Мама поморщилась:
– Я от его жены устаю, Леш. Она постоянно уговаривает меня сделать пластику и говорит, что именно мне нужно исправить.
– Потерпишь. Я же Звонова терплю. Давай, давай. Позвоню ему, позову в следующие выходные на ужин. Да, это будет полезно.
Я сидела молча и смотрела в стол. Вкусная свежая сгущенка, которую я с удовольствием уплетала минуту назад, вдруг разонравилась мне.
10
Зимой света стало очень мало. Когда я выходила из школы после уроков, уже стояли сумерки и горели уличные фонари – это меня расстраивало, потому что я не могла фотографировать. Дмитрий Николаевич ругал меня и говорил, что практика в нашем деле важнее всего. Тогда я стала прогуливать некоторые уроки, не особо важные, и бродила по улицам в поисках интересного кадра.
Однажды, в очередной раз сбегая с урока литературы, в раздевалке я налетела на Петю с Марком. Они о чем-то говорили и наблюдали, как я надеваю куртку.
– А ты куда, Вер? – вдруг спросил Петя.
– Хочу походить и пофоткать, пока свет есть.
– А-а-а.
Пока я обувалась, чувствовала, что Петя, хоть и поддерживает разговор с Марком, смотрит на меня.
– Слушай, Вер, – быстро сказал он, когда я уже собралась уходить, – а ты не против, если я с тобой?
– Пойдешь со мной, в смысле?
– Да.
– Не против. Хорошо.
– Супер! Марк, наври там ТэДэ что-нибудь.
– Без проблем.
Я кинула быстрый взгляд на Марка. Тот немного приподнял бровь – вот и все, что выдавало его удивление.
Петя поспешно надел пальто, шапку, обмотал вокруг шеи шарф, и мы осторожно вышли из школы, проверяя, чтобы никто из учителей нас не увидел.
– Так, ну что, – сказал Петя, когда мы выбрались за пределы школьных ворот, – куда пойдем?
– Я планировала к набережной. Там много людей, всегда можно кого-то интересного сфоткать.
– А, хорошо. Там по пути как раз и кофе купим. – Он попрыгал на месте. – Холодно сегодня.
Мы неспешно направились к набережной. Я волновалась и никак не могла собраться с мыслями, чтобы видеть мир и продумывать кадры. А понимание, что мы с Петей уже один раз гуляли наедине и даже говорили о личном, никак не помогало.
«Ведь что-то это значит. Зачем он пошел, если я ему не нравлюсь? Значит, это признание? Он в меня влюблен?» – раздумывала я.
Петя расспрашивал меня о «Смене», о проявке пленки, о том, что предпочитаю фотографировать. Я отвечала невпопад.
– Тебе капучино или латте? – спросил он, когда мы добрались до кофейни.
– Я стараюсь не пить кофе, спасибо.
– Выбери что-то другое. Я угощаю.
– Нет, что ты, спасибо.
– Ну пожалуйста, – он улыбнулся, – я хочу быть уверен, что тебе тоже тепло. Ради моего спокойствия.
Я улыбнулась в ответ и попросила бариста сварить какао.
– А почему ты не пьешь кофе? – спросил Петя, когда мы вышли из кофейни со стаканчиками и стали спускаться к набережной.
– Я пью, просто стараюсь не больше одной кружки в день. Я тревожная. Сплю плохо.
– Это как-то связано с драконом? – Я удивленно посмотрела на Петю, и он добавил: – Ну, помнишь, ты тогда говорила… Что ты еще как в темнице.
– А-а-а, да… Много переживаний о будущем.
– Я тоже часто волнуюсь из-за него.
– Да? Мне казалось, что ты очень спокойный, – сказала я, отпивая какао. – Мм! Как вкусно! Спасибо, что угостил!
Петя улыбнулся, задержав на мне взгляд дольше обычного, потом мотнул головой, словно приходя в себя.
– О чем мы? – сказал он. – А! Я волнуюсь, но не показываю просто. Хотя бывает, что переживаю, да.
– Из-за чего конкретно?
Петя пожал плечами.
– Да как все, наверно. Экзамены, поступление, будущее…
Мы остановились на середине набережной.
– Подержи, пожалуйста, – попросила я, протягивая Пете стаканчик какао.
Достала «Смену» из футляра, выставила нужные настройки и навела объектив на Петю, который стоял немного растерянный.
– Улыбнись! – сказала я.
Петя засмеялся. Когда фото было сделано, я повесила «Смену» на шею, подошла к нему и забрала стаканчик. Какао еще было теплым и приятно грело.
– Давай походим, может? – предложил Петя.
Я кивнула.
– Если увидишь человека с какой-нибудь интересной внешностью, говори мне.
– Окей.
Медленно мы прогуливались вдоль набережной и молчали. Я понятия не имела, о чем говорить и как себя вести. Петя, кажется, тоже смутился больше, чем ожидал.
– Слушай, – вдруг нашелся он, – а помнишь, Марк тебя спросил, зачем фоткать на пленку, если есть современные технологии. А зачем ты на самом деле это делаешь? Ты не подумай, – быстро добавил Петя, – я не хочу тебя обидеть. Просто правда интересно, зачем тебе это.
Я помолчала, собирая воедино все свои мысли, потом достала телефон и показала Пете фотографию бабушки и дедушки, ту, где они целовались.
