– Да, который притом замедляет ток воды. Кроме того, вода меняется, в нее собираются отходы из города, и поэтому, впадая обратно в реку, вода другого цвета. Грязная и нечистая.
– Чем медленнее идешь, тем грязнее сапоги?
– Конечно, – кивнул Икарий.
– Время устроено иначе.
– Ты так уверен? Когда сидишь и ждешь, мозг полнится раздумьями, случайными мыслями, словно отходами. Когда же действуешь, течение жизни ускоряется, вода становится прохладной и прозрачной.
– Перед лицом того, что нас ждет, Икарий, лучше все-таки подождать.
– Ты имеешь в виду встречу с Руладом? Как знаешь. Но повторю еще раз, Таралак Вид, я следую иным путем.
Они прошли еще несколько шагов.
Затем грал сказал:
– Знаешь, зачем они обматывают горшки жгутом? Чтобы не разбились.
Глаза старшего оценщика блестели. Он смотрел на Икария, который остановился вместе Таралаком Видом у лотка горшечника шагах в двадцати. Монашек сцепил руки и перебирал пальцами, а дышал часто и прерывисто.
Самар Дэв, стоявшая рядом, вздохнула и спросила:
– Надеюсь, ты не собираешься упасть замертво? Если бы я знала, что мы всю прогулку будем держаться в тени ягга, я бы лучше осталась на подворье.
– Выбор, который ты делаешь, происходит исключительно по твоей доброй воле, Самар Дэв, – ответил монашек. – Не по моей и не по чьей бы то ни было еще. Считается, что вся история человеческих конфликтов зиждется исключительно на несовпадении ожиданий.
– Неужели?
– Более того…
– Ладно, оставим это, старший оценщик. Ожидания можно согласовать, и это называется компромиссом. Однако твои странные взгляды не терпят обсуждения, поэтому на уступки пошла только я.
– По собственной воле.
Ей захотелось ударить монашка, но не стоило делать это на виду у всех. Неужели все мужчины такие упертые?
– Он определенно погибнет, причем скоро.
– Едва ли. Я почти уверен, что такого не случится.
Икарий с гралом пошли дальше сквозь толпу, и старший оценщик зашагал следом, держась на почтительном расстоянии. Самар Дэв вздохнула и присоединилась к нему. Толпа ей не нравилась. Что-то в ней было не так. Все какие-то напряженные, озлобленные. Крики торговцев звучали натужно и слегка отчаянно. Прохожие иногда останавливались, но практически ничего не покупали.
– Что-то происходит, – сказала она.
– Все легко объясняется неминуемой финансовой паникой, Самар Дэв. Ты, конечно, можешь считать, что я ничего не вижу, кроме Него, однако, уверяю тебя, я оценил состояние Летераса и сделал выводы относительно всей империи. Ей грозит кризис. Богатство, увы, не бесконечно, но системы, как здесь, основаны на предположении, что ресурсы неисчерпаемы. Под ресурсами я понимаю дешевый труд и материалы, а также неутолимый спрос. Однако же спрос опирается на довольно эфемерные качества, такие как уверенность, воля, осознанная необходимость и неумение прогнозировать, а каждое из этих качеств, в свою очередь, подвержено неожиданному и подчас необъяснимому влиянию. Мы с тобой наблюдаем, как сложное сочетание факторов рушит эти качества. Более того, я считаю, что все это не случайно, а кем-то подстроено.
Она уже было начала засыпать под эту тираду, однако последнее замечание встряхнуло ее.
– Кто-то хочет подорвать экономику Летераса?
– Вот именно, Самар Дэв, «подорвать». Да, кто-то стоит за всем этим, подталкивая экономическую систему к полному краху. Такова моя скромная оценка.
– Скромная?
– Конечно же нет. Я просто привык с иронией относиться к собственной гениальности.
– А зачем?
– Чтобы научиться скромности и смирению.
– Мы весь день будем ходить по пятам за Икарием и его ручным гралом?
– Самар Дэв, я – единственный кабалиец, кто вживую видел нашего бога. Вполне естественно, что я желаю везде следовать за ним.
Бога? Но Икарий не бог, а обыкновенный ягг из одана к западу от Семи Городов. Над ним висит трагическое проклятие, но над кем оно не висит? Вдруг ее внимание привлекла фигура, шедшая навстречу Икарию с Таралаком Видом: высокая, ссутуленная, с разбитым лицом и огромным каменным мечом на спине.
– Только не это… – прошептала Самар Дэв.
– Что такое? – спросил старший оценщик.
– Он увидел его.
– Кого, Самар Дэв?
Но она уже бежала вперед, грубо расталкивая людей с дороги. Что-то будет? Несомненно. Разрешится ли это мирно? Едва ли.
У одного из рожков в приемной прохудился клапан, и оттуда ползли густые струи дыма, змеями завивавшиеся в воздухе. Кашель Урут отдавался глухим лаем. Сиррин Канар, скрестив руки, стоял перед дверями в тронный зал и смотрел за двумя посетителями. Томад Сэнгар ходил туда-сюда, ловко избегая столкновения с другими стражниками, хотя упорно делал вид, что не замечает их. Его супруга плотно запахнулась в темно-серую накидку, напомнив Сиррину стервятника со сложенными крыльями. Груз прожитых лет заставлял ее сутулиться, что еще больше усиливало впечатление. Губы стражника тронула усмешка.
