Она улыбнулась, чуть лукаво, чуть печально и ласково коснулась его щеки.
— Разве так положено разговаривать с матерью, Толчук?
Крал видел, как лицо огра сменило с десяток выражений, пока рука Мишель лежала на его щеке.
Но потом Толчук отпрянул, как ужаленный.
— Но как можно... Когда... Язык его заплетался, но усилием воли огр все же взял себя в руки и вполне твердо закончил.
— Вы не можете быть моей матерью.
Мишель улыбнулась, и на лице ее вспыхнула настоящая нежность.
— Зато я вижу в тебе твоего отца совершено отчетливо, — она снова потянулась к голове огра. — Твои глаза поставлены слишком близко друг к другу. А этот нос! Это же копия отца!
Толчук непроизвольно поднес руки к лицу, ощупывая его и словно стараясь подтвердить правоту прозвучавших слов. Но Крал уже давно почувствовал, что женщина говорит с полной искренностью.
— Она не лжет, — прошептал он.
— Но как... Зачем? — Тысячи вопросов отразились на большом лице огра, и он явно не мог собрать их во что-то единое.
Мишель положила руку на плечо Толчука.
— Я влюбилась в твоего отца — вот и все. Все очень просто.
И эти слова вдруг успокоили огра.
— Если то, что ты говоришь, правда, то зачем же ты оставила нас? Ведь мне говорили, что моя мать умерла в родильной пещере.
Мишель кивнула и нахмурилась.
— В некотором роде так и было. Ведь ты знаешь о примеси сайлуры в твоей крови?
— Тьютуры, — прошептал Толчук.
— Да, — горько повторила Мишель. — Именно так всегда называют нас среди огров: тьютура — похитители детей. Нас гонят и презирают. Но твой отец, даже зная это, полюбил меня и отдал мне свое сердце. Увы, кровь не спрячешь, и после твоего рождения я больше не могла скрывать, что я не настоящий огр. Твое рождение раскрыло мой обман всему племени. Меня связали и действительно чуть не убили. Спас меня твой отец, спрятав полуживую и окровавленную у старых огров, что живут в самой глубине пещер.
— У Триады.
— Да. Они донесли меня до священных ворот в самом сердце гор и выставили прочь, предупредив, чтобы я никогда не смела возвращаться обратно под страхом ужасной смерти. И еще добавили, что духи ворот перенесут меня в то место, куда я хочу.
Слушая эту речь, Толчук тихонько кивал, словно хорошо понимал, о чем идет речь.
— Ворота Духа, — прошептал он.
Но Мишель, казалось, не слышала его и продолжала печальный рассказ.
— Я оказалась на восточной стороне гор, в самой гуще людей. Израненной телом и духом, мне с трудом удалось превратиться в человека. Умирающую и слабую меня нашла некая добросердечная женщина, которая выходила и спасла... Именно она...
Но ее слова были прерваны появлением Могвида.
Оборотень еще не снял костюма, в котором выступал, но волосы его были в беспорядке.
— Что-то случилось с Еленой, — прошептал он. — Она в безопасности, но Эррил просит всех немедленно собраться в фургоне. — И только произнеся это, Могвид заметил стоявшую рядом с Толчуком и Кралом женщину. Оборотень вспыхнул, осознав, что он говорил такие вещи в присутствии постороннего и нарушил таким образом всю конспирацию.
Но Крал хлопнул Могвида по плечу.
— Не волнуйся, она уже знает про Елену.
— Но к-к-кто она? — сразу испугался еще больше оборотень.
Крал пожал плечами.
— Утверждает, что мать Толчука.
Могвид перевел удивленный взгляд с горца на женщину.
— Но матерью Толчука была сайлура, — пробормотал он. — А эта женщина не из моего племени. Ее глаза... — Могвид указал на свои миндалевидные, косо поставленные глаза. Всем, кто хоть мало-мальски разбирался в существах, населяющих Западные Пространства, эти странные янтарные глаза с кошачьими зрачками однозначно выдавали оборотней. Но глаза женщины были совершенно нормальными, как у остальных людей.
Мишель, должно быть, услышала последние слова Могвида.
— Но, увы, я все же сайлура. Или, сказать более честно, была ею. С тех пор много что изменилось.
Могвид раскрыл глаза, в которых явственно читались недоверие и шок.
— Изменилось? Вы хотите сказать, вы застыли? Вас заставили?
— Говорить об этом сейчас нет времени, — вздохнула Мишель, успев все же одарить Могвида достаточно презрительным взглядом. — История эта долгая, а Елена отнюдь не в безопасности, как только что ты посмел так слепо утверждать. По крайней мере, здесь, в Шадоубруке. Отведите меня к ней.
Эти слова, казалось, придали всем решимости.
— Она права, — сказал Крал. — Идем. — Они прошли за сценой и занавесом к фургону. День заканчивался нехорошо. Сначала странная женщина с ее дикими рассказами, теперь еще что-то непонятное с Еленой. Есть ли какая-то связь между этими событиями? У вагона уже стояли Эррил с Мериком и Фардайлом. Между ними на колесе сидела Елена, зажимая в руке что-то непонятное.
Крал прокашлялся, и все обернулись к подходившей группе.
Увидев незнакомую женщину, Эррил сурово нахмурился, и на лице его застыла маска недоверия и подозрения.
