После школы я прибежала в фотоателье и попросила распечатать мне все кадры, а дома за ужином показала их родителям. Они с удовольствием и интересом разглядели каждый кадр, а потом я взяла у мамы иголки и прикрепила фотографии к стене. В тот вечер я впервые в жизни заснула не в слезах, не с тяжелыми мыслями о будущем и не в страхе, а с гордостью за то, что остановила мгновение.
С тех пор стена постепенно заполнялась фотографиями с самыми разными сюжетами: и целующаяся пара, и мужчина на прогулке с таксой, и забавная старушка в шубе, ждущая автобус. Словом, я фотографировала все, за что цеплялся глаз.
Моя стена, утяжеляясь фотографиями, будто становилась моей опорой. Стоило только мне встать напротив и начать рассматривать каждое фото, как все заботы уходили прочь.
Вот и тогда, после разговора о будущем с родителями, я подошла к стене, но так и не обрела желанного спокойствия. Вдруг фотографии, которыми я раньше любовалась, показались страшно примитивными, дилетантскими.
«Кому через сто лет будет интересно смотреть на такие никчемно схваченные мгновения!» – с ненавистью подумала я и тихонько заплакала.
На следующее утро первым уроком был назначен факультатив по алгебре. Из-за тревожной ночи и беспокойного сна я проспала и, когда забежала в раздевалку, с удивлением обнаружила только две куртки. «Наверно, сегодня все решили забить на факультатив», – решила я и поспешила в кабинет, но класс тоже оказался пустым. Тогда я обошла этаж и наткнулась на Петю, Марка и Катю. Парни играли в пинг-понг, а Катя скучающе следила за ними.
– Привет, – сказала я, – а где все?
– МихНик заболел, – ответила Катя, – факультатива не будет. Все ушли перекусить.
– А-а-а…
Я решила, что пойду в школьную библиотеку и доделаю домашнее задание, когда меня окликнул Петя.
– Вер, присоединяйся к нам. Двое на двое сыграем.
Теплое чувство заскакало внутри, как попрыгунчик: «Они меня сами позвали, они меня сами позвали».
– Только я в пинг-понг не очень хорошо…
– Давай, давай, Катя тоже не очень хорошо. Будем в паре мальчик – девочка играть.
– Ты обалдел? «Не очень хорошо». Да я еще вас всех обыграю, – сказала Катя, лениво взяла ракетку и встала рядом с Марком.
Смущенно я взяла вторую ракетку из рук Пети. Мальчики и правда играли уверенно и умело, а мы с Катей скорее мешали игре, чем делали ее интереснее, но все-таки веселье захватило всех нас, и мы хохотали каждый раз, когда Марк или Петя шутили. Мне захотелось сфотографировать этот момент на пленку как еще одно мгновение, которое кто-нибудь с интересом будет рассматривать через сто лет.
– А можете пока без меня поиграть, я вас быстренько сфоткаю. – И я полезла в сумку за своей «Сменой».
– Ой, прикольно, пленка! – сказала Катя, когда разглядела мой фотоаппарат.
– Да…
Я присмотрелась: «Света не очень много, но да ладно, даже если кадр получится смазанным, будет хорошо».
Объектив, затаить дыхание и… Щелчок!
– Все, сфотографировала, – сказала я и убрала фотоаппарат в сумку.
– А ты давно на пленку фоткаешь? – спросила Катя, когда я вернулась к столу пинг-понга и взяла ракетку.
– Нет, не особо… С октября вообще-то.
– Кайфово потом ждать, когда пленка проявится, да?
– Да. Только долго. Приходится отправлять в другой город. У нас не проявляют.
Вдруг Марк спросил:
– А на фига?
– Что?
– Ну, на фига сложности такие. Люди столько лет старались упростить процесс получения фотографии, а ты на старье фоткаешь.
– Это не старье.
– Ну а что мешает просто на телефон сделать то же самое фото?
Мне не хотелось отвечать, поэтому я молчала, глядя в пол.
– Не приставай, – сказал Петя. – Художник может и мастихином писать, и кисточкой. Пленка или камера телефона – это же просто средство.
Я улыбнулась Пете и кивнула, а потом на всякий случай неодобрительно посмотрела на Марка. Тот пожал плечами, и мы продолжили играть.
– А меня пофоткаешь на пленку? – спросила Катя. – Сейчас как раз снег выпадет. У меня такая шубка симпатичная есть и шапка под девяностые.
От волнения я даже забыла про игру и пропустила мяч.
– Я фотосессии еще не устраивала никому.
– И что? На пленку все всегда хорошо получается.
Привычная дрожь охватила тело, как волна, а руки похолодели от плеч до запястий. Но отказываться было неудобно, и я кивнула.
8
Все-таки от экзаменов сбежать было никак нельзя, поэтому, превозмогая чудовищную апатию, вдобавок к самостоятельной подготовке я записалась на групповые занятия. Они проводились прямо напротив Дворца культуры. Однажды, находясь там, я обратила внимание на вывеску: «Школа юного фотографа». Сердце робко встрепенулось. К тому моменту туман безусловной влюбленности в пленку уже начал рассеиваться, и дилетантское начало моих фотографий бросалось мне в глаза.
«А если меня научат останавливать мгновение более талантливо, более профессионально…» – с восторгом подумала я.
