дей гораздо менее способных. Стоило ли удивляться их алчности и продажности? Ведь первая глава истории ее правления ознаменована изменой и кровопролитием. Как говорит другая поговорка, «бросай горькое семя – пожинай горький плод».
Коррупция и некомпетентность – вот первые искры мятежа. Они разгорелись в императорском дворце Анты, чтобы вернуться пожаром мщения.
Лейсин использовала Коготь для переворота. В гордыне своей она полагала, что никто не может сделать того же – никто не сможет совратить кадры смертельно опасного ордена убийц. Но Банашар полагал, что именно так и случилось. Самая могущественная женщина мира вдруг оказалась лишенной сил, осажденной сонмом чрезвычайных ситуаций, необоримых влияний, не терпящих возражения требований, а самое ее мощное оружие – силы внутренней безопасности – непоправимо скомпрометировано.
Гражданской войны не случилось – благодаря усилиям Адъюнкта – но побоище в Малазе, вполне может быть, вонзило последний шип в надсадно стучащее сердце режима Лейсин. Коготь «прорежен» – вероятно, в течение нескольких лет его никто не сможет эффективно использовать.
Они объявили войну не тем людям.
Итак, Котиллион – бывший некогда Танцором – наконец-то смог отомстить организации, разрушившей его «Крючок» и приведшей на трон Лейсин. Тогда, ночью в Малазе… это был Танец Теней.
Причины и следствия… они подобны паутинной сети, соединившей башни Картула, смертельной ловушке, сплетению, протянувшемуся к тысяче мест. Воображать, что ловчая сеть проста – совершать ошибку. Обыкновенно – последнюю в жизни.
Банашар понял теперь, что и сам повинен в таком преступлении. Ярость Д’рек, обращенная на ее поклонников, не была отдельным, изолированным событием. Это был элемент великой войны, а на войне людям свойственно погибать. Может быть, Тайскренн – в отличие от самого Банашара – оказался не вовлеченным в трагедию. Возможно, Верховный Маг Империи знал все заранее.
Такие неприятные мысли имели обыкновение блуждать по рассудку, когда солнце покидало небеса и ему полагалось спать, забываться в тяжком одурении пьяницы тут, на дурацком острове, в жалкой комнатенке напротив таверны Харридикта. Однако сон не приходил; он стоял у окошка, прислушиваясь, как холодный ветер скребется в ставни. Даже если бы ночь выдалась теплой, он вряд ли стал бы открывать их. Лучше смотреть в потемневшую слюду; лучше помнить, что выхода нет.
Осенний Червь ворочается в его кишках – бессмертный паразит смертного хозяина. Богиня снова пробудилась в нем, спустя все эти годы. «Снова. Неудивительно. В конце концов, я единственный выживший». Но Д’рек остается слабым присутствием, привкусом на языке. Битвы воли еще не случилось; однако он понимал, что она произойдет. Богиня нуждается в нем; рано или поздно она протянет руку, сомкнет холодный кулак на его душе.
«О, не так должны призывать нас боги».
Он услышал шуршание за спиной. Закрыл глаза.
– Воняет. Воняет, воняет, воняет.
– В этом и проблема, Телораст. С этим островом. Со всем континентом! Ох, как нас сюда занесло? Нужно украсть тела двух чаек. И наплевать на эти гнилые косточки с несуществующими желудками, которые не наполнить! Сколько крыс мы уже убили, Телораст? Скажи!
– Ну, есть их мы не можем, – отвечала Телораст. – Зато убивать забавно! Самые чистые корабли на свете. Хватит ныть, Кодл. Разве не чуешь, как близко мы подобрались?
– Она была тут! – В голосе Кодл слышался ужас. – Что мы забыли в таком месте?
Банашар повернулся. По кровати расхаживали два скелета рептилий высотой ему по колено; они то и дело неловко спотыкались о скомканные простыни. – Отличный вопрос. Что вы здесь забыли? В моей комнате. И кто такая «она»?
Кодл замотала головой, защелкала зубами: – Не-Неапсалар прогнала нас. Но нам нужно кому-то рассказать!
– Хоть кому! – пискнула Телораст. – Даже тебе!
– Ее имя Лостара Ииль. Не Не-Неапсалар… О боги, что я сейчас выговорил?
– Она, – дернула хвостом Кодл, – та, что однажды была здесь. Давно. Давней, чем ты можешь вообразить, и еще давней. Телораст сошла с ума. Она вышла из себя. Но как можно не выйти из себя, если она так близко? Безумие!
– Если она была здесь, – ответила Телораст, – это еще не значит, что она до сих пор тут ошивается. Тут давно нет больших черепов, которые можно пробивать кулачищем. Правильно? Погляди на нас, Кодл. Мы могли бы танцевать на ее ладони. На ладони любой руки. Или на обеих – ты на одной, я на другой. А она даже не заметила бы, и никому не сказала бы. – Существо снова поглядело на Банашара. – Так что причины для паники нет. Это ты и должен рассказать Кодл, о Снедь Червя. Иди, расскажи.
Банашар моргнул. – Не о чем беспокоиться, Кодл. А теперь не пора бы вам отсюда? Мне еще многое нужно обдумать, а полночи прошло.
Телораст раскрыла бритвенно – острые челюсти, повернулась к Кодл: – Видишь? Все хорошо. Мы близко, потому что мы должны тут быть. Потому что именно сюда Ходящий-По-Краю…
– Тихо! – шикнула Кодл.
