Она стояла сейчас рядом с братом. Но не протянула к нему руку, даже не удостоила его сочувственным взглядом. Нет, она вглядывалась в летерийскую армию.
– Они готовятся нас встретить, – сказала она. – Тисте эдур на подходе. Кавалерия ждет вдоль старой береговой линии. Онос Тулан, мы теряем время. Ты знаешь, что скоро мне придется вас покинуть. Очень скоро.
Тлен высвободился из объятий Хетан. Не говоря ни слова, встал, потом пошел.
Туда, где пал его друг.
Оул’данский воин сделал полшага ему наперерез.
– Нет! – вскричал он, умоляюще глядя на Хетан. – Ему нельзя! Мезлан – он же был его другом? Ему туда нельзя!
Тлен шел.
– Умоляю! Ему лицо срезали!
Хетан дернулась от боли.
– Он видел, – еле выговорила она.
И тут Тлен остановился и, обернувшись, поймал взглядом глаза Хетан.
– Любовь моя, – произнес он хрипло, – я не понимаю.
Все, что она смогла сделать, – покачать головой.
– Они его предали, – продолжал Тлен. – И все равно. Сегодня. Он поскакал навстречу врагу.
– Чтобы спасти их детей, – подтвердила Хетан. – Да.
– Я не понимаю.
– Ты много рассказывал мне о своем друге, муж мой. О Токе Младшем. О том, что он был человеком чести. Ответь мне, муж мой: разве он мог поступить иначе?
Она смотрела на возлюбленного, и сердце ее готово было разорваться. Эти имассы – они никогда не умели скрывать своих чувств. У них не было того притворства, тех масок, которыми, к несчастью, одарены все остальные, включая ее баргастов. У них не было должного самообладания, самоконтроля, и любое горе ранило их душу сильнее, чем Хетан могла вообразить. И с любовью у них все так же, как с горем. И с дружбой. И, увы, с преданностью.
– Они остались живы, – сказал наконец Тлен.
Она кивнула.
Ее муж повернулся и продолжил свое мучительное шествие.
Килава нетерпеливо фыркнула.
Хетан подошла к кожаной сумке, отброшенной оул’данским воином. Подняла, перекинула через плечо.
– Килава, – сказала она. – Заклинательница костей. Веди баргастов в битву. Я останусь с мужем.
– Они меня не…
– Не говори ерунды. Они послушаются – даже если из одного лишь страха. К тому же чем раньше они закончат побоище, тем скорей ты сможешь с нами расстаться.
Килава вдруг улыбнулась, обнажив клыки, как у пантеры.
Хетан пробрало холодом. Хвала духам, что ты улыбаешься так редко, Килава.
Атри-преда Биватт дала своим войскам приказ покинуть дно моря. Вернуться на более твердую почву. Их сегодняшний триумф оказался омрачен привкусом страха. Еще одна армия, будь она проклята, и очевидно, что она намерена вступить в бой с ее собственной – измотанной и понесшей потери. Однако она позволила себе лишь несколько мгновений, чтобы молча гневаться на несправедливость, после чего заставила себя вспомнить об ответственности, которую накладывает должность командующего.
Они будут сражаться храбро и с честью, хотя варварское войско продолжало прибывать в численности и становилось все ясней, что никакой надежды нет. Семьдесят тысяч, если не больше. Те, кто высадился на северном побережье, а еще, быть может, союзники Болкандо, о чем ходили упорные слухи. Снова вернулись на север – вот только зачем? Чтобы прийти на помощь оул’данам? В таком случае они опоздали. Биватт выполнила то, что намеревалась сделать; то, что ей приказали. Оул’даны уничтожены.
Семьдесят тысяч или все двести. Биватт и ее армия обречены. Хотя, конечно, в общей картине такие вещи никогда ничего не меняли. Летерийская империя отбросит и этих захватчиков. Если же отбросить не удастся, подкупит, чтобы они отложились от Болкандо; более того, обратит их в собственных союзников, чтобы всем вместе убийственной волной обрушиться на приграничное королевство.
Внезапно она поняла, что, может быть, в этом и заключается решение… Она повертела головой и увидела одного из своих финаддов. Подошла поближе.
– Финадд, подготовьте депутацию. Мы попытаемся вступить в переговоры с этим новым врагом.
– Слушаюсь!
Офицер кинулся выполнять приказ.
– Атри-преда!
Биватт обернулась – к ней подходил Брол Хандар. На имперского правителя наместник был сейчас совсем не похож. Весь в кровавых пятнах, а рука, сжимающая меч, целиком покрыта засохшей кровью.
– Похоже, мы все-таки не опоздали, – заметил он.
– Это не оул’даны, наместник.
– Я и сам прекрасно вижу. И вижу также, что и вы, атри-преда, и я сам сегодня умрем. – Он сделал паузу, потом выдавил из себя смешок: – Помните, атри-преда, вы предупреждали, что Летур Аникт хочет меня убить. Однако я прошел весь этот путь вместе с вами и вашей армией…
– Наместник, – перебила она, – в моем войске было десять посланных Летуром Аниктом убийц. Все они мертвы.
Его глаза медленно расширились.
– Вы не замечали зачастую рядом с собой одного рослого солдата? – продолжала Биватт. – Я поставила перед ним задачу позаботиться, чтобы вы остались живы, и он мой приказ выполнил. К сожалению, наместник, я подозреваю, что теперь не поможет и он. – Разве что у меня получится договориться.
