Заговор Болкандо… стал реальностью. Что означает – изначально он был ложью. Он вспомнил выражение шока, которое появилось на лице Трибана Гнола, когда Рулад повторил ему слова Ханнана Мосага – словно свои собственные.
– Альянс восточных королевств стал реальностью, канцлер…
В тот момент маска Трибана Гнола дала трещину – это не было ни притворством, ни очередным, более глубоким уровнем игры. Канцлер действительно выглядел… виноватым.
Мы должны выиграть обе войны. На западе и на востоке. Мы также должны перестроить империю. Времена должников окончены. Времена, когда всем управляли деньги, окончены. Я, Рулад, возьму эту глину в собственные руки и вылеплю нечто новое.
Следовательно, пусть эпидемия самоубийств среди бывших богачей продолжается. Пусть торговые дома рушатся, оставляя лишь руины. Пусть беднота размечет благородное сословие по косточкам. Пусть горят усадьбы. Когда пепел осядет и зола остынет, у Рулада будет плодородная почва для новой империи.
Да, вот оно, то, что на этот раз будет по-другому. Я предчувствую перерождение. Близкое. Неизбежное. Я его предчувствую, и, быть может, этого будет достаточно, а у меня снова появится причина радоваться жизни. Своей собственной жизни.
Отец Тень, наставь меня на путь истинный!
Маэль был слишком беззаботным. На эту-то его беззаботность Странник и рассчитывал. Старший бог настолько сосредоточился на спасении своего бестолкового смертного приятеля, что забрел в простейшую из ловушек. Какое же облегчение, что от сукиного сына, вечно сующего свой нос куда не следует, удалось избавиться! Отчасти это компенсировало даже мерзкие притязания Пернатой Ведьмы, чье малоприятное общество Странник только что покинул.
И стоял сейчас в темном коридоре. Один.
– У нас будет Смертный Меч, – объявила она со своего насеста на приземистом алтаре, торчавшем, словно остров, посреди черной, медленно прибывающей воды. – Идиот все столь же слеп и бестолков.
О каком идиоте ты говоришь, Пернатая Ведьма? Это и есть наш будущий Смертный Меч?
– Не понимаю твоего сарказма, Странник. Все идет как задумано. Наш культ растет с каждым днем, сперва среди летерийских рабов, теперь он распространился и на должников…
Иными словами, на бунтующих. И что же ты им наобещала, Пернатая Ведьма? От моего имени.
– Древний золотой век. Когда ты стоял выше всех прочих богов. Когда все до единого летерийцы поклонялись лишь тебе. Древность была временем нашей славы, к ней мы и вернемся.
Золотого века никогда не существовало. И летерийцы никогда не поклонялись мне одному, забыв о прочих богах. Время, о котором ты говоришь, было временем многообразия, терпимости, расцвета культуры…
– Неважно, что там было на самом деле. Прошлое – это то, что я назову этим словом. Проповедь для невежд дает определенную свободу.
Здесь он расхохотался.
Высшая Жрица случайно наткнулась на мудрую мысль. Хорошо же, собирай своих бунтовщиков, своих невежд и болванов. Набей им головы благородной славой несуществовавшего прошлого и посылай вперед, пусть их глаза горят идиотским – но зато столь для них приятным – огнем. Тут-то и начнется наш новый золотой век, находящий буйную радость в репрессиях и тираническом контроле за всеми и каждым. Да здравствует великий Странник, бог, который не терпит ни малейшего несогласия!
– Что ты собираешься делать со своей властью – твое дело. Я знаю, что мне делать с моей.
Удинаас отверг тебя, Пернатая Ведьма. Ты лишилась того, кого больше всего желала заполучить.
Она лишь улыбнулась.
– Он еще передумает. Вот увидишь. Вместе с ним мы положим начало династии. Он был должником. Мне просто нужно пробудить его алчность.
Пернатая Ведьма, прислушайся к словам своего бога. К этой скромной крупице мудрости. Чужие жизни тебе не принадлежат. Предложи им блаженство, если хочешь, но не удивляйся, когда они выберут для себя ничтожество – поскольку это их собственное ничтожество, и, выбирая между чужим и своим путем, они выберут свой. У шайхов есть поговорка: «Укажи им дорогу к берегу – они побредут в море».
– Неудивительно, что их почти не осталось.
Пернатая Ведьма…
– Теперь послушай мою мудрость, Странник. Мудрость, которая не помешала бы и шайхам. Если хочешь использовать чужие жизни, первое, что нужно сделать, – лишить их свободы выбора. Дальше уже просто.
Он нашел-таки Высшую Жрицу. Вот повезло-то. Благослови нас всех.
Глава двадцать первая
Укажи им дорогу к берегу, они побредут в море.
Дай все, что нужно, потребуют того, что хочется.
Вручи им чашу спокойных слов, вытащат меч.
Насыть их миром, возжаждут войны.
Дай темноты, запросят света.
Подари жизнь, убьют твоих родичей.
Будь как они, поймут, что ты не такой.
Будь умен, окажешься в дураках.
Берег всегда уступает морю,
А морю, друзья мои,
Мы не снимся.
