Сверкающие доспехи, клинки. Волосы как снег, лица без рубцов и морщин. Полуоглушенные люди встают, шатаясь – непорочные видения на ярко-зеленой травке, затянувшей все вокруг. Казалось, трава растет на глазах.
Он обернулась, отыскивая Клюва.
Для горения требуется топливо.
Чтобы спасти всех, Клюв израсходовал топливо внутри себя.
Фаредан в ужасе взирала на кучку жженых костей и пепла. Но нет, пепел сохранил очертания, призрак – сквозь слезы она с трудом различила охватившие колени руки, склоненную на грудь голову. Словно спрятавшийся в каморке мальчик. Ребенок, пытающийся стать меньше, совсем маленьким.
«Клюв. Боги подлые… Клюв».
– Хотите подобрать оружие? – спросил Скрипач вожака Эдур. – Если желаете продолжить, мы готовы.
Но пожилой воин качал головой: – Мы покончили с империей. – Помолчав, он добавил: – Если вы позволите нам уйти…
– Я думаю, что многие из нас желали бы перебить вас всех.
Вождь кивнул.
– Но, – сказал Скрипач (солдаты стояли за его спиной и смотрели на Тисте Эдур – а те смотрели на солдат), – мы здесь не ради геноцида. Вы оставите императора без защиты?
Вождь указал на север: – Наши села далеко. Там мало кто остался, и они страдают без нас. Я поведу воинов домой, малазанин. Отстраиваться. Ожидать возвращения семей.
– Тогда идите.
Вождь Тисте Эдур поклонился. Сказал: – Хотел бы я… отменить… все то, что было сделано.
– Скажи – ка мне… Ваш император – его можно убить?
– Нет.
Больше ничего не было сказано. Скрипач смотрел, как Эдур отправляются в путь.
Позади него Корик хмыкнул: – Я был чертовски уверен, что нам придется биться.
– Скрипач, армия Летера уходит, – сказал Геслер.
– Адъюнкт, – кивнул Скрипач. – Она вколотит их в землю.
– Я о том, – продолжал Геслер, – что дорога на Летерас открыта. Неужели мы позволим Адъюнкту и ее соленым солдатам обогнать нас?
– Отличный вопрос. – Скрипач наконец повернулся к нему. – Давай спросим кулака?
– Да. А заодно узнаем, почему мы еще живые.
– И вдобавок белые.
Геслер стащил шлем и ухмыльнулся: – Говори за себя, Скрип.
Золотые кудри. – Худ побери, – пробурчал Скрипач, – самая гадкая гадость, какую я видел.
Чья-то рука помогла Клюву встать. Он огляделся. Ничего особенного. Белый песок, впереди ворота из белого мрамора, внутри кружится серебряный свет.
Сжимавшая его ладонь рука была костлявой, странного зеленого оттенка. Высокий незнакомец носил рваную черную одежду, лицо прятал под капюшоном. Казалось, он смотрит на ворота.
– Это туда мне придется идти, да?
– Да.
– Ладно. А ты пойдешь со мной?
– Нет.
– Ладно. Ну, тогда отпустишь руку?
Рука больше не держала его. – Дело необычное, – сказал незнакомец.
– Какое?
– Я редко ожидаю… прибывших. Лично.
– Меня зовут Клюв.
– Да.
– А что там?
– Там тебя ждет брат, Клюв. Он уже заждался.
Клюв улыбнулся и торопливо шагнул вперед – серебристый свет в проходе о чем-то напомнил ему.
Голос незнакомца заставил его застыть. – Клюв.
– Да?
– Твой брат. Он не узнает тебя. Пока. Ты понимаешь?
Клюв кивнул. – Почему ты не идешь со мной?
– Я решил подождать… другого.
– Брат, – сказал Клюв. Улыбка стала еще шире. – Я теперь выше. Сильнее. Я смогу спасти его? Разве нет?
Последовала пауза. Незнакомец сказал: – Да, Клюв, ты сможешь его спасти.
Да, это разумно. Он снова двинулся к воротам. Уверенной походкой. В проход, через серебряный свет, чтобы выйти на ту сторону, на полянку около быстрого ручья. На берегу стоял на коленях его брат. Такой, каким он помнил его. На траве вокруг были сотни маленьких восковичков. Улыбающиеся лица – целая деревня, а может, и город.
Клюв подошел к брату.
Тот сказал, скромно опустив глаза: – Я сделал их для него.
– Они прекрасны, – ответил Клюв и ощутил бегущие по щекам слезы. Слезы мешали, и он утерся рукавом. – Можно с тобой поиграть?
Брат помедлил, поглядел на фигурки и кивнул: – Давай.
Тогда Клюв присел рядом с братом.
На той стороне бог Худ стоял неподвижно, наблюдая. Ожидая.
Против двух армий поднялась третья. Армия грязи, от которой не защитит никакой щит, которую не истребит никакой меч. Островки сухой почвы стали трясиной – ноги проваливались в жидкий ил, их обматывали упавшие куски парусины. Серый от грязи солдат сражался с таким же серым воином. Отчаяние, ужас и злоба не давали им разойтись.
Кишащая толпа стала единой – зверем, хаотически извивающимся и барахтающимся в болоте; над ней поднимался оглушительный шум – лязг металла, вопли боли и агонии.
Солдаты и воины падали, их тут же затаптывали в кровавую жижу. Трупы пропадали из вида. Стены щитов разрушились, строй смешался; сражение превратилось в поединки стоящих грудь к груди, по колено в воде бойцов.