Она бросила еще один взгляд на надвигающегося противника. Тот сейчас разворачивал знамена. Всего несколько, и все одинаковые. Биватт прищурилась – ей мешало вечернее солнце.
Узнала знамена.
И вся похолодела внутри.
– Плохие новости.
– Атри-преда?
– Я узнаю эти знамена, наместник. Переговоров не будет. Шансов на капитуляцию тоже.
– Это те самые воины, – сказал, на мгновение задумавшись, Брол Хандар, – что воздвигали курганы.
– Да.
– Значит, они уже какое-то время за нами следовали.
– Во всяком случае, их разведчики, наместник. И дольше, чем вы думаете.
– Атри-преда.
Обернувшись к нему, она вгляделась в его посерьезневшее лицо.
– Да, наместник?
– Желаю вам умереть достойно.
– Я именно так и намерена поступить. И вам того же. Умрите достойно, Брол Хандар.
Брол отошел от нее в сторону, двинулся через редкий строй солдат, выискивая глазами одного вполне конкретного. Высокий, лицо доброе, теперь еще и заляпано грязью.
Встретившись с ним глазами, тисте эдур ответил на непринужденную улыбку своей собственной.
– Наместник, я вижу, вам сегодня скучать не пришлось.
– Вижу, что тебе тоже, – ответил Брол. – Похоже, скучать и дальше не придется.
– Да, но я вот что скажу – у меня есть повод для радости. Под ногами наконец-то твердая почва.
Наместник хотел просто поблагодарить солдата за то, что все еще жив. Вместо этого он надолго умолк.
Солдат потер лицо и сказал:
– Наместник, я уверен – ваши арапаи ждут вас. Видите, противник уже готовится.
Именно этого Брол Хандар и ожидал.
– Мои арапаи вполне справятся и без меня, летериец. Я предпочел бы попросить тебя еще об одном одолжении.
– Спрашивайте, наместник.
– Не окажешь ли мне честь сражаться рядом с тобой? До тех пор, пока мы оба не умрем.
Глаза солдата чуть расширились от удивления, и тут же на лицо его вернулась прежняя улыбка:
– Выбирайте, где встать, наместник. Справа или слева?
Брол Хандар встал по левую руку. Будет ли он сам прикрыт слева, его не волновало.
В этом имелось какое-то удовлетворение.
Тем временем вся северная половина Дрена была охвачена беспорядками, и можно было ожидать, что к вечеру хаос перекинется и на южную, более зажиточную часть города.
Венитт Сатад, попросивший и получивший срочную аудиенцию с управителем Летуром Аниктом – который встретил его, стоя перед собственной конторкой, его круглое бледное лицо было покрыто потом, а в глазах слуга разглядел своего рода изумление пополам с глубокой тревогой, – приближался к нему, не торопясь и не медля. Походкой человека, у которого есть одно вполне определенное дело.
Он заметил, как Летур Аникт вздрогнул, внезапно увидев все в ином свете, но хода не замедлил.
И вогнал свой кинжал сквозь левый глаз управителя глубоко в мозг.
Под весом падающего Летура Аникта оружие высвободилось само.
Венитт Сатад, наклонившись, вытер кинжал о шелковый халат управителя; потом выпрямился и направился к дверям, чтобы покинуть помещение.
У Летура Аникта оставалась жена. Дети. Была охрана, но о ней уже позаботился Орбин Правдолов.
Венитт Сатад собирался разобраться с наследниками.
Сейчас он действовал не как агент Свободного попечительства. В настоящий момент он был должником.
С которого достаточно.
Хетан оставила мужа на коленях рядом с телом Тока Младшего. Больше она ничего не могла для него сделать, и вины ее в этом не было. Горе имасса было подобно бездонному колодцу, такому, что способен схватить ничего не подозревающую жертву и швырнуть вниз, в нескончаемую тьму.
Однажды, уже давно, Тлен стоял перед своим другом, и друг не узнал его, что для имасса – снова, после многих и многих тысячелетий, ставшего смертным – послужило своего рода забавой, той шутовской ее разновидностью, когда настоящая радость заключается в том, чтобы в конце концов раскрыть правду.
Тлен, в своем нечеловеческом терпении, ждал возможности раскрыть правду очень долго. Как выяснилось, слишком долго. Друг его умер, так ничего и не узнав. А шутовство нанесло ее мужу такую рану, от которой он, подозревала Хетан, быть может, уже никогда не оправится.
Так что, понимала она в глубине души, этот и без того трагический день, возможно, принесет новые потери. Жена потеряет мужа. Две дочери – приемного отца, а сын – родного.
Она подошла туда, где расположилась, наблюдая за битвой, Килава Онасс. С ее стороны было весьма милосердно не обращаться в свою форму одиночницы и дать вместо этого кланам белолицых баргастов свободу делать то, что у них получалось лучше всего: со всей возможной дикостью убивать направо и налево.
Хетан увидела, что Килава стоит там, где пал одинокий всадник – убитый, как она отметила, оружием к’чейн че’маллей. Типичное для них жестокое убийство, пробудившее в ней память о том дне, когда она сама стояла перед этими созданиями, – память, пронизанную горем, поскольку в тот день пал ее брат.