Разговор наш постепенно выходил на задушевную дорогу.
– Знаешь, я никогда себя так не чувствовала, – сказала я. – Все, на что я ни посмотрю и о чем ни подумаю, выглядит так, будто солнце светит. Понимаешь?
Марк поцеловал мои ладони, пальцы.
– Мне кажется, что я ничего не боюсь и все смогу, – продолжила я. – И мне хочется жить во всю силу. Бегать, прыгать, громко кричать: «Вот она я, Вера!» И даже если какие-то беды услышат меня, я знаю, что сейчас справлюсь. Я чувствую в себе силы бороться за все, во что верю, и не переживать, что не получается, потому что борьба не ограничена временем.
– Я чувствую то же. Никогда не верил, что можно ощущать это по-настоящему, не лукавя и не придуриваясь, – сказал Марк.
Солнце село, опустились сумерки. Машин на заправке становилось все меньше. Мы выпили кофе, а затем чай, и уехали только ближе к полуночи. Родители встретили меня дома недовольные, но ничего не сказали. И даже если бы они как-то отругали меня, я бы не заметила этого: настолько непробиваемым был купол любви, который окутал меня.
4
Когда в школе поняли, что мы с Марком вместе, сразу же начались перешептывания и домыслы.
«А что случилось?», «Интересно, почему они расстались с Петей?», «Они что, за Петиной спиной?..», «Треш, я слышала, Петя с Марком даже дрались», «Вроде это Петя ее бросил», «Да она с Петей встречалась, только чтобы Марк приревновал».
Но волна сплетен быстро схлынула: настолько не до чужой жизни было одиннадцатиклассникам в мае, ведь им нужно было думать о собственном будущем.
Наша компания поделилась. Мы с Марком садились за отдельный стол, а Петя с друзьями сидел там же, где и всегда. Нас никто не выгонял и не устраивал нам войны, просто это казалось правильным. Я уверена, что ребятам было ужасно интересно, как так сложились обстоятельства, но никто не донимал нас вопросами. И когда мы пошли со Светой на традиционную долгую прогулку по городу, она ни разу не заговорила о Марке и Пете, хотя, даже ее, такую сдержанную, наверняка мучило любопытство.
– Свет, а какая у тебя была первая любовь? – спросила я ее, когда мы зашли в кофейню за какао.
Света долго молчала, и мне стало неловко, что я вообще задала этот вопрос.
– У меня ее еще не было, – призналась она смущенно. – Я и не целовалась никогда еще. И ничего вообще… – помотала головой. – А твоя – Петя? Или Марк и поэтому вы с Петей расстались?
Что ж, откровенность за откровенность.
– Хирург, который меня спас. Я рассказывала тебе про операцию? Перед самым десятым классом…
Света покачала головой, и я рассказала ей все, что долго держала только в голове и в сердце. Почему-то я знала, что с ней можно не таиться, что она поймет, а если и не поймет, то все равно будет сострадать и сопереживать совершенно искренне.
Я вытаскивала из глубин памяти и боль, и шахматы, и прогулки, и карты, и снова боль, но уже от расставания.
– А он что? – спросила Света и от волнения поджала губы.
– Ничего, – улыбнулась я. Почему-то было светло и грустно на душе, но не больно. – А что он мог бы сделать, Свет? Я для него маленькая. Он никогда ничего романтического не имел в виду. Просто пожалел меня, поддержал.
Она вздохнула:
– Да…
Мы помолчали.
– Ты меня извини, – сказала Света осторожно, – но неужели ты правда так сильно влюбилась в Марка? Я смотрю на вас и не верю тому, что вижу. Наверно, потому что я еще не любила, да?
– Я вспомнила Сергея Андреевича, потому что громадина первой любви – это что-то такое сильное и настоящее. И второй раз я испытала это, когда влюбилась в Марка. Я подумала, что если мои чувства к нему такие же большие, как и к Сергею Андреевичу, то в них есть что-то правильное. И от них не надо убегать. Понимаешь?
– Нет, но верю.
На время страхи и переживания действительно улеглись. И даже мысли о Дмитрии Николаевиче не мучили меня и не доставляли боль, но любовная таблетка успокоительного действовала недолго, и скоро беспокойство о будущем, тоска по ушедшему детству и непонимание, как быть со всей охапкой чувств, которые вдруг заорали, как тревожные сирены, и никак не могли замолчать, снова взяли верх.
Я пыталась попросить поддержки у родителей, но каждый раз слышала только рассуждения об успехе, о том, как они верят в меня, что сто́ит только взять себя в руки, как обязательно весь мир окажется у моих ног.
Я сжималась под тяжестью этих ожиданий и представляла, как разочаруются во мне родители, когда всего этого не случится.
«Как Света смогла пойти против семьи? Разве она не боялась их расстроить?» – думала я по ночам и вертелась в кровати от беспокойства.
В тот период я любила ходить в школу, потому что уроки и контрольные, на которых волей-неволей приходилось концентрироваться, спасали меня от бесконечных мыслей о будущем. Если урок был неважным, физкультура например, мы с Марком находили укромный уголок в коридорных закутках и подолгу сидели там. Я всегда клала голову ему на плечо, а он доставал книгу и читал.
– Когда я первый раз увидела тебя с книгой, то подумала, что у меня глюки, – сказала я, зевая.
