– Да, наткнутся и приведут с собой тысячную армию, – сказал Геслер.
– И такое возможно, – признал Скрипач. – Хорошо. Корик, иди вперед. Мы следом, только очень тихо. Не только мы видели и слышали взрывы, так что нам наперерез может двигаться целый отряд. Веди нас, солдат, осторожно веди.
Корик кивнул и пошел по тропе.
Улыбка облизнула губы и сурово уставилась на Битума:
– Убрал бы ты свой вертел.
– Ты забыла добавить «капрал», Улыбка.
– Худов дух, ему в голову вдарило!
– Зачем ножи достала?
Улыбка молча убрала оружие в ножны.
– Пошли уже, – показал Скрипач. – Корик ждет.
Корабб подхватил носилки со своей стороны и направился за остальными. Флакона не разбудили даже взрывы – вот как он вымотался, бедняга. Непривычно видеть его спящим. Обычно он следил за тем, что происходит вокруг, перемещался между животными. Между птицами тоже. А порой и между насекомыми. Интересно, они-то насколько далеко видят?
Он дернул рукой и прибил комара, севшего на глаз. Носилки стали заваливаться, за спиной тихо выругался Спрут. Корабб быстро перехватил ручку. Проклятые насекомые. Надо вовсе про них забыть. Стоит обратить внимание, как тут же начинаешь слышать их, чувствовать, как они летают, ползают, кусают, – а ты ничего не можешь сделать: руки заняты. В пустыне по-другому. Блох-клещей видно издалека, кровных слепней слышно за пять шагов, а под каждым камнем наверняка прячется скорпион, волосатый паук или змея, каждый из которых хочет тебя убить. Короче, все просто и прямолинейно. Там нет этого обманчивого шепота, завываний у уха, зуда в ноздрях. Никто не забирается в волосы и не щиплет кожу, оставляя распухшие, гноящиеся и безумно чешущиеся ранки.
А еще здесь есть ползучие кровососы. Прячутся под листьями, пока рядом не пройдет какой-нибудь незадачливый солдат. И клещи. И растения, на вид безобидные, а случайно тронешь – кожа покрывается сыпью, чешется, сочится каким-то маслом. Вот настоящий кошмар, в котором живут демоны-земледельцы, а все живое спит и думает, как бы сожрать пустынника. Проклятые тисте эдур и бесхребетные летерийцы – меньшее из зол. Летерийцы. Каково им воевать по приказу поработителей? У них что, нет гордости? Стоит, пожалуй, взять одного-двух в плен и допросить. Надо поделиться мыслью с сержантом. Скрипач всегда прислушивается к чужим предложениям. Да что Скрипач, вся малазанская армия так устроена. Вроде непрерывного военного совета, где каждый мог высказаться, отстоять свое мнение и поучаствовать в принятии решения. В племенах, как только совет расходился, кончалась и свобода слова.
Вот все у малазанцев как-то по-иному, по-своему. И Корабба это больше не беспокоило. Возможно, и к лучшему, что, когда он воевал за повстанцев, у него имелись всякие предрассудки. В противном случае было бы трудно в должной мере ненавидеть врага, которого стоит уважать.
Зато теперь я знаю, что значит быть морпехом в малазанской армии, пусть, на взгляд империи, вы вне закона. Морпехи от этого быть морпехами не перестали. Они по-прежнему – элита, воевать бок о бок с ними – честь: и с солдатом за спиной, и с солдатом на носилках, и с солдатом впереди. Не нравится мне только Улыбка. Совсем не нравится. Уж слишком напоминает Синицу: тот же понимающий взгляд, так же облизывает губы, когда слышит про убийство. И еще – ножи. Нет, совсем она мне не нравится.
С другой стороны, с капралом им повезло: жесткий и неразговорчивый. Язык Битуму заменяют меч и щит, поэтому Корабб в каждой стычке бежал к нему, чтобы прикрыть. Держался только на шаг впереди, так как у Битума короткая тыкалка и отбивать удары ему трудно. В ближнем бою стенка на стенку опасно. Пустынники против таких солдат придумали следующую тактику: когда щитоносец один, вне строя, он открыт с боков и вынужден постоянно закрываться. Нужно лишь усилить напор на щит, пока воин не согнет колени, не выставит левую ногу вперед – и тогда обойти сбоку, пригнуться под мечом и перерезать сухожилия на руке или ткнуть в незащищенную подмышку.
Корабб знал, что Битума нужно защищать от захода с боку, даже наперекор приказу Скрипача защищать Флакона. Пока маг вдали от свалки, Корабб уходил вперед, потому что понимал мысли Битума и его стиль боя. Вот Корик – другой, из всех двух взводов он больше всех похож на пустынника, и прикрывать его должен кто-то вроде Улыбки: с ножами, арбалетом и взрывчаткой. Стоять чуть позади, пока он яростно машет длинными клинками, и убивать всех, кто решил зайти сбоку. Такая у них отличная пара.
Спрут, разбитый старый ветеран, знал, как обращаться с «руганью». Если Флакону будет грозить опасность, сапер его защитит. К тому же он ловко обходится с арбалетом; рука у него твердая, да еще и перезаряжать умеет на ходу.
Неудивительно, что Семь Городов завоевали с первой же попытки. С такими морпехами и т’лан имассы не нужны. Да и выпустили их только во время восстания в Арэне. Если Скрипач не врет, то Император тут ни при чем: приказ отдала Ласиин.
