«Слишком много в эти дни странных улыбок», подумал колдун. Как будто ослепительная радость от созерцания чудес начинает меркнуть – не быстро, едва заметно – но Быстрый Бен был уверен, что уловил в улыбке Имасса оттенок разочарования. Он не удивлялся. Никому не дано вечно поддерживать в себе чистую радость. Хотя вокруг простерся рай – хотя бы по меркам Имассов – этот рай остается каким-то не вполне реальным. Кажется – это иллюзия, уже выцветающая по краям…
Хотя явных доказательств нет. Маг ощущал в этом месте полное благополучие. Оно сильно – и оно растет. А вот Омтозе Феллак со всех сторон слабеет. Итак, конец эпохи. Эпохи, что окончилась в большом мире уже очень, очень давно. «Но разве Телланн не мертв везде, кроме этого мирка? Возможно, и нет. Возможно, он попросту изменился, вырос внутренне. То, что мы видим во всех иных землях – то, в чем мы живем – это Телланн, претерпевший возвышение, его потомок, победитель тысячелетней войны, доминирующий, уверенный в своей зрелой силе. Возможно ли такое?»
Но тогда как понять, почему Онрек здесь изменился? Разве что… о боги! Этот фрагмент Телланна, в отличие от всех прочих, лежит вне Ритуала. Вот почему Онрек обрел здесь плоть и кровь. Здесь не было Ритуала Телланна, не было отделения имасских душ. Значит, здешние Имассы могут даже не знать об Ритуале.
Что произойдет, если Логрос приведет сюда тысячи своих воинов? Если Крон… нет, Серебряная Лиса не позволит. Они нужны ей для чего-то иного. Для другой войны.
Интересно было бы понять, как этот фрагмент связан с тем, что создан для Волков в конце Паннионской войны. Насколько знал Быстрый Бен, Оплот Зверя – или как теперь его называть – засеян душами Т’лан Имассов. Или хотя бы воспоминаниями душ – возможно, это и есть сущность души. Она – клубок сплетенных воспоминаний о чьей-то жизни. Слишком много жизней, слишком много различных полос сплетены нынче воедино…
Тралл Сенгар отошел в поисках воды. Ручейки булькали среди скальных выходов почти везде – камень будто напился воды после отхода льдов.
Онрек еще немного поглядел на котят – и повернулся к Бену. – За теми холмами протянулся ледник, – сказал он. – Я чувствую его гниение. Это древняя дорога, по которой когда-то брели Джагуты. Убегающие от резни. Колдун, вторжение льда меня тревожит.
– Почему? Очевидно, что битва случилась тысячи лет назад, а сегодня все Джагуты мертвы.
– Да. Но дорога напомнила мне о… кое о чем. Пробуждается память…
Быстрый Бен спокойно кивнул: – Это как тени. Да.
– Именно.
– Не тревожься: это не надолго.
Имасс нахмурился, отчего его грубое лицо стало менее, чем обычно, походить на лицо человека. – Да, в глубине души я чувствую… Я просто… забыл.
– Ты слишком строг к себе, Онрек. Не нужно все время казаться сияющим от радости.
Улыбка Онрека была грустной. – Я делаю подарок другу, – сказал он тихо, – в ответ на множество даров, которые он сделал мне.
Быстрый Бен вгляделся в лицо воина. – Дар теряет ценность, Онрек, если его передаривают множество раз. Он начинает утомлять нас. Всех нас.
– Да. Теперь и я это вижу.
– К тому же, – продолжил маг, смотря на эмлав (они набили животики и теперь играли в драку на залитой кровью траве), – возможен и другой дар. Показать свою слабость. Этот дар вызывает симпатию вместо простого восхищения. Если тебе понятно…
– Понятно.
– Кстати, ты сделал много красок. Зачем?
Улыбка внезапно расцвела: – А ты умен. Когда я найду каменную стену, способную говорить… о да, это другой дар. Мой запретный талант.
– Запретный? Почему?
– Среди моего народа установлено табу на точное изображение себе подобных. Слишком многое изображено – слишком многое попало в плен к времени. Сердца могут разбиться. Измена разрастается подобно паразитам.
Быстрый Бен метнул на Онрека взгляд и отвел глаза. «Сердца могут разбиться. Да, душа может стать злобным привидением. Это точно».
Тралл Сенгар вернулся с раздутыми водяными мехами. – Ради Сестер, – воскликнул он, глядя на Онрека. – Что я вижу? Ты хмуришься?
– Да, друг. Хочешь узнать, почему?
– Вовсе нет. Честно говоря, это чертовское облегчение.
Онрек наклонился и взял за шкирку одного из котят. Зверек яростно зашипел и задергался. – Тралл Сенгар, ты можешь объяснить нашему другу, почему Имассам запрещено правдоподобно изображать себя. Можешь также рассказать мою историю. Пусть поймет, почему во мне живет боль – ведь я вспомнил, что смертная плоть реальна только когда питается дыханием любви.
Быстрый Бен прищурился на Онрека. «Не припоминаю, чтобы просил о подобных откровениях. Не люблю залезать в чужую шкуру».
Тралл вздохнул, внезапно потеряв приподнятое расположение духа. Хотя это был вздох облегчения, сбрасывания давно надоевших пут. – Расскажу. Спасибо тебе, Онрек. Некоторые секреты подобны тяжкому бремени. А когда я изложу Бену ту подробность твоей жизни, что помогла нам обрести дружбу… я открою тебе свой секрет. Я расскажу, что сделала мне Эрес’ал задолго до того, как явилась перед нами в пещере.
Последовал долгий миг молчания.