Но первой, ко всеобщему удивлению, заговорила Елена.
— Тетушка Ми! — воскликнула она, сначала испугавшись, а потом явно обрадовавшись. Девушка спрыгнула с колеса и побежала навстречу незнакомке, протягивая к ней руки. Слезы брызнули из глаз Елены, когда она прижалась к широкой груди Мишель. — Поверить не могу, что вы здесь, — рыдала она и прижимаясь к тетке все крепче. — Неужели это вы? Вы?!
Мишель нежно прижала к себе девушку.
— Как же ты выросла, малышка!
— Кто эта женщина? — хмуро спросил Эррил.
Мишель мягко улыбнулась и отстранила Елену от себя.
— В общем-то, я не совсем тетка, но мы с ее действительно родной теткой Филой связаны неким родом сестринства.
— Вы знали ее тетку? — в могильной тишине раздался голос Крала.
— Да. Именно она и была той женщиной, что подобрала меня и выходила после того, как меня выкинули через Ворота Духа.
— А-а-а... — протянул горец, в очередной раз удивившись поворотам судьбы.
Но лицо Эррила потемнело от гнева.
— Кто еще может подтвердить всю ту чушь, которую вы несете? — потребовал он.
Но его вопрос остался без ответа.
Мишель уже брала руку Елены в свою.
— Что с рукой? — Глаза ее тревожно сощурились.
Крал подошел ближе. Левая рука девушки была плотно опутана нитями какого-то странного мха. Казалось даже, что крошечные стебли и листья растут прямо из плоти.
— Оно не проходит, — прошептала Елена и потянула за одну из нитей. — Оно приросло.
Мишель опустилась перед ней на колено и долго изучала таинственный мох, то поднимая его, то принюхиваясь. Губы ее плотно сжались.
— Болит? — поинтересовалась она.
— Нет, но немного давит.
— Хм... — Мишель снова поднесла мох к носу.
Эррил уже стоял, склонившись над ними, и в глазах его появилось некое подозрение.
— Что вы можете об этом сказать?
— Это болотный мох, — спокойно ответила Мишель. — И он не просто привязан к ней — он из нее растет. Вернее, врастает.
— Что?! — Эррил отдернул девушку от Мишель, но та покачала головой и осталась на месте.
Мишель грузно встала и отерла пальцы, которыми трогала мох.
— Елену околдовали.
15
Майкоф и Райман смотрели на доску, каждый раздумывая над своим следующим ходом. Кости и кусочки жадеита были разбросаны между ними в каком-то сложном узоре на старой, изъеденной древоточцами игральной доске. Оба противника сидели над доской одетые в зеленые шелковые рубахи, шерстяные куртки и черные шлепанцы.
Но, кроме этой странной одинаковой одежды, игроки были, в общем-то, ничем не примечательны, если не считать того, что оба являлись близнецами, причем явно однояйцевыми. Близнецы не отличались друг от друга ни на йоту, и их лица, словно вырезанные из слоновой кости, мелкими и невыразительными чертами напоминали скорее не лица живых людей, а маски статуй.
Но вот левый уголок рта Майкофа слегка дрогнул.
— Ты принял решение, брат? — спросил, заметив это движение Райман. Ах, Майкоф всегда играет так нервно!
Майкоф посмотрел на брата и увидел в его глазах насмешку над тем, что он так быстро потерял над собой контроль. Бледные губы снова вытянулись в строгую линию.
— Извини, — прошептал он и протянул руку, чтобы передвинуть кусочек, но вместо этого положил его на кусочек брата.
— И этого-то хода я ждал весь полдень?
— Ты побежден, — сухо ответил Майкоф. — Еще три хода — и я возьму твой замок штурмом.
Райман перевел взгляд на доску. Неужели братец сошел с ума? Но, подумав, действительно, увидел ловушку. И теперь настал его черед слегка сожмурить в удивлении правое веко.
Майкоф с радостью увидел, что брат не потерял своей невозмутимости даже тогда, когда коснулся пальцем вершины своего замка, обозначая таким образом поражение. Но сам Майкоф на сей раз удержался от каких-либо проявлений радости. У него не дрогнули губы, не взмахнули ресницы. Он давно ждал этого момента и не намерен был испортить его такой вульгарностью, как улыбка. Райман пристально смотрел на него, но Майкоф даже не покраснел.
— Ты находишься в удивительной форме, брат, — сдался, наконец, Райман и отполированным ногтем убрал со лба седую прядь с красных глаз.
— Еще партию?
— Уже вечер, и Стая скоро будет готова к охоте. Пожалуй, будет разумней дождаться утра.
Майкоф принял план брата лишь легшим пожатием плеч.
— Какая победа! — еще раз произнес Райман, и на щеках его вспыхнул слабый румянец.
Но даже и тогда Майкоф не понял, насколько расстроила брата его победа.
— Ты совершенно прав. Вечер приближается, и Стая все больше жаждет крови.
Бледность снова вернулась на щеки Раймана.
— Тогда лучше удалиться в келью. — Он поднялся, стараясь не смотреть на доску и не вспоминать больше о позорном поражении.
Майкоф тщательно собрал кусочки, встал, пошел за братом к дверям и только на пороге осторожно потянул его сзади за рукав. И этот жест нежности был Райману особенно приятен.