Геслер так не считает, но правда тут только в том, что никто правды не знает. Это про Арэн, но точно так же очень скоро никто не будет знать правды про Колтейна и его Собачью цепь или, нижние духи, про адъюнкта и охотников за костями, про И’гхатан и Малаз.
По телу пробежал холодок, как будто он наткнулся на что-то монументальное. На историю. История – это память людей, повторы и пересказы. Когда правда начинает мешать, ее подменяют ложью, выдумкой. Что-то, да… Что-то… Проклятье! Забыл!
За спиной на носилках Флакон пробормотал во сне, а потом вдруг четко произнес:
– Он просто не видит совы. Вот в чем беда.
Бедняга. Уже бредит от усталости. Спи-спи, солдат, ты нужен нам.
Ты нужен мне. Как я никогда не был нужен Леоману – вот как. Потому что я теперь морпех. Да, похоже на то.
– Спроси у мышей. Они подскажут, – пробормотал Флакон, потом добавил что-то тихо-тихо, наконец вздохнул и произнес: – Если хотите жить, смотрите на тень. На тень. На совиную тень.
Спрут крякнул и встряхнул носилки со своей стороны. Флакон застонал и перевернулся на бок. Затих.
Малазанцы шли сквозь темный лес. Издалека снова послышались взрывы – на сей раз с севера.
Ну что ж, теперь-то они точно проснутся.
Ароматические травы Шурк Элаль почти выдохлись. Когда такое происходило на борту «Бессмертной благодарности», в ее личной каюте или на продуваемой ветром палубе, или даже в присутствии помощника, у которого все равно нет носа, можно было не обращать внимания. Теперь же она сидела в тесной комнатке с полудюжиной чужеземцев и Бруллигом, самозваным королем этого захолустного островка, и видела, как морщатся носы – прежде всего у женщин – от неприятных ароматов, распространяющихся в затхлом, жарком воздухе.
Ну и ладно. Хотят иметь с ней дело – пусть привыкают, а нет – так и скатертью дорога. Шурк изучала адъюнкта, которая стояла, опершись на спинку кресла во главе длинного щербатого стола. Она, казалось, даже могла спать стоя, однако при этом ей была несвойственна суетливость, как у тех, для кого присесть – сродни наказанию колодками.
Внешностью Тавор Паран не выделялась: безвкусная, бесполая, безразличная. Красота и очарование занимали ее меньше выбившихся ниток в кошеле. Если бы она захотела, то могла бы стать привлекательной – женственной даже, – но все это не добавляло ей веса как командиру, а значит, было излишеством. Интересное наблюдение – для кого-нибудь с ученым складом ума. Лидер, который ведет за собой не героическим примером или развратным влечением – тогда чем же? Что заменяет Тавор отсутствующие личностные качества?
Оставался только ум. Может, адъюнкт обладала выдающимся тактическим гением? Сомнительно. Из обрывков разговоров во взводе Бальзама стало ясно, что Тавор жестоко просчиталась. Вроде бы авангард уже высадился на землях империи. Элитные соединения под покровом ночи продвигались сквозь глухие леса и болота в глубь побережья. Их задача – подорвать мощь тисте эдур и подбить угнетенных летерийцев на восстание.
Можно ли это назвать тактическим гением? Едва ли. Скорее недостатком сведений. Текущая обстановка вполне устраивала летерийцев. Так что Тавор, считай, обрекла костяк своего войска на истребление. Транспортные корабли сожжены – кстати, зачем? Чтобы солдаты думали, что отступать некуда? Здорово смердит недоверием – даже посильнее, чем от меня. Или я чего-то не знаю? Такое тоже возможно. У этих малазанцев все не как у людей.
Да уж, Малазанская империя совершенно не походила на летерийскую, с ее династическими и расовыми склоками. Поразительно разношерстное сборище. Взять хоть помощницу Тавор: сногсшибательная дикарка, чье татуированное тело прямо-таки сочилось чувственностью. Здесь таким доверят разве что конюшни убирать. А еще Масан Гилани – вот уж на что объект для похоти. Шурк отчаянно завидовала ее безупречному загару, длинным, львиным ногам, широким бедрам, полным, упругим грудям и соскам, которые напоминают перезрелые фиги… Не то чтобы я пялилась, но скромности у нее еще меньше, чем у меня, а это о многом говорит. Итак, Тавор нарочно окружает себя красотками. Наверное, тут есть какой-то смысл.
– Чего мы сидим? – подал голос Бруллиг.
Шайх находился уже в изрядном подпитии и оттого с трудом ворочал языком. Он сидел, скрючившись, на противоположном конце стола, прямо напротив адъюнкта, но при этом не сводил глаз с Масан Гилани. Похоже, искренне верил, что похотливые взгляды разжигают в женщинах желание. Масан, впрочем, искусно подыгрывала ему, умело скрывая отвращение. Шурк догадывалась, что здесь не обошлось без вполне конкретного приказа: отвлекать Бруллига от ненужных мыслей. По крайней мере, пока от него есть польза.
С ней, впрочем, такой трюк не пройдет. Если только малазанцы не припасли где-нибудь Ублалу Панга. Было бы стыдно на глазах у всех превратиться в ненасытную самку. Эту уязвимость надо держать в тайне.
– Спокойно, Бруллиг, – произнесла Шурк. – Мы здесь из-за тех огромных тримаранов, которые зашли в гавань той ночью.