ыцветших матрасов, оставленных кем-то, кто был здесь раньше.
– Это место – настоящий гребаный свинарник, – говорит он, спрыгивая с лестницы.
Отряхнув пыль с ладоней, он возвращается, чтобы осмотреть кухню. Открыв дверцу буфета, он спугивает мышь. Стоящая в дверном проеме Мари ахает от отвращения, а Слинки выпрыгивает у нее из-за пазухи и устремляется в погоню.
Следом за ней входит Чилл. В его темных глазах мелькает отблеск огня, а может быть, воспоминание, когда он видит Джека, сидящего на корточках у печки.
У кого-то урчит в желудке – возможно, у меня. Достаточно громко, чтобы привлечь внимание Чилла.
– Я начну готовить ужин.
Он роется в сумках с едой, которую мы украли, выставляя на стол банки супа. Из затянутого паутиной буфета он извлекает пыльный чугунный котелок и выходит на улицу, бормоча себе под нос что-то насчет колодца.
Джек закрывает дверцу печи и с трудом поднимается на ноги. Его заскорузлые от высохшей морской воды джинсы топорщатся на бедрах. Пряди волос падают на глаза, будто даже они устали от долгого путешествия. Его темная челка сильно отросла за последние несколько недель, что затрудняет чтение его мыслей.
В хижину, ковыляя, входит Вуди, опираясь на плечо Эмбер. Она усаживает его на единственный стул и устраивает вытянутую ногу на шатком столе. Уперев руки в бока, она осматривает обстановку.
– Ты серьезно, Джек? – Бросив рюкзак на пол, она негромко ругается. Не говоря ни слова, Джек выскальзывает из домика. Я слышу, как хлопает дверь сарая, затем до меня доносится размеренный громкий стук топора.
Я шагаю к двери и натыкаюсь на Чилла, возвращающегося с колодца с мокрым котелком в руке. Он преграждает мне путь.
– Дай ему время, Флёр, – негромко говорит он. – Много воды утекло с тех пор, как мы в последний раз были здесь.
Он с грустной улыбкой протягивает мне котелок, и я неохотно беру его, позволяя Чиллу затолкать себя обратно внутрь.
С наступлением ночи в хижине становится темно. На нас наваливается усталая тишина, нарушаемая лишь безжалостным стуком топора снаружи. Чилл зажигает лампу. Ее кожух шипит, наполняя воздух резким запахом керосина и заливая комнату теплым оранжевым светом. Когда молчание становится совсем уж угрожающим, Хулио расчехляет гитару, пристраивает ее на коленях и начинает мягко перебирать струны под потрескивание огня в печи. Чилл ставит тушиться рагу с мясом, и мы устраиваемся на пыльном полу, раскладывая спальные мешки поближе к печи в попытке защититься от ветра, просовывающего холодные пальцы сквозь дыры в бревнах хижины.
Хулио берет несколько аккордов. Они кажутся мне смутно знакомыми. Это начало народной песни 1960-х годов, которую мы все слышали раньше, но слов я вспомнить не могу. Поппи напевает пару строк гнусавым, хриплым голосом, прерываемым отрывистыми приступами кашля. Вуди заканчивает за нее, мычанием заменяя слова, которых не знает. Эмбер закрывает глаза. Ее губы двигаются в такт музыке, и когда Хулио подхватывает следующий куплет, поет со знанием дела. Заключительную ноту они тянут вместе, и она затихает в воздухе.
Чилл разливает жидкое тушеное рагу по щербатым кружкам, которые нашел в буфете, и мы передаем их по кругу. Хулио откладывает свою гитару, и, обхватив кружку двумя руками, с жадностью заглатывает ее содержимое, не потрудившись даже подуть на пар. Остальные ждут, пока рагу немного остынет, и Поппи потчует нас рассказом о том, как они с Чиллом зашивали рану Вуди, полученную во время драки, и как Слинки погнался за вороной и забрался в глубь леса. Мари вводит меня в курс дела касательно той части, которую мы с Джеком пропустили, а именно о битве Хулио с Сайрусом. Когда разговор переходит к поединку Эмбер с Хантером, Хулио опускает глаза в свою кружку, будто пытаясь высмотреть на дне свой потерянный аппетит. Потом и вовсе отставляет ее, не закончив трапезу.
Эмбер прочищает горло.
– А что насчет тебя? – спрашивает она меня, ловко уводя разговор от Хантера. – Что случилось после того, как Стражи загнали вас в лес?
У Мари на лице появляется гримаса отвращения, как будто она уже догадалась об ответе. Чилл содрогается. И только Вуди единственный, кто наклоняется вперед. Им с Эмбер никогда прежде не приходилось сражаться с Весной. Неудивительно, что их снедает любопытство – такой же болезненный интерес, какой испытывала я, зачарованно наблюдая за битвой Эмбер и Хантера у кабинок для переодевания.
Я гоню от себя воспоминание о хлюпающем вскрике Стража, когда я отправила его домой.
– Ничего особенного, – как ни в чем не бывало отвечаю я.
Хулио поднимает бровь и нарочно дергает гитарную струну.
Драматически шмыгнув носом, Мари переносит свою кружку и спальный мешок в дальний угол комнаты и сморкается в клочок бумажного полотенца.
– В чем дело? – поддразнивает Хулио. – Аллергия на собственную кошку?
– Это сезонная аллергия. Я весь день просидела в машине с принцессой пыльцы и царствующей королевой полыни. – Кивком указав на меня и Эмбер, она принимается тыкать ложкой в свою кружку. – У меня на вас обеих аллергия.