– Полагаю, ожидание тебя забавляет, – проворчал Томад.
– Ах, значит, вы все-таки смотрите за мной.
– Я смотрю за дверью, а ты загораживаешь ее.
Наверняка хочет выломать, подумал Сиррин с улыбкой. Вот только сначала придется пройти сквозь меня, а руки марать мы не хотим, да?
– Ничего не могу поделать, Император очень занят.
– Чем же? – спросил Томад. – Здесь всем заправляет Трибан Гнол, а Рулад просто сидит с бессмысленным взглядом и время от времени кивает.
– Невысокого же вы мнения о своем сыне.
Это замечание их задело. Супруги Сэнгар жестко посмотрели на стражника.
– О Трибане Гноле наше мнение еще хуже, – заявила Урут.
Сиррин не стал отвечать, он прекрасно знал, что́ эти двое тисте эдур думают про канцлера, да и про всех летери, вместе взятых. Тупое предубеждение, особенно учитывая, как быстро эдур пристрастились к летерийскому образу жизни. При этом не стесняясь выражать свое отвращение и презрение. Двуличные твари. Если вам так неприятно, что вы присосались-то к нашей титьке? Вы могли уничтожить все это. Уничтожить нас и всю нашу «ужасную» цивилизацию. Нет, эти дикари не достойны того, чтобы тратить на них слова.
В дверь сзади поскреблись; Сиррин скорее почувствовал, чем услышал это. Он медленно выпрямился.
– Император готов вас принять.
Томад развернулся к двери, и Сиррин разглядел на его лице внутреннее напряжение под маской высокомерия. Урут, стоявшая чуть позади, распахнула накидку, освобождая руки. Что это у нее в глазах? Страх?.. Урут встала рядом с мужем, однако эта близость, видимо, только увеличила напряженность.
Сиррин Канар отступил в сторону и толкнул створку двери.
– За круг, выложенный плиткой, не заходить. Лишний шаг – и вас нашпигуют стрелами. Без предупреждения. Личный приказ Императора. Теперь войдите, только медленно.
В ту самую минуту в западным воротам города на взмыленных лошадях подъехал отряд из четырех летери во главе с тисте эдур. Он крикнул, и прохожие бросились врассыпную, чтобы не угодить под копыта. Всадники были грязные, а двое еще и ранены. Мечи у тех, у кого они остались, были покрыты запекшейся кровью. Эдур был безоружен, а из спины, прямо в правой лопатке, у него торчал обломок стрелы. Плащ, прибитый наконечником к телу, намок от крови. Воин явно умирал. Он умирал уже пятый день.
Тисте эдур еще раз хрипло выкрикнул и повел свой потрепанный отряд через ворота в Летерас.
Странник изучал взглядом Рулада Сэнгара, который так и не пошевелился с тех пор, как канцлер объявил о прибытии Томада с Урут. Возможно ли, что Императора подвела храбрость и он оттягивает неизбежный разговор? Загадка. Даже осторожные расспросы канцлера не помогали понять, что творится на душе у правителя.
Светильники продолжали гореть. Факелы изрыгали дым, а отблески пламени плясали на стенах. Трибан Гнол молча стоял и ждал, сложив руки.
В голове у Рулада разыгрывались нешуточные сражения. Войско воли и желаний схлестнулись с ордой страха и сомнений. Поле битвы было пропитано кровью и усеяно телами павших бойцов. А может, череп Императора заполнял густой непроглядный туман, из которого он не может найти выхода.
Облаченный в заношенное, но роскошное одеяние, он восседал на троне, будто высеченная из камня статуя руки безумного скульптора. Стеклянные глаза, шрамы на коже, кривая улыбка и жирные патлы черных волос. Он казался неотделим от трона, воплощая собой непоколебимость и вечный плен, но безумие добавляло свои краски: проклятие тирании, которая требует слепой покорности и не терпит прекословий.
Взгляните на него и узрите, что происходит, когда единственная справедливость – это месть, когда возражение – это преступление, а сомнение – измена. Давай же, зови их, Император! Пусть твои родители предстанут пред тобой в кошмаре извращенной верности и почувствуют твой гнев!
– Давайте, – прохрипел Рулад.
Канцлер махнул стражнику у двери, тот, тихо лязгнув доспехами, развернулся и провел перчаткой по резной панели. Мгновение спустя дверь открылась.
Посетители находились за той же стеной, возле которой стоял Странник, слева от него, так что он не видел, что происходит снаружи, только уловил несколько неразборчивых реплик.
Томад и Урут Сэнгар вошли в тронный зал и замерли внутри выложенного плиткой круга. Затем поклонились Императору.
Рулад облизнул рассохшиеся губы.
– Они – наши родичи, – заметил он.
Томад нахмурился.
– Они жили в рабстве у людей. Их надо было освободить, разве нет?
– Вы говорите про тисте эдур с острова Сепик, мой Император? – спросила Урут.
– Их освободили, – утвердительно кивнул Томад.
Рулад подался вперед.
– Рабов освободили. Тогда почему, дражайший отец, они все еще гниют в цепях?
Морщинистое лицо Томада выражало смятение. Он явно не мог подобрать слов для ответа.
– Они ожидают вашего решения, мой Император, – сказала Урут. – После возвращения мы неоднократно просили вашей аудиенции, но, увы, – она бросила взгляд на Трибана Гнола, – ваш канцлер постоянно отсылал нас.