Телораст присела. – Ох. Теперь нам же придется же его убить?
– Нет, может не получиться. Лучше понадеемся на гибельную случайность. Быстрее, Телораст! Придумай подходящую случайность!
– Никогда не слышал о Ходящем-По-Краю, – заявил Банашар. – Расслабьтесь и перестаньте замышлять мое убийство. Или хотите пробудить Д’рек? Богиня может очень хорошо знать Ходящего, может догадаться о целях вашей тайной миссии. И может решить, что для нее лучше будет раздавить вас как кучку пыли.
Кодл спрыгнула с кровати, подскочила к Банашару и начала пресмыкаться у ног. – Мы ничего такого вообще не задумывали. Мы ни о чем не помышляли, правда, Телораст? Мы твари совершенно бестолковые и к тому же крошечные.
– Мы чуем и Змею, о да, – закивала головкой Телораст. – В тебе. На тебе. Еще один отвратный запашок ко всем прочим здешним. Нам он не нравится. Идем, Кодл. Не с ним нам надо разговаривать. Он не так опасен, как Неапсалар, но почти так же страшен. Открой ставни, Снедь Червя, мы выйдем.
– Легко вам, – пробормотал Банашар, повернувшись к окнам и отщелкивая задвижки. Ветер нес дыхание самого Худа; отставной священник вздрогнул.
Твари одним прыжком оказались на подоконнике.
– Смотри, Телораст, и голуби.
Они пропали с глаз долой. Банашар сразу же закрыл ставни. Возвращая правильность восприятию мира. Своего мира.
– Князь Малец высунул башкец поглядел он вниз видит свой конец,
Князь Говнец был уже вдовец поглядел он вверх видит бубенец,
Князь Гнилец собирал дровец животом на кол больше не жилец,
Князь Волчец мочит огурец…
– Худа ради, Хрясь! Кончай петь эту дурь!
Жилистый сапер встал по стойке смирно, раззявил рот. Затем снова скорчился и продолжил рыть яму, бормоча под нос бредовую песню родных болот.
Капрал Шип следил, как грязь взлетает и по нескольку мгновений вьется в завихрениях ветра. В двадцати шагах от глубокой ямы, из которой то и дело молнией высовывается лопата Хряся, стоит низкий сарай, за каменными стенами которого укрылся его взвод. Там среди вещмешков присели, прячась от резкого ветра, сержант Корд, Мазан Гилани, Хром и Эброн. Вскоре Шипу придется позвать их, подать сигнал к началу обхода опустевшего побережья.
Вместо отдыха Хрясь роет яму. Глубокую яму, как приказал сержант. Такой приказ сержант отдает каждый день всю последнюю неделю.
Шип потер онемевшее лицо. Его одолевало беспокойство за сестру. Синн – та, которую он знал – пропала, и нет никаких признаков возвращения. Она нашла силу – в глазах плещется какая-то алчность, они почти что светятся мертвенным сиянием. Он начал ее бояться, и не он один. Хром стучит коленками, едва она подходит ближе; Эброн делает за спиной незаметные (как он думает) жесты – обереги. Мазан Гилани, кажется, не особо встревожена. Уже что-то… может, все женщины такие. Вот и Фаредан Сорт ведет себя как прежде.
Так просто? Наводит ужас на мужчин, но не на женщин? Но почему так?
Ответов у него нет.
Бурчание Хряся стало громче, отвлекая Шипа. Достаточно громко, чтобы заглушать стоны умирающего на той стороне пролива льда. Прикрикнуть на идиота? Бесполезно.
Взлетает землица, кружит в вихре ледяного шторма.
Такие дыры украшают берег всей северной части острова. Хрясь гордится достижениями. Похоже, гордости ему хватит на остаток вечности. Лучшие ямы, что когда-либо были вырыты. Десять, пятьдесят, сто – как пожелает господин сержант. Так точно, сэр.
Шипу казалось, что Корд надеется: однажды стенки ямы обвалятся, погребая дурака под собой. Останется лишь пожелать вечного покоя.
Ну, Хрясь хотя бы ямы большие роет.
Сзади раздался пронзительный треск. Он обернулся. Вот и она. Синн, девчонка, которую он привык забрасывать на плечо словно мешок клубней – хохочущий мешок – и носить из комнаты в комнату, пока смех не обернется стоном, пока ноги не застучат по его спине. Всклокоченные черные волосы хлещут по плечам, в руках костяная флейта – музыка чернильными струйками вплетается в буйство стихий, пока она как пауком укушенная скачет перед ликом ветра.
Синн, девочка – ведьма. Верховная Колдунья, жаждущая крови.
Дитя мятежа. Ее похитили из привычной жизни; ужасы перековали ее в нечто новое. Дитя Семиградья, дитя Откровения, о да. Благословенное Дриджной отродье.
Он пытался угадать, сколько таких существ осталось там, сколько их бродит по развалинам, будто голодные псы. Восстание, великая неудача, чума: сколько рубцов может вынести юная душа, прежде чем станет чем-то неузнаваемым, чем-то почти нечеловеческим?
Синн находит в магии спасение? Шип не думал, что такое спасение может быть благом. Воля стала оружием – но что может натворить смертная, владея таким оружием? Как тяжко способна ударить такая воля, лишившись сдержки и управления?
Они имеют право бояться. Законное право.
Сержант Корд выкрикнул команду, словно выругался. Время идти в дозор. Несколько лиг по изодранному ветрами, пустому побережью. Хрясь выскочил