– Они оба уже умерли, – сказала я. – Но здесь им по-прежнему двадцать лет. И через сто лет им по-прежнему будет двадцать, и они будут целоваться. Это же чудо.
К глазам подступили слезы, и, чтобы сдержать их, я продолжила говорить про то, что сохраняю прошлое, которое каждую секунду испаряется, и про то, что пленка как-то все-таки иначе ловит мир, не так, как современные камеры.
Петя меня внимательно и серьезно слушал. Когда я вгляделась в его лицо, меня поразило то, насколько искренне он пытался понять меня. Это забытое чувство единения с человеком сбило меня с ног, и я ощутила, как была одинока до этого разговора. В глазах все-таки заблестели слезы, я быстро приложила «Смену» к лицу, чтобы Петя их не увидел, и сделала фото первого, что пришло на ум, – закрытого киоска с мороженым.
– Ты часто прогуливаешь? – спросила я.
– Ну так. Бывает иногда. А ты?
– Последнее время часто. День короткий, а мне практиковаться в фотографии надо.
– А я просыпаю часто первые уроки. Хорошо, что это литература или русский. А то за пропуски алгебры или геометрии МихНих меня бы пристрелил на месте.
Я улыбнулась.
Мы гуляли уже полчаса, поэтому нужно было возвращаться в школу, чтобы успеть на следующий урок. Я сделала несколько кадров замерзшего пруда, и мы повернули назад.
В раздевалке нас встретил Марк.
– Ты отсюда не уходил, что ли? – спросил его Петя.
– Уходил, просто сейчас хочу выйти покурить. Пойдешь?
– Не хочется.
– А ты, Вер?
– Я не курю.
– Кто бы сомневался.
Я не поняла, хотел Марк меня задеть или нет, и предпочла промолчать. Когда он ушел, мы с Петей сняли верхнюю одежду, переоделись и направились на урок. У самого кабинета Петя дотронулся до меня, и я обернулась.
– Вер, – сказал он, – если будешь еще прогуливать, зови. Я буду рад составить компанию.
Я улыбнулась и кивнула. Сидя за партой, я не могла успокоить сердцебиение, но впервые не из-за тревоги, а от счастья.
11
Я уже совсем забыла про Катино предложение устроить фотосессию. Мне показалось, когда мы играли в пинг-понг, что она заикнулась об этом просто из вежливости, чтобы поддержать разговор. Но в начале декабря Катя сама написала мне:
Вер, привет!
Снег выпал.
Давай пофоткаемся?
Я долго смотрела на сообщение, не зная, что ответить. Первым порывом было отказать, наврать что-то, выкрутиться. Но потом я одернула себя: «Не трусь!»
Привет, Кать.
Давай!
Мы договорились встретиться в воскресенье на центральной площади.
Спала я неспокойно и утром в день фотосессии ничего не смогла поесть от волнения. Выходя из дома, увидела, как наша соседка выгуливает чихуахуа. Собака тявкала на кота, тряслась и жалась к хозяйке. Я с отвращением подумала о себе, что тоже вечно дрожу, но ничего не делаю. Эта мысль прибавила мне решимости сделать для Кати лучшие снимки, какие у нее только были.
На трясущихся ногах я вышла из автобуса и подошла к Кате, которую с интересом оглядывали прохожие. Она надела шубу, как из 90-х, и песцовую меховую шапку.
– Привет, – сказала я. – Как ты здорово одета!
– Спасибо, – отозвалась Катя и обняла меня. От нее приятно пахло сладкими духами.
Я улыбнулась и оглядела локацию.
– Встань, пожалуйста, сюда. Мне кажется, что тут получится хороший кадр.
Катя кивнула, и съемка началась.
Первые десять минут я робела и волновалась. Мне было неловко давать советы по позе и командовать. Казалось, что я здесь по ошибке. «Наверно, просто никто из Катиных подруг не захотел идти, поэтому она и позвала меня», – думала я.
Но потом вдохновение и «Смена» заслонили для меня весь мир. Дрожь в теле пропала, откуда-то появилась уверенность в собственных силах. Катя подключила к телефону переносную колонку, и теперь, перемежаясь с суровым ветром, до меня долетали песни Nautilus Pompilius.
Ты снимаешь вечернее платье, стоя лицом к стене…
Щелк!
Щелк!
Щелк!
Я то и дело вешала «Смену» на шею и подносила руки ко рту, чтобы согреть их дыханием: от холода пальцы покраснели и перестали слушаться.
И что над нами – километры воды,
И что над нами бьют хвостами киты…
Щелк!
Щелк!
Щелк!
– Ну как? Получается?
– По-моему, очень красиво! Но посмотрим, как при проявке будет.
Скованные одной цепью,
Связанные одной целью.
Щелк!
Щелк!
Щелк!
– Вер! – жалобно позвала Катя. – Я замерзла. Давай все?
Я кивнула и убрала «Смену» в чехол. Сильный порыв ветра ударил по лицу, и я начала прыгать на месте.
– Давай погреемся где-нибудь, кофе выпьем, – предложила Катя. – Ты как?
И хотя с ней я чувствовала себя скованно, отказываться мне было неудобно.
В небольшой уютной кофейне в центре Катя привлекла к себе взгляды, но, казалось, ее это нисколько не волнует – так непринужденно она себя вела. Невольно я позавидовала ей: «Вот у Кати, наверно, точно нет проблем с построением жизни. Она такая смелая, такая яркая, неуязвимая».