Неверие терзало его. Красная Маска, величайший вождь, вернувшийся и обещавший триумф – гибель летерийских захватчиков – подвел овлов. «Теперь мы умрем. Наш народ. Земля равнин не сохранит даже эха наших жизней. Мы уйдем навечно».
Он не мог этого принять.
Но это было истиной.
«Красная Маска, ты истребил нас».
Он добрел до края настила, протянул свободную руку. Оружия в ней не было.
«Когда я потерял его?»
Сзади раздался звериный рык; Месарч обернулся и увидел искаженное, серое, покрытое трещинами лицо под шлемом. Белки глаз блестели под слоем грязи.
В груди запылал огонь – Месарч почувствовал, что возносится ввысь, качаясь на острие вражеского клинка – что горячее железо выходит из спины и вонзается в доску – летериец подался за ним, приминая грязь сапогами, всё налегая на тесак – хотя клинок не мог войти глубже, прорезав спину Месарча и застряв в древесине. Голова оскалившего зубы летерийца оказалась на уровне колен ренфайяра. Солдат поглядел вверх, отыскал глаза Месарча и начал вытаскивать клинок.
Он говорит, понял овл – твердит одни и те же слова на поганом летерийском языке. Месарч нахмурился – надо понять, что же сказал убивший его враг…
Но слова так быстро таяли в пустоте…
«Нет, я слышу тебя, солдат. Да. Я знаю…»
Летериец видел, что жизнь уходит из глаз юного ублюдка. Хотя рот летерийца был оскален, словно в улыбке, хотя глаза его сияли, но слова его были словами молитвы: – Сохрани жизнь мне, прошу, сохрани жизнь мне, прошу, сохрани…
В семидесяти шагах от них Красная Маска вскочил на коня – одного из немногих еще живых – и натянул удила, разворачивая животное. Он потерял кнут, но полулунный топор оставался в руке – зазубренный, покрытый кровью и мясом.
Боги, он убил столь многих, но они все прибывают. Он чуял их, видел, жаждал их. Пятки воткнулись в бока коня, копыта заплюхали по грязи. Безумие – скакать по такой почве. Но выхода нет.
Убиты тысячи летерийцев, еще большее их количество ожидает бойня. Саму Биветт, о да – он скакал к восточному краю сцепившихся масс, далеко за пределами котла – о, его воины пробьются, окружение не удалось. Воины разорвут тонкие шеренги врага.
Убив Биветт, Маска вернется к резне – ага, вот и К’чайн Че’малле тяжело бегут к нему. Втроем они врежутся в ряды летерийцев, подобно мечу гигантов. Снова и снова, убивая всех, кто попадется на пути.
Сег’Черок подошел справа – поглядите, как поднимаются готовые к бою руки-лезвия. Ганф Мач занимает позицию между Маской и линией застрельщиков, размахивающих жалкими пиками – Ганф Мач хромает, но копье почти вышло – или она сумела его вытащить. Твари не чувствуют боли.
Сег’Черок подобрался еще ближе, поравнялся с конем Красной Маски; голова повернулась, глядя на вождя. Его глаза… такие холодные, такие жутко пустые…
Меч мелькнул размытой линией, отрубив коню голову сразу над ключицами. Удар был столь силен и жесток, что лезвие прошло насквозь, до деревянного седла. Маска перевалился через круп; обезглавленное животное сделало еще полдюжины шагов и упало на бок.
Маска врезался плечом в грязь, покатился, не сразу остановившись – и сумел встать на ноги. Сег'Черок взмахнул вторым клинком, разрубив колени. Кровь хлынула фонтанами, когда вождь упал на спину. Он не мог отвести глаз от голеней, так и стоявших в грязи.
Ганф Мач нависла над ним – когти задней лапы ударили по груди, вонзившись глубоко, сжав и сломав ребра – Красная Маска взлетел – и оказался на пути клинка Сег’Черока. Меч отрезал правое плечо, послал руку кувыркаться в воздухе. Топор все еще был зажат в кулаке.
Красная Маска глухо ударился о почву, уже мертвый.
Находившийся в трех сотнях шагов восточнее Тук Анастер привстал в стременах и, не обращая внимания на горестные вопли Ливня, проследил за К’чайн Че’малле. Твари еще раз подошли к поверженному Маске; самка пнула труп ногой, перевернув, и отступила. Еще миг – и твари затопали, побежав на северо-восток – головы вытянуты вперед, хвосты выставлены горизонтально, словно пара копий.
– Он подвел их, – прошептал Тук. Какая еще могла быть причина? Может, причин и много, но лишь сам Красная Маска сумел бы осветить все тайны, окружающие двух К’чайн Че’малле. Их появление здесь, их союз – союз, которому пришел конец, ибо он не справился.
Внезапность расправы до сих пор отзывалась в груди тупой ломотой.
Чуть дальше последние овлы – их оставалось несколько сот человек – попали в окружение и умирали. Кладбищем для них станет грязевая лужа.
Несколько застрельщиков подбирались все ближе к замеченным недобиткам. К Туку Анастеру на лошади. К Ливню. А также к двум десяткам детей, которых сочли неготовыми для смерти с оружием в руках. Но им все равно придется умереть.