– Незачем просить меня держаться на расстоянии, поскольку это и мое желание тоже, – бормочет Эмбер, уткнувшись в свое рагу.
Хулио фыркает, заставляя Поппи и Вуди прыснуть от смеха, и вскоре все в комнате хохочут.
Воздух в хижине густой и плотный, но отличается от того, что был на катере. Здесь он теплее. Более расслабляющий. Мне захотелось, чтобы Джек был здесь и увидел это. Я вслушиваюсь в треск его топора, но он наконец-то умолк.
– Скажу Джеку, что рагу готово.
Я вылезаю из своего теплого спального мешка и отряхиваю пыль с джинсов. Захлопнув за собой сетчатую дверь, я все еще слышу дружный смех.
28Поцелуй Зимы
Я втыкаю топор в пень рядом с горой нарубленных дров. Расстилающаяся внизу долина залита лунным светом, небо усыпано звездами. Этот вид всколыхнул во мне множество воспоминаний: о школе, катании на лыжах, о кострах летом и послеполуденной рыбалке с дедушкой, о первой встрече с Чиллом. Но вчерашняя битва на пляже Кроатан все их накрыла своей черной тенью.
Я потираю свежие волдыри на руках, смакуя жжение, которое при этом ощущаю. Мои натруженные мышцы болят, перенапряженные после нескольких месяцев бездействия. Я с радостью приветствую и мучительную боль, и слабость, будто действительно заслужил их. А это уже больше, чем я мог бы сказать о себе вчера вечером, когда мне нужно было быть сильным – или, по крайней мере, знающим.
Я хватаю футболку, которую заткнул перед началом работы за пояс джинсов, и стряхиваю с нее щепки. Она царапается, когда я стираю ею иней с лица и корку льда с рук. Натягивая ее через голову, я улавливаю запах Флёр и напрягаюсь.
– Иди в дом, там есть тушеное мясо, – обращается она ко мне с дрожью в голосе.
Я смотрю, как над долиной проплывают тени облаков, то закрывая, то снова открывая луну. Из хижины просачивается запах бульона и доносятся негромкие гитарные переливы.
Я еще не готов вернуться внутрь. Не готов встретиться лицом к лицу с ребятами.
Флёр шаркает ботинками по листве, унося с собой свой запах, но мне не хочется ее отпускать.
– Прости меня.
Эти слова даются мне с большим трудом. Я должен извиниться перед ней и за прошлую ночь, и за состояние нашего убежища, но не знаю, с чего начать. Я выбирал это безопасное место с мыслью о ней. В лесу каждый корешок, ветка и лоза могут превратиться в ее руках в оружие, но все это бесполезно, если я не могу защитить себя. Теперь наше выживание зависит от нас обоих, а прошлой ночью я был бесполезен.
Листья шелестят у меня под ногами, запах Флёр сводит с ума. Она – само воплощение цветения и новых начинаний, сладости и надежды.
– Простить за что? – спрашивает она.
– За то, что не сумел защитить себя от Стражей. Как в таком случае, черт возьми, мне обеспечить твою безопасность?
– Я никогда не просила тебя об этом, – резко отвечает она.
– А как насчет Хулио и Эмбер? – не сдаюсь я. – И остальных? Они оказались здесь из-за меня. Потому что все, о чем я тогда мог думать, это ты и красная черта. Я вел себя как эгоист.
– Ты вел себя очень самоотверженно!
Я чувствую исходящую от нее статику, ощущаю ее запах – она стоит прямо за моей спиной – и оборачиваюсь к ней.
– Нет, я вел себя глупо! Я был чертовски уверен, что смогу это сделать. Что смогу вытащить нас оттуда!
– Ты и вытащил!
– Еле-еле! И что теперь? – Все мои страхи и сомнения разом выползают на поверхность. Я не хочу быть причиной затаившейся в глубине ее глаз печали. Но и придержать язык не могу. – Мы застряли в дерьмовой дыре, еды у нас едва хватит на неделю. Поппи и Мари больны. Вуди повезет, если у него не разовьется инфекция. Мы не можем сидеть здесь вечно. Должно быть, Кронос расставил Стражей по всему берегу в ожидании нашего прибытия. Прошлой ночью мы убили Время года, Флёр! Они не позволят нам уйти безнаказанными. Это всего лишь вопрос времени. А потом…
Я содрогаюсь.
– Так что же будет потом?
Я поднимаю с земли свою куртку, понимая, что у меня не хватает смелости высказать свои опасения вслух.
– Ты видела, что случилось с Хантером. На его месте мог оказаться любой из нас.
Я даже смотреть на нее не в состоянии. Я обещал ей, что мы сможем отправиться куда угодно, написать свой собственный финал. Мы пересекли гребаный океан, а Кронос все равно сумел нас найти.
«Жаль, что тебе придется умереть».
Я натягиваю куртку и, пиная ногами пригоршни листьев, шагаю в гору, углубляясь в лес.
– Джек! – кричит мне вслед Флёр. – Джек, остановись!
Я цепляюсь ногой за корень и стремительно падаю, но успеваю в последний момент выставить руки, чтобы не плюхнуться лицом в грязь. Пытаюсь высвободиться, но корень туго обхватывает мою лодыжку и, дернув, опрокидывает меня.
– Не смей поворачиваться ко мне спиной, когда я с тобой разговариваю.