Зверь качался, зверь в безумии пожирал сам себя, но командиры посылали в мятущийся водоворот все новых людей.
Клинья тяжелой пехоты Летера должны были смести овлов, но доспехи стали для них проклятием – солдаты не могли заполнять открывшиеся бреши и с трудом держались на ногах. Пехотинец вдруг замечал, что увяз в грязи и отстал от товарищей; овлы собирались вокруг него и рубили, кололи, пока летериец не падал. Там, где летерийцам удавалось собраться группой – от трех до тридцати – они устраивали побоище, дюжинами сражая плохо организованных дикарей. Но грязь быстро подбиралась к ним, разделяя людей.
На западном фланге вдруг показались К’чайн Че’малле и устроили ужасную резню.
Биветт послала против них лучников и вооруженных копьями застрельщиков; они с тяжелыми потерями отогнали бестий. Те ушли, усеянные стрелами; самка хромала, потому что в левом бедре глубоко засела пика. Атрипреда хотела послать за ними кавалерию Синей Розы – но уланы потерялись где-то на северо-востоке, преследуя остатки конных овлов. Кечра оставались неподалеку – разбрызгивая грязь с каждым широким скачком, они кружили у восточного фланга сцепившихся армий.
Если они решат напасть вновь… сил у Атрипреды остается мало: двести застрельщиков, которые могут заслонить жидкой стеной копий всего лишь четвертую часть армии Летера. Лучников тоже почти не было.
Восседая на нервно пляшущем коне, Биветт смотрела на битву с края старой береговой линии и проклинала имена всех известных ей богов. «Мерзкие Кечра! Неужели они неистребимы? Нет, поглядите на раненую! Тяжелые копья могут нанести им вред – возьми меня Странник, неужели появляется шанс?»
Она взмахом руки подозвала одного из немногих оставшихся вестовых. – Финед Тревал поведет застрельщиков к восточному флангу, – сказала она. – Защитный строй на случай нападения демонов.
Вестовой побежал.
Биветт снова принялась изучать ход сражения. Хотя бы заслоняющих облаков пыли нет. Все вполне очевидно: летерийцы давят на овлов, медленно формируя полумесяц окружения. Битва не теряла ожесточения – напротив, оказавшиеся на краях замыкающегося котла овлы поняли, что к чему, и начали сражаться с удвоенной энергией. Они распознали… начало конца.
Биветт не видела Красную Маску. Он с телохранителями ползвона назад покинул главную платформу, чтобы заткнуть брешь в строе своих воинов.
Глупец отказался от возможности видеть битву, отказался от командования. Его помощники не несут знамен, способных воодушевить бойцов. Если Маска еще не мертв, он покрыт грязью, стал неузнаваемым, а значит – бесполезным.
Ей хотелось бы ощутить ликование, торжество. Но она чувствовала лишь, что теряет добрую треть армии.
Ибо овлы не желают принимать истину. Разумеется, о сдаче разговор не идет – это день их истребления – но дураки не бегут, хотя возможность остается, ведь на вязком дне они легко обгонят тяжелую пехоту, а кавалерии у нее почитай что нет. Они могли бы разбежаться – чтоб их разорвало! – в надежде на новые битвы.
Вместо этого ублюдки стоят, сражаются, убивают и умирают.
Даже женщины и старики присоединяются к битве, добавляя в кипящее болото куски своей плоти.
Боги, как она ненавидит их!
Брол Хандар, Смотритель провинции Дрена, полным ртом вкусил кровь женщины – и с судорогой наслаждения проглотил. Когда Эдур склонился, вонзая ей меч в грудь, в лицо хлынул густой, горячий поток. Вырвав оружие из упавшего на почву тела, он развернулся, отыскивая новую жертву.
Вокруг него стояли воины. Почти все они хрипло дышали, стараясь успокоиться. Истребление безоружных и раненых затянуло их в общий кошмар; убийство овлов таило такую радость, что внезапная остановка наполнила воздух каким-то тягостным потрясением.
Это, подумал Брол, вовсе не похоже на забой тюленей у берегов отчизны. Там была необходимость – здесь изобилие вкусов, то горьких, то упоительно сладостных. Он все еще ощущал привкус крови во рту, словно язык покрылся медовой пленкой.
«Отец Тень, я сошел с ума?»
Он озирался. Мертвые овлы, мертвые кони. Эдурские воины с оружием, скользким и роняющим багровые капли. Вороны уже спускаются на угощение.
– Вы ранены, Смотритель?
Брол утер кровь с лица и покачал головой: – Строиться. Мы идем в битву. Снова будем убивать. Убьем их всех!
– Да, господин!
Месарч едва ковылял. Он почти ослеп от грязи. Где Красная Маска? Пал? Ответа не было. Он сжимал рукой бок, раненый проникшим сквозь кожу доспеха мечом; из-под пальцев сочилась кровь. Юный ренфайяр сражался с грязью, пробираясь к платформе – но враги почти подошли к ней с востока. На платформе никого не осталось.
Неважно.
В этот миг он желал всего лишь выбраться из грязи, попасть на твердые доски. Слишком многие из товарищей сгинули в мутной жиже, отчего в памяти всплыли ужасные воспоминания о похоронах заживо – его «ночи смерти», в которую безумие прокралось в мозг. Нет, он не упадет, не утонет, не позволит тьме залить глаза и рот.