– Почему? – отозвался Марк, продолжая читать.
– Не знаю, просто. Ты весь такой шутник и клоун, с засосами ходишь. А тут – бац! И книга. А еще ты, кажется, смутился, когда я увидела тебя с ней.
– Я не то чтобы скрываю это. Просто в школе не почитаешь особо, хочется с друзьями время провести. Поэтому читаю дома в основном. А когда ты меня тогда увидела… Ну да, неловко стало. Я же строил из себя крутого парня, а тут…
– Ты еще круче стал!
Марк улыбнулся.
– Ты любишь читать? – спросил он.
Я пожала плечами:
– У меня потребности нет. До старшей школы у меня было много друзей, я любила зависать с ними. А если и читала, то что-то приключенческое, веселое. «Три мушкетера», Жюля Верна. А потом так закопалась в себе, что меньше всего хотелось нагружать мозг еще чем-то.
Марк кивнул, и каждый вернулся к своему занятию: он – читать, а я – дремать. Вдруг я так широко и громко зевнула, что стало стыдно.
– Ты ночью вообще не спишь, что ли? – с улыбкой в голосе спросил Марк.
– Не-а, только к пяти утра засыпаю. Верчусь, думаю постоянно.
– О чем?
– О будущем.
Марк помолчал.
– Что именно тебя волнует? – спросил он.
Я вздохнула:
– Да уже не знаю. Какой-то комок страхов.
– Ты хочешь заниматься фотографией?
– Да. Пока что да. А там посмотрим.
– Ты счастливее меня, потому что я так и не понял, чем хочу заниматься по жизни. А ты хотя бы ориентир видишь.
– Но ты же хорошо разбираешься в физике.
– И что? Не уверен, что хочу посвятить этому всю жизнь. А подумать нормально никто не дает. Со всех сторон тикающие часы.
– Мне казалось, что тебе проще.
– Почему?
Я смутилась:
– Ну, у твоей семьи есть деньги…
– И?
– Деньги – это возможность дать себе время подумать и при этом не умереть с голоду. Гораздо проще ошибаться, зная, что есть такая подушка безопасности.
– Их же не я заработал, так что никаких дополнительных очков в моих глазах они мне не добавляют.
Я положила подбородок ему на плечо и спросила:
– Что ты планируешь делать?
– Опираться на то, что знаю. В физике я неплох, поступлю куда-нибудь, а там посмотрим, как пойдет.
– Смело.
– Я долго искал для себя компромисс в мыслях, чтобы тревога совсем не сжирала. И я не верю на сто процентов в то, что говорю. Так что меня сейчас тоже грызет изнутри мысль о будущем. Но вместе переживать о нем нельзя. Будет атомный взрыв. Так что сейчас пока переживать буду я. А ты поспи, я тебя очень прошу.
– На твоем плече?
– На моем плече.
– Мм, сны будут слаще меда.
Я закрыла глаза и вздохнула. Усталость быстро победила напускную бодрость. Из блаженной дремоты меня выдернул громкий смех. Я поморщилась, почувствовав, как напрягся Марк.
– Привет, – сказал он кому-то.
Чуть-чуть разомкнув веки, сквозь ресницы я увидела Петю с друзьями. Здесь была и Катя. Я чувствовала, что ей больно смотреть на нас. Мы с ней и двумя словами не перекинулись, когда они с Марком расстались. Она ходила чуть менее веселая и бодрая, чем обычно, но все же по ней нельзя было сказать, насколько сильно ее задело произошедшее. Мне было стыдно перед Катей, но отказаться от своей любви я не могла.
Петя кивнул Марку, бросив на меня быстрый взгляд. С Петей мы наедине тоже больше не общались, хотя я чувствовала, что у меня внутри есть нечто большое и невысказанное по отношению к нему. Но я разрешала себе пока не думать об этом: «Когда-нибудь потом обязательно поговорю с ним, но не сейчас. Надо сначала набраться сил и получше разобраться в себе».
– Давайте пойдем в другое место, – сказал Петя, и они ушли.
Марк посмотрел ему вслед.
– Так и не ладится у вас? – спросила я, поднявшись.
– Не можем найти, о чем поговорить. Кажется, что про нашу ситуацию уже все сказано, а все остальные темы для разговоров почему-то меркнут.
– Если бы ты мог, ты бы выбрал, чтобы этих сложностей не было? Только скажи честно.
Он быстро повернулся и открыто посмотрел на меня:
– Да я только благодаря твоему появлению начал находить в себе силы на то, чтобы не искать укрытия, а смотреть страху в глаза! Разговор с Петей, да, был самым тяжелым в моей жизни. Но если бы этого всего не случилось, я бы и подумать не мог, что во мне есть столько сил и смелости. А по поводу дружбы с Петей… Мы с ним все сами решим, и даже если нет, то все равно не забивай себе голову этим. Рано или поздно буря уляжется.
3
Весь май я избегала родительских попыток начать разговор о будущем и образовании. Каждое утро я решала для себя, что время еще есть и спешить некуда. Но камень на моих плечах становился все неподъемнее и неподъемнее.
– Откладывать дальше некуда, – сказал папа утром накануне последнего звонка. – Ты вузы выбрала? С направлениями определилась? Через месяц уже документы нужно подавать.