Дальше работа над «Воскресением», ломка мировоззрения Толстого, борьба против официальной религии и буржуазной морали, превращение в русского мужика, схватка с царем. И последний период — уход из дома и смерть…
Второй дом, который высится поодаль, с окнами, выходящими на большой сад, — это дом, в котором жил и работал Толстой. Прихожая, лестница, английские часы над лестницей, которые точно показывают время по сей день, а дальше — комнаты, в которых прошла долгая жизнь, отмеченная постоянным творческим горением, напряженным трудом и непрерывными поисками истины.
Какие они скромные, эти комнаты! Вот столовая: простой стол, простенькие стулья, на которых вместе с Толстым сидела и его многочисленная семья и самые выдающиеся люди той эпохи. Круглый стол в углу, за которым Толстой любил читать семье и друзьям свои новые произведения. Дальше — комната с балконом и большим окном, из которого виден сад, а там, за садом, избы деревни Ясная Поляна. Здесь стоит старый диван, обитый черной кожей, на котором, как гласит семейное предание, родился Толстой. В этой комнате Толстой долгое время работал. Скромная спальня и комната жены, тоже без роскошной мебели. Железная койка, столик, шкафчик, обычные спутники жизни женщины — фотографии мужа и детей, шкатулки, картинки.
Внизу, на первом этаже, внимание посетителя привлекает так называемая комната со сводами, которая потом чуть ли не тридцать лет служила рабочей комнатой для Толстого. Здесь было написано и главное произведение его жизни — «Война и мир». По соседству — маленькая комнатушка, в которой Толстой принимал случайных гостей и в которой его тело покоилось после смерти.
Когда, проведя несколько часов в музее Толстого, выходишь во двор, ты чувствуешь, насколько богаче стала твоя душа. Ты счастлив, что окунулся в тот воздух творения, которым когда-то дышал гений Льва Толстого. Потом по тихой аллее из берез и дубов ты направляешься в лес, где в укромном месте находится могила, скромная, как и весь образ жизни Толстого. Ты словно соприкасаешься с великим духом, который жил в мире для того, чтобы оставить бессмертные произведения, восхищающие, воспитывающие и наставляющие не только тебя, но и тысячи людей во всем мире. И ты счастлив, что прах великого человека, хоть и оскверненный, все-таки спасен, что он будет волновать тысячи будущих посетителей Ясной Поляны.
Да, в прошлом году сюда ворвались нацистские головорезы, которые уже раньше разбили памятники Адаму Мицкевичу и Шопену в Польше, загадили могилу Тараса Шевченко на Украине, разграбили музеи Франции, осквернили музеи Чайковского и Пушкина в Советском Союзе.
К моменту нашего приезда в Ясную Поляну частью уже были устранены следы вандализма, но фотографии живописно показывали, какой бешеной, звериной ненавистью обладали нацистские варвары, которые с садистской жестокостью сжигали книги гениев в своей стране, а теперь уничтожали и разрушали то, что свято для других народов. Жилой дом Толстого они превратили в кабак. Здесь они пьянствовали, буйствовали, ломали бесценную мебель, рвали картины, а перед своим бегством нанесли в комнаты соломы и сломанной мебели и подожгли. Только благодаря преданным служителям музея пожар был потушен. В самом музее Толстого экспонаты были разбросаны, некоторые уничтожены.
Когда хранитель музея сказал, что лежать на том диване, на котором родился Толстой, нельзя, немецкий «культуртрегер» не постеснялся ответить: «Ваш Толстой мертв, а мы, германские солдаты, живы!» Могилу Толстого гитлеровские вояки осквернили, закопав вокруг своих убитых. Им, по-видимому, казалось, что, ограбив и утопив в крови Европу, они имеют полное право быть похороненными рядом с гением.
В музее висел разорванный надвое портрет Толстого, повернутый к зрителю обратной стороной — там какой-то гитлеровец написал, что он с приятелями шагает на Восток и несет немецкую культуру…
(Музей нам показывала внучка Толстого Софья Толстая-Есенина, которая радушно нас встретила, а когда мы уезжали, подарила Саломее Нерис цветы. В книге посетителей мы тогда, помню, оставили записи.)
К счастью, дом Толстого был спасен. Отступая, немцы успели только уничтожить построенную в советские годы каменную школу с отлично оборудованными учебными кабинетами, залами, паркетом и библиотекой в несколько десятков тысяч томов. За Ясной Поляной сейчас виднеются только мрачные развалины этой школы. Она сожжена, как и новая каменная больница, тоже в годы Советской власти выстроенная для населения Ясной Поляны.
Человечество видело много войн и ужасов. Свирепствовали на земле Тамерлан и Атилла. Часто война приносила бессмысленные убийства, разрушения и уничтожения. Но гитлеровские головорезы в своей фанатической ненависти ко всему человечному, возвышенному и благородному, священному для отдельных народов и всего человечества, превзошли всякое воображение.
Осквернение Ясной Поляны отозвалось во всем мире как крик тревоги, как призыв на решающую борьбу против варварства, для которого нет ничего святого. Сейчас Красная Армия сражается на фронтах не только за свою землю и свободу, но и за то, чтобы уберечь мир от озверения, от варварского уничтожения тех неоценимых ценностей, которые укрепляют, возвышают и воспитывают дух человека.
