Еду принесли меньше чем через пару минут. Ледяной травяной чай, охлажденное вино, большие тарелки с тонкими, почти прозрачными ломтиками различных видов мяса под нежными соусами, дополняющими вкус, но не перебивающими его, салаты из даров моря, овощное рагу, заливное, фрукты, пирожные, суфле и желе.
Все яства словно таяли во рту. Откинувшись на мягкую спинку кресла, Элия отдыхала от суеты рынка, неторопливо поглощая вкусную пищу, запивая ее «Хрустальной слезой» — фирменным вином ресторана и слушая музыку.
Скоро длинноволосый бард допел свою балладу и, подхватив лютню, исчез со сцены. Его сменила высокая пышногрудая брюнетка в фиолетовом платье, расшитом блестками. Его эксцентричный фасон совмещал обилие ткани и массу провоцирующих разрезов. Дамочка осветила зал томной улыбкой, коснулась тремя пальчиками пухлых губ и, послав публике приветственный воздушный поцелуй, запела приятным сопрано достаточно фривольную песенку. Содержание произведения сводилось к описанию скабрезной истории о том, как три отважных рыцаря Белого Братства взялись доставить домой невинную девушку, повстречавшуюся им на лесной тропинке.
Принцесса с удовольствием слушала песенку. Она любила произведения такого рода, где веселая насмешка сочеталась с милыми вольностями, не перешагивающими грань откровенной пошлости. А уж эта песенка, издевающаяся над вечно благостными, надутыми как индюки белыми рыцарями, пришлась ей особенно по душе. Покосившись на брата, Элия заметила, что тот, забыв про заливное, не отрываясь смотрит на сцену. «Видно, и ему вещица пришлась по вкусу, — мелькнула мысль у принцессы. — Странно только, что ради музыки брат забыл о еде. Прежде такого с ним никогда не случалось. Или дело не в песне, а в певице? Мелиор явно нервничает».
Очень скоро богиня получила ответ на свой вопрос. Допев последний куплет песенки, где слушателям сообщалось о тройне, принесенной невинной девушкой из леса в подоле, брюнетка крикнула своего сменщика. А сама спрыгнула со сцены, сверкнув смуглым телом в разрезах платья, и, деловито постукивая каблучками, прошествовала прямиком к столику лоулендцев.
— Привет, котик, скучал без меня? — промурлыкала девица, решительно плюхаясь на колени Мелиора, закидывая ногу на ногу и по-хозяйски обвивая руками шею принца.
Мужчину передернуло от такой фамильярности и замутило от резкого запаха сладких духов певички. Старательно отворачивая лицо, Мелиор через силу процедил:
— Здравствуй, Уна. Не ожидал тебя здесь увидеть. Ты ушла из «Золотого сердечка»?
— Да, — поерзав на коленях бывшего любовника, заявила Уна, наматывая прядь волос Мелиора себе на пальчик. — Хозяин начал распускать руки, ну я вспылила и хлопнула дверью. Пусть старый жирный боров теперь сам поет клиентам. А если хрипатый Бруно покажется публике недостаточно хорош и ему открутят яйца, никто плакать не будет…
Девица без умолку молола языком, ревниво косясь на Элию и пристально изучая слишком красивое лицо конкурентки в поисках малейшего изъяна. Но такового не обнаруживалось: спутница Мелиора была неестественно, сверхъестественно прекрасна — кожа без единого прыщика, нежная, как лепесток белой розы, легкий, как дуновение ветерка, румянец, сверкающие глаза, длинные ресницы, яркие губы и все свое, без капли косметики. Такую женщину было не уязвить заурядным оскорблением, она, хоть и сидела напротив певички, казалось, пребывала куда более высоко, чем Уна, это смущало певичку и пока заставляло ее сдерживаться. Тем более что во взгляде незнакомки не было презрительного превосходства или насмешки над отвергнутой любовницей, серые глаза смотрели спокойно и почти безразлично, будь Уна поумнее, уже одно это заставило бы ее смертельно оскорбиться.
А принц лихорадочно размышлял, как ему избавиться от общества бывшей любовницы и предотвратить оскорбления в адрес сестры, а то и драку. Уна всегда была ревнива как кошка.
Наконец, когда девица на секунду замолкла, Мелиор сказал:
— Познакомься, Уна, это Элия, моя сестра.
— Элия? Прямо как богиня любви из самого Лоуленда? — подозрительно и не без скепсиса переспросила певичка.
— В точности, — иронично подтвердила принцесса, сохраняя инкогнито Мелиора. — Мне нравится мое имя. Звучит мелодично и пишется быстро.
— Сестра никогда прежде не бывала в Тарисе, но я много рассказывал ей о городе, — нейтрально продолжил принц, хотя больше всего ему хотелось сошвырнуть девку со своих коленей.
— И обо мне? — Уна недоверчиво сощурила черные глаза, а ноготки ее поскребли по рубашке принца, словно дамочка проверяла заточку клинка.
— Нет, о своем романе Мелиор мне не рассказывал, — снисходительно усмехнулась богиня, пригубив вино. — Обычно неуемным любопытством к чужой сексуальной жизни страдают лишь те, кому чего-нибудь недостает в собственной постели. Я больше интересовалась площадью Тысячи Сделок, русалочьими украшениями и книгами, чем успехами брата на любовном фронте.
