Корик ухмыльнулся в ответ, сверкнув зубами в сумерках.
– А остальные трое? Небось не ожидала, что я могу двигаться так быстро?
– Что-то мне подсказывает, ты тоже этого не ожидал.
Он промолчал, потому что так и было. Его охватило какое-то умопомрачение, хотя глаза и руки двигались с убийственной четкостью. Такое ощущение, будто каждый шаг, каждый блок, каждый поворот и каждый взмах тяжелым клинком он наблюдал со стороны. Наблюдал и любовался. Нечто подобное он испытал, когда в строю щитоносцев стоял у пристани в Малазе той ночью. Теперь безграничное счастье уступило место прозрению: «Я обожаю убивать. Нижние боги, как мне это нравится – и чем больше нравится, тем лучше получается. Я никогда не чувствовал себя настолько живым».
– Может, станцуешь как-нибудь снова? – прошептала Улыбка.
Корик удивленно моргнул и попытался разглядеть в темноте ее лицо. Она возбуждена? Неужели он как-то вызвал шевеление у нее между ног? Тем, как убивал врагов?.. Улыбка, ты уверена, что это я сам тогда плясал?
– Чем ближе я тебя узнаю, тем больше боюсь.
Она хмыкнула.
– Так и должно быть, полукровка.
С другого бока подал голос Битум:
– Меня сейчас стошнит…
Чуть поодаль засмеялся Спрут.
– Вот-вот, Битум, видишь, что происходит, когда рушится представление о мире. Конечно, если бы ты умел выписывать пируэты, убивая при этом направо и налево, кто знает…
– Все, хватит. Не надо.
– Ничего страшного, – не унимался Спрут. – Ты просто не танцор, Битум, – ты неповоротлив, как дерево, упрешься в землю и стоишь.
– Может, я и неповоротлив, Спрут, но кто рискнет со мной связаться, обычно падает замертво.
– Конечно, тут не поспоришь! Ты один стоишь целого строя щитоносцев.
Капрал Ураган сплевывал кровь. Кто-то заехал ему в челюсть локтем; он почти лишился двух зубов и прикусил язык. Этот «кто-то» мог быть и он сам: от столкновения руку с мечом подбросило, да так, что чуть было не вырвало вместе с суставом.
Ураган что есть силы ударил рукоятью противника в висок, и тот отшатнулся; один глаз наполовину выскочил из глазницы. Подоспевший Курнос добил летерийца.
Натиск тяжелой пехоты удался на славу. Со взводом Урагану повезло: Курнос и троица фурий, каждая из которых могла остановить на скаку оголодавшего бхедерина и сделать из него отбивную. Вот только Песка жалко. Больше мы никого не потеряем. Ни за что. Я и мои тяжи справимся с чем угодно.
К тому же мы не одни, есть еще Битум с Кориком… Скрипу досталась прямо-таки убойная пара. А еще Улыбка – с гранитом вместо сердца, на зависть любому Когтю. Для поставленной задачи лучше и не подберешь. Так что сейчас мы соберемся и вырубим всех на своем пути. Скрип с Геслером стряпают по рецептам самого Келланведа.
Как здорово, что адъюнкт наконец спустила их с поводка. Так и надо. К Худу колонны и бесконечные марши. Нет, в их деле главное – напор и внезапность, пусть враг недоумевает, откуда пришла смерть. А теперь эти недоумки еще решили их преследовать… Почему бы и нет? Всего два жалких взвода, а их, должно быть, несколько сотен.
– Келланведово проклятье, – пробормотал он, оскалившись.
Из сумерек выплыло круглое лицо Смекалки.
– Вы что-то сказали, капрал?
– Про малазанских морпехов, дорогуша. Про нас.
– А как же тяжи? Я думала…
– Ты и то, и другое. Расслабься. Понимаешь, в последний раз малазанские морпехи выполняли ту работу, к которой их готовили, еще до смерти Келланведа. Их готовили делать именно то, что мы делаем сейчас, хвала Фэнеру. Бедные летери и эдуры – им-то невдомек.
– Ага, но засаду они устроили знатную, – сказала Ура Хэла из-за спины Смекалки.
– И где теперь эта засада?
– Если бы не…
– Так, Ура Хэла, тебе слова не давали. Я – капрал, и я тут говорю, ясно? Ваше дело – слушать.
– Я только хотела…
– Еще одно слово, солдат, и получишь выговор.
Она откашлялась, чтобы скрыть презрительное хмыканье.
– Тихо вы там! – огрызнулся Геслер, шедший впереди со Скрипачом.
И то верно. Ураган кивнул.
Малазанские морпехи. Эх!..
– Берем раненых, снаряжение и в быстром темпе – туда, – велел Скрипач, указывая на узкую дорогу, которая, петляя, вела к усадьбе хозяйственными с пристройками. – Прямо к дому по колее от телег.
– Как будто все еще в ужасе рвем когти? Ясно, – сказал Геслер. – Дом, конечно, придется зачистить, а значит, убивать мирных жителей. Мне это не нравится, Скрип.
– Попробуем что-нибудь придумать. Что скажешь, Флакон?
– Я вымотан, сержант, но, наверное, смогу их заморочить. Внушу им, что мы ушли на север, а не на юг. Например.
– Даже не смей погибать, Флакон, – предупредил Геслер и, обращаясь к Скрипачу, добавил: – Тогда пойду собирать взрывчатку у подчиненных.
– Пойду я и Спрут.
– Растяжки?
– Нет, будет уже слишком светло. Мы сделаем «барабан».
