– Ждет, но п… просто они мне очень нравятся. Мне кажется, они хорошие. И очень хочется услышать ваше мнение.
– Перешли мне их по почте, я посмотрю. После уроков зайди.
Я просияла:
– Хорошо, спасибо!
И пока вся школа галдела из-за новогодней вечеринки, я ходила, как зажженная елка, ожидая решения своего главного судьи. Перед последним уроком меня окликнула Катя. Их компания стояла около кабинета физики. Я тут же нашла взглядом Петю – поразительно, как глаза чутко понимают сердце.
– Вер, – сказала Катя, – я только сегодня сообщение увидела. Кайфовые фотки.
Я улыбнулась:
– Мне тоже нравятся.
– Атмосферу мы с тобой круто передали.
Я кивнула.
– Что за фотки, – встрял Марк, обнимая Катю за плечи. – Покажите хоть.
Она достала телефон и протянула Марку. Тот поводил по экрану и отдал телефон Пете.
– Ну как? – спросила Катя, не дождавшись от Марка реакции.
– Пойдет. В твоем стиле.
Она закатила глаза и сказала уже мне:
– Он ничего в искусстве не понимает. Петь, а тебе как?
– По-моему, здорово. Но я тоже в искусстве ничего не понимаю.
– А у тебя есть тонкое ощущение прекрасного, – весело сказала Катя, и все засмеялись.
Зря Катя думала, что мнение Марка могло меня задеть. Он же и правда никакого отношения к фотографии не имеет. Вот Дмитрий Николаевич… Он показывал мне снимки для журналов – это было чудесно! Но все же хвалебные слова ребят сыграли свою роль, и к Дмитрию Николаевичу я шла убежденная если не в собственной гениальности, то в том, что выбрала верный путь, точно.
У его каморки мое сердце разогналось в ударах до такой скорости, что мне казалось, я умру на месте. Ладошки покрылись холодным потом, а ноги затряслись.
Тук-тук.
– Здравствуйте, можно?
– Проходи.
Дмитрий Николаевич собирал всю технику для съемки. Видимо, собирался снимать какое-то мероприятие.
– Что ты хотела? – спросил он.
– Я по поводу фотографий. Если вы успели их…
– А, да, успел.
– И что скажете?
Дмитрий Николаевич вздохнул:
– Ну что тут сказать. Они плохие.
Я не успела подготовиться к такому ответу и еще целую секунду улыбалась по инерции. Потом щеки похолодели, будто меня кто-то по ним ударил.
– Банальщина абсолютная, – продолжил Дмитрий Николаевич, стоя ко мне спиной и разбираясь с техникой.
Я молчала. Несогласие и обида бурлили во мне, но я не знала, за какую мысль схватиться, чтобы отстоять свои фотографии.
– Но ведь там… Там ракурсы… – наконец сказала я.
– Да, композиция, конечно, необычная, но даже уникальность может быть банальной. Так… – Дмитрий Николаевич задумался и огляделся, видимо в поисках чего-то недостающего. – А, вот оно… О чем я? Да! Кадры какие-то очевидные. Будто ты не своими глазами на эту жизнь смотришь, а кучей других глаз, да еще и все шиворот-навыворот. Надо же хоть как-то проявлять себя.
– Хорошо, спасибо.
Он кивнул, не обернувшись, а я вышла в коридор и несколько минут стояла, как оглушенная. Весь фундамент, который кирпичик за кирпичиком я выстраивала для себя в качестве опоры с тех пор, как купила «Смену», рухнул. Наверно, слезы принесли бы мне успокоение, но внутри была пугающая пустота, будто кто-то повернул тумблер и все отчаяние выключилось. Как затишье перед бурей.
Я бы с удовольствием села на кровать в своей комнате и застыла на несколько часов, чтобы пережить потрясение, но родители оплатили репетитора по математике на месяц вперед, и пропустить занятие было никак нельзя.
Домой я возвращалась уже поздно вечером. Мысли были грустные, а состояние унылое. Холодная метель раздражала щеки. Мой путь лежал мимо школы. Громкая музыка сотрясала всю округу.
«А, это вечеринка», – устало подумала я и побрела дальше.
Метель усиливалась. Становилось холодно. У подъезда я перепрыгивала с ноги на ногу, слушая звонок домофона. Никто не ответил. Я удивилась, а потом вспомнила, что у родителей корпоративы. С ворчанием полезла по карманам, затем – в рюкзак, но ключей не нашла. С усиливавшейся тревогой проверила все еще раз – пусто.
Я достала телефон и позвонила маме.
– Да, Верунь?
На заднем фоне у нее был слышен громкий смех и музыка.
– Мам, а ты скоро домой?
– Ну, часа два еще всяко тут буду.
– А папа?
– Не знаю. Ты сама ему позвони и спроси. А что случилось?
– Ключи потеряла.
– Как ты так, Вер? Тебе есть куда пойти? Если нет, я сейчас приеду.
Я повернулась в сторону школы. Мне ужасно не хотелось на эту новогоднюю вечеринку, но и портить маме вечер – тоже.
– Не, мам, – сказала я, – не приезжай. Все нормально. Я в школе буду.
– Хорошо. Но я все равно постараюсь побыстрее. Повеселись, Верунь.
– Ты тоже.
Я убрала телефон в карман и со вздохом направилась в сторону громкой музыки.
