– Может, тогда и мне скажешь?
– Не могу. Пока это секрет – и да, я сам только что говорил про дерьмо, но так у тебя будет шанс остаться в живых. Учитывая, что нас ожидает, ты еще можешь вернуться – после того как все слова будут сказаны и все деяния совершены.
– Вот спасибо-то, – устало проговорила она, отворачиваясь.
– Он ничего не знает, аквитор, – вмешался Фир Сэнгар. – Да и откуда ему? Он просто раб. Чинил сети. Подметал с пола влажные листья и сыпал вместо них сухие. Устриц собирал.
– И как-то ночью, на берегу, видел белого ворона, – кивнул Удинаас.
Неожиданно воцарилось молчание, которое, хмыкнув, прервал Силкас Руин:
– Ничего не значит. Разве что это было предвестие моего возрождения. Так что ты, Удинаас, выходит, своего рода пророк. Ну, или лжец.
– Вероятней всего, и то и другое, – согласился Удинаас. – Но белого ворона я тем не менее видел. Были то сумерки, или уже наступила тьма? Не помню точно, но разница вроде как представляется существенной. Быть может, есть смысл постараться – я хочу сказать, поднапрячься и все-таки вспомнить. Однако я уже не тот, кого можно заставить напрячься. – Он бросил взгляд на Силкаса Руина. – Скоро и так все узнаем.
– Бессмысленная чушь, – объявил Чик, отклонился назад и вытянулся на жесткой почве, переплетя пальцы под затылком и уставившись в пустое, черное небо.
– Так, значит, это все-таки дорога? – поинтересовался Удинаас, не обращаясь ни к кому конкретно. – Дар Отца Света. Звучит интригующе. Я, собственно, что хотел спросить – мы на этой дороге единственные путники?
Чик снова сел.
– Ага, ты тоже почувствовал, – усмехнулся Удинаас. – Как у тебя пушок на затылке пытается встать дыбом. Почувствовал. Унюхал. Уловил шорох, подобный дуновению ветерка. Мурашки по коже побежали, все такое.
Силкас Руин вскочил на ноги, на лице его отчетливо читалось гневное выражение.
– Менандор!
– Я бы сказал, у нее на эту дорогу прав побольше, чем у нас, – заметил Удинаас. – Однако Чик привел нас именно сюда, из самых добрых побуждений. Вот они, благие намерения!
– Она следит за нами, – проговорил Силкас Руин, нащупывая ладонями рукояти своих поющих мечей. Потом поднял взгляд в небо. – С воздуха.
– Для вашей семейки весь смысл жизни – в старых склоках, разве нет?
– Не понимаю. – На лице Фира Сэнгара появилась тревога. – Зачем Сестре Рассвет следовать за нами? Ей-то какое дело до души Скабандари?
– Финнэст, – негромко пробормотал Чик. И добавил, уже в голос: – Душа Кровавого Глаза, эдур. Она хочет получить ее для себя. И ту силу, что в ней заключается.
Удинаас вздохнул:
– Итак, Силкас Руин, что же ужасного ты совершил против своей сестры, что она так привязана к солнцу? Или дочери, или что у вас там за родство. Почему она жаждет твоей крови? Что вы там все натворили друг другу многие тысячелетия тому назад? Неужели нельзя было просто обняться и разойтись с миром? Похоже, что нет.
– Ничего особо преступного, – отозвался Силкас Руин. – Вражда вызвана нашими амбициями, пусть я даже не всегда это осознавал. Увы, если живешь так долго, ничего другого уже не остается. Только ненависть и жажда мести.
– Предлагаю вам групповое самоубийство, – сказал Удинаас. – Тебе и твоим убогим родственничкам, и ты, Чик, тоже можешь присоединиться – потешишь самолюбие или что у тебя там. Провалитесь все куда-нибудь подальше из мира смертных, а нас оставьте в покое!
– Удинаас, – заметил Чик, которого предложение явно позабавило, – мы сейчас не в мире смертных.
– Чушь собачья!
– Во всяком случае, в том смысле, который ты вкладываешь в свои слова. Здесь – царство стихий. Их ничто не сдерживает, под каждой поверхностью скрывается хаос. Это – мир тисте.
– Просто тисте? – встрепенулась Сэрен Педак. – Не анди или эдур?..
– Аквитор, – сказал Силкас Руин, – тисте были первыми детьми. Самыми первыми. Мы построили первые города, первые цивилизации. Здесь, в областях, подобных этой. Как говорит Чик – в царстве стихий.
– А как же Старшие боги? – удивилась Сэрен.
Ни Чик, ни Силкас Руин ничего не ответили, затянувшееся неловкое молчание прервал смех Удинааса:
– Нежеланные родственнички! Затолкать их куда-нибудь по дальним комнатам, двери запереть на засовы, на стук не реагировать – авось как-нибудь сами собой уберутся восвояси. Обычная проблема с историями о сотворении мира. «Мы были первыми, разве не ясно? Остальные? Не стоят внимания. Просто самозванцы, которые путались у нас под ногами, если не сказать хуже. Взгляните лучше на нас! Тьма, Свет и полумрак между ними. Бывает ли что-либо чище, что-либо ближе к первородным стихиям?» Ответ, разумеется, утвердительный. Кто-нибудь желает примеров?
– Прежде Тьмы ничего не было! – раздражение в голосе Чика сделало его восклицание еще резче.