– Худ меня побери, – выдохнул Геслер. – Ты серьезно? Я, конечно, слышал…
– Слышал, потому что это мы с Валом придумали. И, как смогли, довели до ума.
– «Как смогли»?
Скрипач передернул плечами.
– Либо сработает, либо нет. На случай, если нет, придется положиться на Флакона…
– Но за «руганью» тогда вернуться не выйдет, так?
– Нет. Если, конечно, не хочешь посмотреть на ослепительно-белую вспышку.
Золотокожий верзила осклабился.
– Что ж, раз есть возможность воочию увидеть легендарный прием в исполнении гения-изобретателя… Не буду отговаривать.
– Я – лишь полгения, Геслер. Без Вала ничего бы не вышло.
– Есть сомнения?
– Есть, и много, дружище, однако другого выхода нет. Когда будете готовы, веди всех вперед. Мы со Спрутом останемся. Идите к тому дому, который ближе. Дальний, мне кажется, брошен. Наверное, хозяин построил себе новый. Поля ну уж слишком ухоженные.
– Да уж, учитывая, какая маленькая тут усадебка.
– Тогда не будем торопиться. Пусть Флакон разнюхает, что к чему.
– Согласен. Эй, маг, слышал?
– А, что?.. Простите, я, наверное, задремал.
Геслер хмуро посмотрел на Скрипача.
– И от него зависит наша жизнь? Худ помилуй…
Приказ передали по цепочке и довели до потрепанных, изможденных солдат. Геслер повел свой удвоенный взвод по дороге для телег, рядом с ним шел Флакон, которого прикрывал Корабб Бхилан Тэну’алас. Они шли к скромному дому, взрывая землю и оставляя за собой неглубокие, но заметные борозды. В небе занимался рассвет.
Скрипач со Спрутом смотрели соратникам вслед, дожидаясь, пока те отойдут подальше от места, где должна была быть ловушка. Там дорога как раз сужалась, а кустарник закрывал обзор. Слева стояли два немолодых дерева, а еще одно, совсем старое, – справа.
Всего четыре «ругани»: две вместе, потом одна и одна.
Спрут был непривычно молчалив, лицо его покрывал холодный пот – все из-за стрелы, застрявшей у него в плече. Скрипач приказал саперу отмерить двадцать шагов от сужения дороги и установить по дороге несколько палок. Затем возле каждой палки нужно было выкопать по неглубокой ямке.
Саперу, полагающему на Опоннову тягу, этого было бы достаточно. Дальше – молиться капризным Близнецам, чтобы хоть одна лошадь наступила на заложенную «ругань». Однако «барабан» работает иначе, ему достаточно дрожи. Берется «ругань», стачивается с одной стороны, рядом под нужным углом подставляется острый камень, чтобы он при соударении пробил глиняную оболочку. Главная трудность, как выяснили Скрипач с Валом, состояла в том, чтобы, стачивая оболочку «ругани», не пробить ее самому и не украсить верхушки соседних деревьев свобственными внутренностями и кровью.
Как только Спрут закончил выкапывать первую ямку, Скрипач взял в руки «ругань» и понес туда. Аккуратно поставил на землю, достал нож и немного подправил углубление. После занялся взрывчаткой. Эта мина, самая дальняя, должна сработать первой. От нее реакция пойдет к следующей – в середине участка, а затем и к двум оставшимся в конце, на случай если колонна совсем длинная.
Установив «ругань» в ямку, он лег на живот и начал аккуратно стачивать ножом глину.
Солнце уже взошло. Хотя воздух еще не прогрелся, по лицу Скрипача текли ручейки пота. Было бы куда удобнее, если бы свет падал на мину: тогда стало бы заметно, как из-под слоя глины начинает просвечивать ярко-желтый воспламеняющийся порошок с вкраплениями железа. Но увы, мину скрывала тень.
Наконец, сняв еще кусочек глины, Скрипач осторожно отложил нож в сторону, подобрал заостренный камень и приладил к взрывчатке, острым концом к бреши. Слегка повернул, затаил дыхание, зажмурился и медленно убрал руку. Открыл глаза, посмотрел, что получилось.
Сделав несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, он горстями стал засыпать ямку, после чего раскидал остатки земли и куски глины в стороны.
Скрипач по-пластунски отполз к краю дороги, где лежали оставшиеся три «ругани». Спрут ждал в отдалении, обхватив себя руками, как будто только что обмочился. Да, он знает, почему нас считают вымирающим видом.
Скрипач подобрал вторую «ругань» и пошел ко второй ямке. Эту мину уже не нужно стачивать так сильно. С одной стороны, с каждой следующей становится проще, а с другой – опаснее: когда испытал облегчение, что пронесло с первой, велик шанс расслабиться и по неосторожности отхватить лишнего… впрочем, он сам все это придумал, так что про подводные камни знает.
Сцепив зубы, Скрипач медленно опустился на колени, вставил «ругань» в углубление и полез за ножом.
Спрут еще никогда не был так близок к тому, чтобы обмочиться. Нет, смерть его не пугала – с мыслью о неминуемой гибели он свыкся, как только попал в Четырнадцатую – а вот то, что происходило у него на глазах, пугало, да еще как.
Последний из величайших малазанских саперов. Все прочие ему даже в подметки не годятся. И он стачивает оболочку «ругани». Простым ножом. Оболочка становится тонкой, как яичная скорлупа. Спрут, не сходя с места, наблюдал, как Скрипач работал над первой миной, самой опасной, хоть и не мог ничего разглядеть. Наблюдал и молился всем богам, которых только мог вспомнить, богам,