На крыльце школы стояли несколько старшеклассников. Все они выдыхали в небо чуть сладковатый запах сигарет. Среди них я увидела Марка. Он был, как всегда, в центре компании.
Когда я вошла в здание, то едва сдержалась, чтобы не выскочить назад: казалось, что даже стены подпрыгивают от грохота музыки.
Веселые девушки в нарядных платьях, смеясь, пробежали мимо, когда я шла по коридору.
«Дружба и юность – это так прекрасно. Что со мной не так? Почему я все это пропускаю?» – подумала я с тоской.
В спортивном зале, где все танцевали, было шумно и жарко. В толпе я разглядела несколько своих одноклассниц.
– Если хочешь пиццу, иди в наш кабинет, там куча коробок, – прокричала мне одна из них.
Поднимаясь на четвертый этаж, я заметила несколько влюбленных пар, наслаждавшихся уединенностью темного коридора.
«Забавно, насколько романтичным местом становится школа, когда приходишь сюда не для учебы», – подумала я.
В нашем кабинете было пусто. Посередине сдвинутые парты образовывали огромную поверхность, на которой валялось множество белых картонных коробок с пиццей. Почувствовав небывалую радость, я съела несколько кусочков разных вкусов и как раз раздумывала, достаточно ли наелась, когда дверь открылась и, смеясь, в класс ввалился Марк, державший за руку Катю, потом вошел Петя, а за ним – Света и еще несколько ребят.
– Ой, привет, Вер, – все еще смеясь, сказала Катя.
– Привет. – Я смутилась и, только чтобы хоть что-то сказать, добавила: – Кстати, пиццы осталось не так много, поэтому не упустите.
Я хотела проскользнуть мимо них и уйти, но передо мной быстро встал Петя, загородив дорогу.
– Я думал, что тебя не будет, – сказал он.
– Да я ключи от дома забыла… Потеряла.
Петя хотел еще что-то сказать, но грусть из-за слов Дмитрия Николаевича лишала меня желания общаться. Если бы я была дома, то, наверно, уже плакала бы навзрыд.
Я улыбнулась Пете, чтобы мой побег не выглядел очень грубо, и сказала:
– Пойду потанцую, наверно.
В зале я неловко потопталась рядом с одноклассницами, восхищенно наблюдая, как они, образуя круг, прыгали и громко подпевали песням. Когда заиграла медленная мелодия и мальчики начали приглашать девочек, я выскользнула из зала. Зачем эти унижения… Встала к окну. Метель улеглась и сменилась огромными хлопьями снега.
Я вышла на крыльцо школы и высунула язык, ловя снежинки. Глупость, но почему-то очень захотелось так сделать. Темное небо было чистым. Яркий диск луны и звезды подмигивали с неба.
Вдруг рядом встал Петя:
– Привет еще раз.
Я тут же закрыла рот и смутилась из-за того, что он видел, как я ловлю снежинки языком. Наверно, со стороны так себе зрелище.
Петя стоял близко настолько, что я ощущала тепло его тела. Смотреть на него мне не хотелось, и я сосредоточилась на школьных воротах.
– С тобой все в порядке? – спросил он.
– Да. А что?
– Мне показалось, что ты расстроенная была.
– Да я… Да.
– Что случилось?
Я пожала плечами. Не хотелось возвращаться даже мысленно к пережитой боли.
Мы постояли в молчании.
По моей щеке покатилась слеза, и я быстро смахнула ее.
– А тебе правда понравились фотки, которые я Кате сделала? – с прорвавшимся отчаянием спросила я.
К Пете я по-прежнему не повернула лицо, только краем глаза увидела, что он посмотрел на меня.
– Да, правда понравились. Но я же не понимаю в этом ничего.
– И я, видимо, ничего не понимаю. Дмитрий Николаевич, мой преподаватель по фотографии, сказал, что эти снимки очень банальные и что у меня нет собственного взгляда на мир.
Петя помолчал несколько секунд, а потом сказал:
– Слушай, Вер, но это же просто его мнение. Он не истина в последней инстанции. И искусство все-таки не задачка по физике – однозначности быть не может.
Я кивнула:
– Да я это понимаю. Просто не знаю… – Вздохнула, собираясь с мыслями. – Просто обидно. Мне очень нравились те снимки. А теперь я смотрю на них и думаю, что, может, Дмитрий Николаевич и прав.
– Уверен, что он ошибается.
Я закрыла глаза, стараясь подавить волну раздражения. Мне не нужна была пустая поддержка – я хотела совета, который помог бы мне стать лучше.
– Ты извини, что нагрузила тебя, – сказала я, не желая продолжать разговор. – Что-то я как-то потерялась, не получается оседлать жизнь.
Краем глаза я увидела, как Петя пожал плечами.
– Слушай, Вер, я тоже на распутье. Мне кажется, это норма для одиннадцатого класса.
Я промолчала, не зная, как объяснить ему свои чувства. Я и сама не понимала, где во мне поломка.
– Почему не танцуешь? – вдруг спросил он.
– А? Там медляк. А ты?
Он подумал, а потом сказал решительно:
– Там медляк, а тебя не было в зале.
– А при чем здесь я?
Несмотря на холод, мои щеки и уши вспыхнули, предчувствуя то, чему давно пора было свершиться. От волнения у меня все расплылось перед глазами, и я уже давно перестала видеть школьные ворота, на которых удерживала взгляд.
«Вот сейчас, сейчас!.. Боже!..»
Краем глаза я увидела, что Петя, как и я, смотрел вперед.