– Звучит правдоподобно, – пожал плечами Удинаас. – И тем не менее так ли это? В конце концов, Тьма тогда должна быть чем-то бóльшим, чем просто отсутствие света. Негативное определение нас тут вряд ли устроит. Хотя допустим, что заявление Чика вовсе не столь небрежно, как могло показаться. «Прежде Тьмы ничего не было». Прямо-таки ничего. Иными словами, полное отсутствие всего. Но подождите, откуда же тогда взялся хаос? Было ли ничто истинной пустотой, или все же исполнено хаоса? А Тьма тогда – некий порядок, наложенный на хаос? Но был ли это единственный такой порядок? Мне это утверждение кажется слишком сильным. Эх, Пернатую Ведьму бы сюда – я столько всего успел позабыть про Плитки. Всю эту ерунду – из того родилось это, все такое. В любом случае хаос также породил Огонь. Иначе невозможно – без Огня не было бы Света. Можно даже отметить, что без Света невозможна Тьма, а без них обоих – Тень. Однако Огню требуется топливо, и здесь не обойтись без чего-то… твердого – порождения Земли. Воздух Огню тоже нужен, то есть…
– Хватит с меня этой белиберды, – объявил Силкас Руин.
Тисте анди удалился в ночь – которая вовсе не была ночью, во всяком случае, для глаз Удинааса. Он обнаружил, что прекрасно видит Силкаса Руина, который отошел где-то десятка на четыре шагов, потом опять развернулся в сторону лагеря. Выходит, Белый Ворон, ты все-таки хотел бы послушать белиберду? Но так, чтобы никто не видел твоего лица и не обращался к тебе напрямую?
Готов предположить, Силкас Руин, что о рождении всего сущего ты знаешь ничуть не больше нашего. Твои представления об этом столь же причудливы, как мои – и столь же наивны.
– Удинаас, – заговорил Фир Сэнгар, – женщины эдур полагают, что кечра связали все сущее с самим временем и тем самым обрекли его на неминуемое уничтожение. Их злодеяние велико. Однако у этой смерти – и я очень много думал на эту тему, – у этой смерти вовсе не лик хаоса. Совсем наоборот.
– Хаос рвется наружу, – проговорил Чик, причем из его голоса исчезли обычные нагловатые нотки. – Стремится все пожрать. Мать Тьма рассеяла его силы, его войска, и с тех пор он жаждет воссоединиться, снова стать единым целым. Когда это наконец произойдет, никто уже не сможет ему противостоять, даже Мать Тьма.
– Видимо, тогда у Матери Тьмы имелись союзники, – заключил Удинаас. – Или же она заманила хаос в ловушку, застала врага врасплох. Неужели все сущее возникло из предательства, Чик? И на этом основана твоя вера? Неудивительно, что вы только и думаете, как вцепиться друг другу в глотку. – Слушай меня внимательно, Силкас Руин. Я знаю о тебе больше, чем ты можешь подумать. Вот только, сразу же сообразил он, сознаваться в этом – идея не самая лучшая и может вообще оказаться фатальной. – В любом случае Мать Тьму тоже что-то должно было породить. Какой-то заговор внутри самого хаоса. Беспрецедентный альянс – там, где любые альянсы под запретом. То есть очередное предательство.
Фир Сэнгар наклонился чуть вперед:
– Удинаас, а как ты узнал, что нас преследуют? Про Менандор?
– Рабам нет нужды специально оттачивать чувства, Фир Сэнгар. Хозяева так непредсказуемы. Однажды утром вы просыпаетесь с зубной болью, мучения делают вас вспыльчивыми – в результате еще до обеда на целую семью рабов обрушивается беда. Гибнет чей-то муж, или жена, или отец, или сразу несколько человек. Избиты, искалечены, ослеплены, просто убиты на месте – никогда ничего нельзя исключить.
Не похоже, что ответ убедил Фира, – сказать по правде, объяснение так себе. Да, обостренное чувство опасности может заставить тебя встрепенуться, зажечь инстинкты, подсказывающие, что кто-то к тебе подкрадывается. Но чувствовать кого-то и знать, что это Менандор, – не одно и то же. Выдать свое знание было неосторожным поступком. Я хотел выбить этих болванов из равновесия, однако этим только сделал их опасней. Для себя же.
Теперь они понимают – или вот-вот поймут, – что бесполезный раб здесь не сам по себе.
Пока что, во всяком случае, никто не стал задавать лишних вопросов.
Они развернули подстилки и улеглись, чтобы провести еще одну беспокойную ночь. Во мраке, который не был мраком. Рабы, которые могут стать господами, а где-то впереди над ними уже нависла огромная свинцовая туча, беременная громом, молниями и кровавым дождем.
Она дождалась, пока дыхание раба не сделалось глубоким, размеренным, не вошло в ритм сна. Необходимости бороться с собственной совестью больше не было. Удинаас не сумел скрыть, что знает слишком много. Так и остался рабом, только теперь его госпожа – Менандор, тварь ничуть не менее предательская, злобная и безжалостная, чем прочие члены семейки несостоявшихся богов.
Шепоток Моккры ожил у нее в мозгу, свободный, словно вольная мысль, не ограниченный ни черепной коробкой, ни утоптанными тропками, по которым привык бродить разум. Тонкая струйка поднялась вверх, повисла над ее головой. Сэрен придала ей форму змейки, что крутит носом из стороны в сторону, на миг обнажая язычок, и вынюхивает дух Удинааса, его душу. Вот она – теперь поближе, осторожное касание…