Все так же игнорируя отчаянные стоны овла, Тук пошевелился в седле, обернулся – он подумывал убить детей собственной рукой – закрыть глаза рукой, ударить быстро… но тут заметил на востоке странную неровную линию. Движение. Стадо бхедринов?
Нет. Это армия.
Прищурив глаз, он следил за приближающимся строем – «да, они направляются сюда. Не летерийцы – я не вижу знамен, вообще никаких знамен. Нет, это не Летер».
Тук поглядел на бегущих к ним застрельщиков. Осталась сотня шагов.
Последний взгляд – на скорчившихся, рыдающих или онемевших от страха детишек – и он отвязывает от седла кожаную сумку, в которой хранил свои стихи. – Ливень! – рявкнул Тук, бросая сумку воину – тот поймал, хотя лицо было залито слезами и грязью, а в широко открытых глазах плескалось непонимание.
Тук указал на далекое войско: – Видел? Это не армия летерийцев. Разве не ходили слухи о Болкандо и его союзниках? Слушай меня, Ливень, проклятие! Ты последний. Ты и эти детишки. Возьми их – уведи их, и если хоть один дух – хранитель оберегает ваш народ, сегодняшний день не станет последним днем Овл’дана! Понимаешь?
– Но…
– Ливень… Да иди же, проклятие! – Тук Анастер, последний из Серых Мечей Элингарта, Мезла, вытащил лук, наложил на тетиву первую стрелу с каменным наконечником. – Я куплю вам время – но вам надо бежать!
Он намотал удила на луку седла, сжал коленями бока лошади, склонился – и поскакал на летерийских загонщиков.
Комья грязи разлетались во все стороны – лошадь перешла в галоп. «Дыханье Худа, это будет нелегко!»
В пятидесяти шагах от пехотинцев он поднялся в стременах и начал стрелять.
Ливень вел детей по дну бывшего моря – пологому склону, поднимающемуся именно туда, откуда наступала армия темных фигур. Ни знамен, ни знаков различия. Он видел, что они не соблюдают правильных воинских построений. Просто масса – так могли бы выступать овлы или племена равнин Ак’рюна и Д’расильани.
Если армия состоит из воинов этих племен, вечных соперников Овл’дана – он ведет детей к вполне возможной гибели.
«И пусть. Мы уже мертвы».
Еще несколько неуверенных шагов – и он застыл. Дети сгрудились вокруг. Погладив одного по голове, Ливень обернулся назад.
Тук Анастер заслужил хотя бы это. Свидетелей. Ливень не верил, что в этом человеке сохранилось мужество. Он ошибался.
Несчастная лошадь. Несчастный Тук. Когда-то он был солдатом, давно – но он уже не солдат. Он был молодым – чувствовал себя молодым – и душа горела ярким пламенем. Даже пылающего осколка, уничтожившего его красоту – уж не говоря о глазе – оказалось недостаточно, чтобы погасить чувство собственной неуязвимости.
Все изменил плен в Домине. Многочисленные повреждения плоти и костей, извращенное лечение, распад души, для которой даже стоны стали звучать музыкой – все это украло юношеские мечты и убеждения. Попытка вернуть прошлое приносила лишь боль.
Перемещение в тело другого человека должно было даровать ему новую жизнь. Но внутри он остался Туком Младшим. Человеком, который был солдатом – но давно перестал им быть. Ничего не изменила и жизнь среди Серых Мечей. Они направились в далекую страну, завлеченные Волками – те посылали смутные видения, спутанные пророчества и неясные сны; их ожидало великое противостояние, мировой пожар, на котором они были нужны. Отчаянно нужны.
Но, как быстро выяснилось, не бок о бок с овлами.
Величайшая ошибка. Неправильные союзники. Не та война.
Ну, Тук никогда не доверял богам. Никому из них. На самом деле список тех, кому он мог доверять, был огорчительно коротким.
Порван-Парус. Ганоэс Паран. Грантл.
Тоол.
Колдунья, посредственный капитан, караванный охранник и треклятый Т’лан Имасс.
Вот бы они оказались здесь, поскакали с ним бок о бок!
Лошадь еле передвигалась, увязая в грязи. Опираясь коленями на плечи животного, Тук посылал во врагов стрелу за стрелой – хотя и понимал всю бессмысленность этого. Они почти не видел их, потому что седло тряслось, грязь летела во все стороны, а лошадь то и дело дико прядала, стараясь удержаться на ногах.
Он подъехал ближе, услышал крики. Осталось две стрелы. Тук привстал в стременах, натянул тетиву…
Как оказалось, ни одна стрела не пропала зря. Восемь загонщиков лежали мертвыми.
Еще одна стрела со свистом прорезала воздух и попала в лоб девятому летерийцу. Каменный наконечник пробил и бронзу шлема, и кость.
«Последняя стрела. О боги…»
Он вдруг оказался среди летерийцев. Вогнал последнюю стрелу в грудь какой-то женщины.
Копье вонзилось в левую ногу, прошло насквозь и оцарапало бок лошади. Животное завизжало и бросилось вперед…
Отбросив лук, он выхватил скимитар – проклятие, надо было взять и щит – и начал рубить направо и налево, отбивая нацеленные пики…
Лошадь вынеслась из круга. Она могла бы поскакать в сторону летерийских шеренг, что были шагах в двухстах – но Тук схватил поводья и развернул животное.
Оказалось, что двенадцать или больше застрельщиков бежали вслед за ним.