Ярость Уны поутихла, Элия вела себя совсем не как предполагаемая любовница, она не претендовала на Мелиора и не отстаивала свои права на него. Брюнетка перестала метать в Элию взгляды, полные ревнивой ненависти, и, приятно улыбнувшись, учтиво промолвила:
— Да, в Тарисе есть на что посмотреть. — Принцесса слегка кивнула в ответ, а Уна продолжила, уже обращаясь к Элии и Мелиору одновременно: — Котик, тебя так долго не было, я начала сильно скучать. Нехороший мальчик, ты так неожиданно исчез, не предупредив меня. За это я тебя накажу, проказник! Может быть, отшлепаю или поставлю в угол…
Певичка вдохновенно болтала, совсем не замечая того, в какое бешенство приводят ее слова принца. Бог никогда не любил дурацких игривых прозвищ и старался избегать их даже в самые интимные минуты жизни, а уж назвать его «котиком» в присутствии обожаемой сестры было ни с чем не сравнимой наглостью. Молчаливая ледяная ярость захлестнула принца. Когда мужчина увидел насмешливую улыбку, появившуюся в уголках губ сестры, он безжалостно вынес бывшей любовнице суровый приговор.
— Киска, — учтиво, почти ласково обратился он к певичке, выпутывая ее цепкие пальцы из своих волос. — Ты права, я слишком долго не был в Тарисе и оставил тут кое-какие незавершенные дела, оставил тебя, но теперь я вернулся.
— Да, котик, — блаженно промурлыкала Уна, умащивая головку на плечо принца и томно прикрывая глаза. Длинные черные волосы рассыпались по груди Мелиора, а часть угодила во взбитые сливки и желе пирожных.
— Мне всегда так нравился твой голос, — продолжил плести паутину Лоулендский Паук.
— Правда? — кокетливо перебила мужчину Уна, пребольно ущипнув Мелиора за щеку. На бледной коже принца расплылось ярко-красное пятно.
— Да! Он и сейчас сводит меня с ума, — абсолютно искренне, от чистого сердца признался Мелиор, следя за тем, как скрытая усмешка на лице Элии становится откровенной ухмылкой.
— Ой, котик! — восторженно взвизгнула брюнетка, подпрыгнув на коленях принца, и залепила ему смачный поцелуй.
— Так вот, киска! — Мелиор с трудом подавил желание взять салфетку, утереться после этой ласки и затолкать в глотку Уны, а самому прополоскать рот чаем. — Спой сейчас для меня что-нибудь о любви.
— О, котик! Ну конечно! Ты такой романтичный! — Глупышка шустро вскочила и, послав воздушный поцелуй своему вновь обретенному возлюбленному, вернулась на сцену.
Печальный косматый бард как раз закончил очередную душещипательную балладу о Вечном Страннике и Семи Ключах. Заслонив собой коллегу, женщина приняла соответствующую позу, при которой в разрезах появились интригующие подробности ее анатомии, и прощебетала:
— А сейчас песня для всех вас и моего котика. Я так счастлива!
Уна запела широко известный романс «Два сердца». На середине второго куплета певица, выводившая рулады столь самозабвенно и проникновенно, что публика отвлеклась от своих тарелок, вдруг широко открыла глаза, прижала руку к груди и, тихо ойкнув, осела на сцену. Зал ресторана непонимающе замер, а потом зашумел и засуетился. Вскочили кое-какие клиенты, вскрикнули несколько женщин, кавалеры принялись успокаивать своих дам, прибежали вызванные охраной и официантами хозяйка, лекарь и начали хлопотать вокруг певички. Растерянный бард жался в углу сцены, обнимая свою лютню.
— Ты уже пообедала, дорогая? — обратился Мелиор к сестре, встряхнув под столом кистью, чтобы рассеять остатки заклинания остановки сердца. — Мы можем удалиться от этой пустой суматохи?
— Да, милый! — Принцесса проглотила последний, самый вкусный кусочек пирожного, промокнула губы мягкой салфеткой и, надев шляпку, поднялась.
— Моей даме стало не по себе, ей нужно на воздух. — Мелиор мягко коснулся плеча впавшего в нервный ступор официанта и вложил в его руку несколько монет, щедро оплачивая счет.
Боги беспрепятственно покинули здание, оставляя позади перепуганную толпу, труп певички и не доеденные Мелиором пирожные, желе и суфле, в которых побывали волосы темпераментной Уны.
Спускаясь по ступенькам, принцесса бросила косой взгляд на брата, тихонько хмыкнула и прошептала еле слышно, словно пробуя на язык:
— Котик… А в этом что-то есть!
Мелиор смолчал, стиснув зубы. Мужчина боялся, что если он сейчас хоть чем-нибудь выдаст свое неудовольствие, то принцесса будет звать брата котиком до конца дней. Его дней!
Что касается только что совершенного хладнокровного убийства, то совесть принца была абсолютно чиста. Его оскорбили, унизив перед единственной женщиной, чьим мнением бог дорожил, и единственное, что мог сделать мужчина, это смыть позор кровью… оскорбительницы. Его оскорбили — он убил. Поведение Мелиора полностью укладывалось в эти традиционно лоулендские рамки. Кроме того, принц не боялся обвинений в убийстве. Даже если по какому-то вопиющему недоразумению некий сверхталантливый и могущественный маг (а что таким делать на службе в полиции, если есть простор частной практике?) сможет обнаружить остатки чар и вычислить по ним творца заклинания, предъявить обвинение принцу Лоуленда на основании столь слабых следов никто не посмеет. Впрочем, Мелиор был убежден, что никаких улик после себя не оставил, и его самоуверенность была