Очередной поселок, Худ его забери. Последнее время прут как грибы после дождя. Очередное доказательство того, что столица близко, – вот только не пойти бы вам с такими доказательствами? Хутора, деревни, городки, дороги и проселки забиты народом, вечный топот лошадей, а вдали кто-то постоянно дудит в рога, словно волки воют, окружая добычу.
– Можно сказать, нормальная человеческая жизнь, – пробормотал Скрипач.
– Сержант?
Он повернулся на спину и уставился на своих, условно говоря, солдат – изможденных, покрытых ранами, одежда в кровавых пятнах, в глазах дикий блеск. Каково им сейчас? И что они сами, глядя на меня, видят? Свою последнюю надежду, и это, боюсь, означает плохие новости…
Интересно, подумал он, Геслер и его взвод еще живы? Прошлой ночью их аккуратным и выверенным ударом отделили друг от друга значительные силы эдур, которые теперь ощетинились оружием и вынюхивали следы, словно гончие – да они в гончих и превратились. Эдур шли за ними по следу, наращивая давление, толкая все дальше и дальше вперед, – где, в чем Скрипач ни хрена не сомневался, их ожидает сплошная стена солдат, мимо которой уже не проскользнуть. На север или на юг тоже не уйти – на севере отрядов эдур столько, что в любой рощице найдется добрый десяток воинов, а совсем недалеко к югу течет широкая река Летер, самодовольная, словно отражающееся в ней солнце. Ага, похоже, кто-то в командовании противника наконец собрался с мыслями и внес необходимые поправки, превратив все вторжение целиком в огромную воронку, по которой малазанцы прибудут прямиком в мясорубку.
Что ж, все хорошее когда-нибудь кончается. После того как Геслера с Пятым взводом от них отрезали, откуда-то с той стороны слышались звуки боя. А Скрипач оказался перед тяжким выбором – наносить со своей кучкой солдат фланговый удар, чтобы прорваться и помочь бедолагам, или, не выдавая себя, поспешать вперед, на восток, слегка отклоняясь к югу – прямо в расставленный капкан.
За него все решили хлопки взрывающейся «шрапнели» – двигаться ей навстречу равносильно самоубийству, поскольку острые осколки летят, не разбирая своих и чужих. Кроме того, эти звуки означали, что взвод Геслера идет на прорыв сквозь вражеские порядки, Скрипач и его солдаты в лучшем случае оказались бы у них на хвосте – и, соответственно, в самой гуще разъяренных эдур.
Пришлось предоставить их самим себе. Взрывы вскоре затихли – но не вопли, Худ меня забери.
Его взвод залег в высокой траве на границе леса. И от него воняло. Что являлось знаком отличия охотников за костями в наихудшем значении этого имени. Проклятие Корика, угу. А еще чье? Отрезанные пальцы и уши, проколотые насквозь, свисали с поясов, с застежек, болтались на кожаных ремешках. Все его солдаты до единого превратились в жутких кровожадных дикарей, в которых будто бы не осталось ничего человеческого. Удивляться не приходится. Скрытное продвижение – одно дело, в конце концов, морпехов именно для таких операций и тренировали. Но оно слишком уж затянулось, подкреплений не поступало, а в конце пути если что и просматривалось, так разве что Худовы врата. Пальцы и уши – если не считать Улыбки, которая внесла определенное разнообразие, поскольку коллекционировала исключительно мужские причиндалы. «Блекеры вы мои, – приговаривала она, имея в виду каких-то червяков, что живут в грязи вдоль Канского побережья. – Совсем как червячки – сперва красно-синие, а через пару дней на солнце – серенькие. Ровно блекеры, сержант».
Дорогу мы вроде не потеряли, а вот о рассудке такого очевидным образом не скажешь. Нижние боги, да вы взгляните на этих несчастных – как они вообще продержались так долго, во имя Худа?
Ни капитана, ни ее мага-недомерка они уже какое-то время не видели, что тоже не означало ничего хорошего. И тем не менее по утрам то тут, то там по небу плыли струи характерного бурого дыма, а ночами издалека доносились звуки разрывов. Значит, по крайней мере кто-то еще остается в живых. Однако признаки чужой активности отмечались все реже и реже, при том, что двигаться стало трудней и естественно было бы ожидать обратного.
Мы выдохлись. Выжаты досуха. Эй, ты сам-то себя слышишь? Хуже Спрута стал. «Скрип, я готов умереть. Да что там, рад. После того, как я видел…»
– Хватит! – отрезал он вслух.
– Сержант?
– Отстань уже со своим «сержантом», Флакон! И нечего на меня смотреть, будто я рехнулся.
– Не стоит, сержант. В смысле – нежелательно вам рехнуться. Вы тут последний остались в здравом уме.
– Себя ты тоже посчитал?
Флакон скорчил рожу и выплюнул очередной ком травы, которую пристрастился жевать. Потянулся, чтобы сорвать еще пучок.
Сойдет за ответ.
– Почти стемнело, – заметил Скрипач и еще раз окинул взглядом раскинувшееся впереди живописное селение. Перекресток двух дорог, таверна с конюшней, на главной улице – кузня, за которой навалена целая гора шлака. И непропорционально большое количество разделенных узенькими проулками домиков, в каждом из которых с трудом разместилась бы даже небольшая семья. Возможно, с противоположной стороны поселка есть еще какое-то производство, каменоломня или гончарные промыслы