Потом Быстрый Бен фыркнул: – Чудесно. А я поведаю о двенадцати душах. И об обещании, которое я дал некоему Вискиджеку – обещании, которое я пронес через всю жизнь и намерен нести дальше. Вот тогда, думаю, мы будем поистине глубоко знать друг друга.
– Это, – сказал Онрек, поднимая второго котенка и держа их бок о бок, – день даров.
Из-за холмов прогремел гром. Он постепенно затих и не повторился.
Эмлавы вдруг притихли.
– Что это было? – спросил Тралл.
Быстрый Бен ощутил, как тяжело бьется сердце в груди. – Это друзья, была долбашка.
Скрипач пересек грязный сарай и встал над спящим Бутылом. Посмотрел на юного солдата, скорчившегося под темно-серым одеялом. «Бедный ублюдок». Толкнул тело носком сапога. Бутыл застонал. – Солнце село, – сказал Скрпач.
– Знаю, сержант. Я следил, как оно садится.
– Мы соорудили носилки. Просто встань, поешь чего-нибудь – и покойся на переносной постели всю ночь.
– Это если я вам не понадоблюсь.
– Да, если не понадобишься.
Бутыл сел и потер лицо: – Спасибо, сержант. Мне не нужна вся ночь. Половины хватит.
– Ты возьмешь то, что я даю. Солдат, если ты не поспишь, сожалеть придется всем.
– Ладно, ладно. Играете на чувстве вины. А мне плевать.
Скрипач улыбнулся, отворачивая лицо. Остальные солдаты собирали снаряжение, изредка перебрасываясь словечком – другим. Геслер со своими остался в заброшенном доме: нет смысла скучиваться всем в одном месте. Простейший закон тактики.
Их не преследовали. «Барабан» свою работу сделал. Но при этом потеряно четыре долбашки, не считая тех, что использовали раньше. Осталось две. Плохая новость. Если их найдет другой отряд… все умрут или еще хуже. «Ну, моряки легко не сдаются. Да и то – до сих пор мы выживали».
Подошел Каракатица: – Скрип, Тарр сказал, все готовы. – Он глянул на Бутыла. – Мне досталась неудачная сторона носилок. Солдат, не вздумай пускать газы.
Бутыл не смог ответить (рот его был набит орехами и салом) и просто уставился на сапера.
– О боги, – продолжал Каракатица, – ты наелся этих хундрильских кексов, так? Скрип, если нам придется зажечь факел, чтобы освещать дорогу…
– Не разрешаю, Карак.
– Наверное, правильно. Бутыл озарил бы все ночное небо. Дыханье Худа! Почему мне всегда достается короткая соломинка?
– Пока ты соперничаешь с Кораббом, – ответил Скрипач, – имя твое будет «Короткая Соломинка».
Каракатица подошел к нему ближе и шепнул: – Тот большой бум-бум привлек к нам целую треклятую армию.
– Если считать, что у них она стояла наготове. Пока что мы налетали на роты и отдельные отряды. Если тут армия, она рассеяна. Чего и следовало ожидать. Зачем держать силы в одном месте, если твой враг разбежался по прыщавой спине Худа? Будь они поумнее – прислали бы подкрепления, чтобы нам ни одной оленьей тропы не осталось для отхода.
– Пока что, – сказал Каракатица, массируя плохо залеченное плечо и отыскивая взглядом сквозь сумрак солдат взвода, – они не показали особого ума.
– Морантские припасы для них в новинку, – заметил Скрипач, – как и наш вид магии. Тот, кто за главного, до сих пор отступает, пытается угадать наши планы.
– А я вот как думаю: тот, кто у них за главного, сейчас украшает кишками вершину дерева.
Скрипач пожал плечами, взвалил на спину вещмешок и поднял самострел.
Капрал Тарр еще раз проверил вещички, выпрямился. Просунул левую руку в ремень щита, поправил перевязь, поплотнее натянул шлем.
– Почти все несут щиты на спине, – сказал Корик от входа в сарай.
– Но не я, – ответил Тарр. – Вот случись засада – разве есть время готовиться? А я всегда в готовности. – Он напряг мышцы плеч, чтобы удобнее легла кольчуга. Привычный, успокаивающий шелест железных «чешуек». Без солидного веса доспехов ему теперь даже ходить неудобно. Застежки на вещмешке особые, их можно расстегнуть одной рукой, пока вторая выхватывает меч. По крайней мере один во взводе должен идти впереди, чтобы дать остальным время схватить оружие.
Именно этому его учили с самого начала. Бравый Зуб сразу увидел, что у Тарра твердая, упрямая душа. Так и сказал: «Твое имя Тарр, солдат? Подходяще. Почти как «таран». Стой на месте, словно ноги приклеились к земле. А рукой – бей со всей силы. Теперь это твоя работа. Удержи врага в первый миг, дай товарищам пережить натиск. Понял? Но пока ты недостаточно силен. Надевай – ка тяжелые доспехи, начнем учиться бою».
Ему понравилась идея неподвижности. А еще ему понравилась идея стать капралом, особенно потому, что капралу редко когда приходится говорить. И взвод выпал хороший. Быстро учатся. Особенно Улыба. Вот в Кораббе он не уверен. Да, точно, этому человеку подмигнули Опонны. И смелости не занимать. Но ему всегда нужно вылезти первым, впереди Тарра. Да, пытается что-то доказать. Тут загадки нет. Пока что взвод видит в Кораббе новобранца. Более или менее. Ну, он уже немного продвинулся – ведь никто не кличет его в лицо Рекрутом. Но сам Тарр все еще думает о нем как о ново