Литовские писатели, поклонившись праху Льва Толстого, еще раз торжественно поклялись в душе все свои силы посвятить тому, чтобы кровавое фашистское варварство как можно скорей исчезло с лица земли, потому что не может быть на свете радости и счастья до той поры, пока его уродует и оскверняет бестия, искупавшаяся в крови и слезах народов.
Когда летом 1942 года Литовская дивизия выступила из Балахны, покинув зеленые берега Волги, только командование знало, где она остановится. Бойцы, орудия, обозы, кухни двигались на запад — в сторону фронта. Многим казалось, что ближайшая цель похода — фронт.
Несколько дней спустя дивизия остановилась у небольшого железнодорожного полустанка за Тулой с интересным, необычным названием — Ясная Поляна. И тысячи наших бойцов вспомнили, что с этими местами связано имя Льва Толстого.
Рядом со станцией еще торчало несколько подбитых танков Гудериана. На дороге валялись брошенные грузовики. Иногда, особенно ночью, долины и холмы наполнялись звонкими, неожиданно начинающимися и кончающимися залпами наших зениток.
Теперь эти поля снова были свободны. Местное население вернулось из лесов к своим избам, — кое-где они уцелели, местами превратились в пепел.
Окрестности Ясной Поляны необычайно живописны. Пожалуй, мало где в России природа так напоминает литовскую, как здесь. Куда ни глянешь — всюду небольшие холмы, поросшие березами, дубами, кленами, грабом и орешником. Люди здесь ласковые, добрые. Жили они зажиточно, плодородная земля хорошо кормила. Пестрые деревушки утопают среди деревьев, дома обычно крашеные, то тут, то там за деревьями светятся красные кирпичные стены. Местное население встретило наших бойцов дружелюбно, тепло. И эти хорошие отношения не прерывались до самой зимы, когда дивизия направилась ближе к фронту.
В здешних лесах сразу же выросли целые палаточные городки, зазвенели литовские песни. Военные занятия продолжались; каждый воин дивизии, начиная с генерала и кончая рядовым, чувствовал, что недалеко уже то время, когда придется лицом к лицу столкнуться с врагом на поле боя.
Вся наша дивизия перебывала в Ясной Поляне. И это совершенно понятно. Для старшего поколения литовской интеллигенции, выросшей под воздействием русской культуры, Лев Толстой был одним из великих светочей, который как бы сосредоточил в себе лучшие черты русского народа: беззаветную любовь к правде и красоте, благородный патриотизм, столь далекий от шовинизма, вечные, неутомимые поиски истины, умение понять самые запутанные закоулки души человеческой, сочувствие и любовь к обездоленным. Но и молодое поколение литовского народа было хорошо знакомо с бессмертным творчеством Толстого. Неудивительно поэтому, что руководство музея с удовольствием отметило, когда Ясную Поляну посетили наши писатели, что бойцы Литовской дивизии на редкость знают жизнь и творчество Толстого и на редкость любят и дорожат его произведениями.
Была золотая осень, когда в Ясной Поляне у красноармейцев побывали наши писатели и художники. Я полагаю, что для всех это посещение останется в памяти на долгие годы. Мы не нашли здесь просторного зала для проведения литературных вечеров и проводили их на лесных прогалинах, пахнущих мхом, папоротником и орешником. Мы читали свои произведения с грузовика, а вокруг сидели и слушали сотни бойцов. Я помню, как на одной такой встрече, устроенной для наших автоматчиков, вдруг объявили тревогу: немецкий самолет, долго гудевший в ясном осеннем небе, сбросил в лес десант, и мы остались на поляне, а бойцы ринулись окружать десантников. Встречу мы завершили, когда бойцы вернулись и снова обступили нас.
Я помню литературный вечер в части, где комиссаром был хороший товарищ, позднее погибший в бою, — Пранас Гужаускас. Смеркалось, небо заволокли тучи, пошел дождь. Накинув зеленые плащ-палатки, в лесу собрались мрачные, сосредоточенные красноармейцы. Дождь уже лил как из ведра, и нам казалось, что придется разойтись. Но бойцы непременно хотели услышать наших писателей, и тогда, поднявшись на грузовик, стали читать свои произведения Саломея Нерис, Костас Корсакас, Йонас Марцинкявичюс. Бойцы особенно просили, чтобы выступила Нерис. Она читала тихо, без особенных актерских способностей, но глубоко волновала людей, которым завтра-послезавтра предстояло идти в бой. Дождь промочил ее рукописи, струями стекал по лицу и рукам, Саломея не различала букв. На помощь пришел Корсакас — он взял у нее листок и закончил чтение. Литературный вечер прошел с настоящим подъемом, и мы оставили довольных бойцов в темном лесу, где продолжал хлестать дождь. Провожали нас молодецкой литовской песней.
Бойцы в Ясной Поляне и ее окрестностях видели, что несут миру двуногие звери, выдрессированные Гитлером. Жители спаленных и разрушенных деревень рассказывали страшные истории об убитых людях, сожженных детях и женщинах, грабежах. Показывали школу с выбитыми окнами, загаженную конским навозом, — оккупанты превратили ее в конюшню. Приводили на место, где фашисты сожгли женщину с двумя детьми. Местные люди, сумевшие вырваться из фашистского рабства, рассказывали бойцам об ужасах, которые им пришлось пережить, когда они каждое мгновение ждали смерти. И все это вызывало в сердцах добродушных, спокойных литовцев ненависть и желание как можно скорее двинуться на фронт.