть не мог. Однако он пришелся ей по нраву – оно и понятно. Ты сам знаешь, что копья у него сроду не было – откуда же, по-твоему, он получил прозвище? Хар-р!
Джон, вопреки всему, не удержался от смеха. Игритт была привязана к Рику Длинное Копье. Джон от души желал ему счастья с дочерью Тормунда. Каждый человек должен быть счастлив, хотя бы немного.
«Ничего ты не знаешь, Джон Сноу», – сказала бы Игритт. «Я знаю, что скоро умру, – подумал он. – Уж это-то я знаю». «Все люди умирают, – сказал ее голос у него в голове, – и все живые твари, плавают они, летают или бегают. Не важно, когда ты умрешь, – важно как, Джон Сноу». «Легко тебе говорить, – подумал Джон. – Ты погибла в бою, штурмуя вражеский замок, а я умру смертью предателя и убийцы».
И смерть эта не будет легкой, если Манс не прикончит его своим мечом.
Они уже вступили в лагерь одичалых, и их окружила обычная мешанина палаток, костров и отхожих ям. Тут и там сновали дети и козы, в лесу блеяли овцы, на кольях сушились лошадиные шкуры. Ни порядка, ни оборонительных мер, но люди и животные так и кишат повсюду.
На каждого, кто не обращал на Джона внимания, приходилось десять таких, которые бросали свои дела и смотрели на него. Дети у костров, старухи на нартах, пещерные жители с раскрашенными лицами, лазутчики с нарисованными на щитах когтями, змеями и отрубленными головами – все провожали его взглядом. Были среди них и копьеносицы, чьи длинные волосы шевелил пахнущий сосной ветер.
Настоящих холмов здесь не было, но белый шатер Манса стоял на каменистом пригорке у самой опушки леса. Король ждал снаружи, и его потрепанный, черный с красным плащ развевался по ветру. Рядом с ним Джон увидел Харму Собачью Голову, вернувшуюся из своих вылазок вдоль Стены, и Варамира Шестишкурого со своими волками и сумеречным котом.
Увидев, кого прислал Дозор, Харма плюнула, а один из волков Варамира оскалился и зарычал.
– Ты либо очень смел, либо очень глуп, Джон Сноу, – сказал Манс, – если возвращаешься сюда в черном плаще.
– В чем еще мог прийти брат Ночного Дозора?
– Убей его, – посоветовала Харма. – Отошли его труп назад в их клетке и скажи, чтобы они прислали кого-нибудь другого. Его голову я надену на древко своего знамени: предатель ничем не лучше собаки.
– Я говорил тебе, что он притворщик. – Голос Варамира был мягок, но его сумеречный кот плотоядно глядел на Джона своими узкими серыми глазами. – От него всегда плохо пахло.
– Убери когти, зверюга. – Тормунд Великанья Смерть соскочил с коня. – Парень пришел сюда с миром. Если поднимешь на него лапу, я наконец-то справлю себе желанный плащ из кошачьей шкуры.
– Тормунд Любитель Ворон, – фыркнула Харма. – Нечего грозиться попусту, старик.
Оборотень, серолицый, сутулый и лысый, похожий на мышь, но с волчьими глазами, тихо сказал Джону:
– Когда конь объезжен, на нем может скакать любой. Когда зверь соединяется с человеком, любой оборотень может войти в него и управлять им. Орелл, живущий в своем орле, стал слаб, и я взял птицу себе. Но переселение – это палка о двух концах. Орелл сейчас сидит во мне и шепчет о том, как тебя ненавидит. А я могу парить над Стеной и видеть орлиными глазами.
– И мы знаем, – сказал Манс. – Мы знали, как мало вас было, когда вы остановили черепаху. Знаем, сколько человек пришло из Восточного Дозора. Знаем, что ваши припасы – смола, масло, стрелы и копья – подходят к концу. Даже лестницы у вас больше нет, а клеть больше десятка не поднимает. Мы знаем – и теперь ты знаешь, что мы знаем. – Он откинул полотнище своего шатра. – Входи. Все остальные пусть ждут снаружи.
– Как, даже я? – сказал Тормунд.
– Ты особенно – как всегда.
В шатре было тепло. Под дымовым отверстием горел маленький костер, и угли тлели на жаровне у груды шкур, на которой лежала бледная, вся в поту Далла. Сестра – Джон вспомнил, что зовут ее Вель – держала ее за руку.
– Я сожалею, что Ярл сорвался со Стены, – сказал ей Джон.
Вель подняла на него свои бледно-серые глаза.
– Он всегда слишком торопился, взбираясь наверх. – Она не зря запомнилась Джону красавицей, стройная, полногрудая, грациозная даже в покое, с высокими, резко очерченными скулами и толстой медовой косой до пояса.
– Срок Даллы близок, – объяснил Манс. – Они с Вель останутся здесь – они знают, что я намерен сказать.
Джон сохранил на лице ледяную невозмутимость. «Достаточно плохо, когда человека убивают в его собственном шатре, придя к нему для переговоров, – неужели придется к тому же убить его на глазах у жены, которая вот-вот родит?» Джон размял пальцы правой руки. Доспехов на Мансе нет, но и у него на бедре висит меч, а в шатре есть и другое оружие – несколько кинжалов, лук и колчан, копье с бронзовым наконечником, а рядом с ним большой черный…
…рог.
У Джона перехватило дыхание.
Боевой, громадный, мать его, рог.
– Да, – сказал Манс. – Рог Зимы, в который некогда протрубил Джорамун, чтобы поднять из земли великанов.
Витой рог был бы не меньше восьми футов длиной, если его распрямить, а в его раструб можно было просунуть руку до локтя. «Если это рог зубра, то более крупного зверя на свете еще не бывало». Джону сперва показалось, что он окован бронзой, но потом он разглядел, что обручи на роге золотые. «Старое золото, скорее бурое, чем желтое, и густо исписанное рунами».
– Игритт говорила, что вы не нашли его.
– Думаешь, одни вороны умеют лгать? Я полагал, что для бастарда ты неплохой парень, но никогда не доверял тебе. Мое доверие нужно завоевать.
Джон посмотрел ему в глаза.
– Если Рог Джорамуна все это время был у тебя, почему же ты им не воспользовался? Зачем было строить черепаху и посылать теннов, чтобы они убили нас спящими? Если этот рог таков, как поется в песнях, почему бы просто не дунуть в него и не покончить с делом?
Ответила ему Далла, Далла-роженица, лежащая на груде шкур рядом с жаровней.
– Мы, вольный народ, знаем то, о чем вы, поклонщики, позабыли. Короткая дорога не всегда самая безопасная, Джон Сноу. Рогатый Лорд называл колдовство мечом без рукояти – как за него не возьмись – все равно порежешься.
Манс провел рукой по виткам большого рога.
– Никто не выходит на охоту с одной-единственной стрелой в колчане. Я надеялся, что Стир и Ярл захватят твоих братьев врасплох и откроют нам ворота. С помощью ложных атак я увел из замка ваш гарнизон. Боуэн Марш попался на эту удочку, как я и думал, но ваша куча калек и сирот оказалась упрямее, чем я ожидал. Но не думайте, что вы нас остановили. Правда в том, что вас очень мало, а нас очень много. Я могу продолжать атаку здесь и в то же время послать десять тысяч человек, которые переплывут Тюлений залив на плотах и возьмут Восточный Дозор с тыла. Могу напасть на Сумеречную Башню – уж ее-то окрестности я знаю лучше, чем кто-либо другой. Могу отправить людей с мамонтами раскопать ворота покинутых вами замков – всех сразу.