Спросила за ужином у родителей разрешения ходить в кружок по фотографии.
– Если это не будет мешать подготовке к ЕГЭ, то пожалуйста, – ответил папа. – И все-таки я не понимаю, что ты возишься с этой своей «Сменой». Давай все-таки поговорим, какие у тебя хоть амбиции? К чему вообще в жизни-то стремишься?
Тело отреагировало привычной обездвиженностью, будто где-то на коже сделали прокол и вся жизнь, как бабочка, выпорхнула. Вечером я закрылась в комнате и, пожираемая чудовищной тревогой, от которой, казалось, нет спасения нигде и которая лишала способности двигаться, села на кровать, напротив стены с фотографиями, и посмотрела на жизнь, хранящуюся в них.
В разные дни взгляд падал на различные фото, но в тот день задержался на сильно приближенном и от этого покрытом квадратиками снимке, на котором запечатлены целующиеся парень и девушка. Я была уверена, что мне никогда этого не ощутить и не понять.
«Каково это, – размышляла я, – когда к твоим губам прикасаются губы другого? Что ощущает все тело? Неужели и правда нет мыслей? А носы? Что с носами?! И куда девать руки? А щеки? Что они ощущают? И все это за какое-то мгновение… Сумасшествие!»
Но как же я хотела ощутить это сумасшествие! Только как? Я осознавала, что на такую эмоциональную бурю, как любовь, нужны большие озера сил, а у меня уже иссякал последний ручеек.
«Я не смогу. Не выдержу. Ни любовь, ни жизнь».
По телу снова прокатился обжигающий холод волнения. Чувствуя, что если просижу так еще минуту, то потеряю рассудок, я улеглась на пол и стала отжиматься, только бы прошла дрожь в теле.
Спалось мне ночью плохо.
И только утро радовало мыслью о том, что сегодня суббота. А значит, я впервые пойду в кружок по фотографии. Он начинался в девять утра. Родители уже проснулись, но еще не вставали, поэтому в квартире было тихо и по-ноябрьски темно. Было слышно, как отбивают секунды старые бабушкины часы.
От волнения в горло ничего не лезло, я только выпила кофе, быстро оделась, взяла свою «Смену» и осторожно, стараясь не шуметь, закрыла за собой дверь.
На улице промозглый холодный ветер ударял в лицо. Серое небо висело над городом и будто вздыхало от тоски.
Во Дворце культуры было тихо.
– Я на кружок по фотографии, – шепотом сказала я молчаливой старушке гардеробщице. Та равнодушно кивнула. Курток было две или три.
Я шла, и стук ботинок разносился по всему бесконечному коридору.
У деревянной двери с картинкой фотоаппарата и надписью «преп. Мещеряков Дмитрий Николаевич» я остановилась, подышала, затем постучала и вошла.
Зал выглядел как актовый – его наполняли точно такие же кресла, только их было меньше, десять примерно, и стояли они по кругу. На одном из таких, запрокинув голову, дремал мужчина. Я узнала его сразу. Это был тот самый школьный фотограф. Его лицо выглядело уставшим даже во сне.
Я оглянулась, не зная, что делать дальше.
– Мм, извините…
Молчание.
Я решила подойти и дотронуться до его плеча. Он вздрогнул и, еще ничего не понимая после дремоты, посмотрел на меня.
– Извините, – повторила я. – Я на кружок. По фотографии…
Он надавил на глаза, после посмотрел на часы.
– Уже девять, – подсказала я.
– Вижу. Садись.
Я села напротив. Он еще раз надавил на глаза и помотал головой, сгоняя с себя остатки дремоты, затем посмотрел на меня:
– Фотоаппарат нормальный в руках держала?
– А я вот… – протянула ему «Смену». – Я на старый люблю фотографировать.
– А, – он нахмурился, – это ты, что ли, была?.. Фотопленка, да?
Я кивнула:
– Я.
– Еще не бросила эту затею?
Я покачала головой.
Он взял из моих рук «Смену» и оглядел ее.
– И сдалось тебе это старье.
Я молчала, не глядя на него.
– Что, показать тебе все-таки, как пленка вставляется и как фотографировать на такой?
– Я уже научилась. Мне папа показал.
– Ну а я тебе тогда зачем?
– Я думала… Думала, вы научите. У меня плохо выходит.
– С собой взяла?
– Что?
– Снимки.
Я кивнула и потянулась к телефону.
– Они у меня все оцифрованы.
Я протянула ему телефон.
– Ну давай посмотрим, – со вздохом сказал он.
Минуты две он молчал, рассматривая фотографии, а мое сердце ударялось о грудь. Ладошки вспотели.
– М-да, – он вернул мне телефон, – чуда не произошло. Кадр не видишь, композицию нарушаешь, сюжеты – примитив.
Я кивнула, словно оглушенная, взяла «Смену» и, поблагодарив, пошла к выходу.
– Ты куда? – окликнул он меня.
– Так ведь плохо. Вы сами сказали.
– И? А первоклассников что, из школы выгонять за то, что они умножать не умеют?
– То есть мне можно остаться?
Он пожал плечами.
– Если хочешь. Как видишь, желающих таскаться в девять утра в субботу немного.
– Я хочу, я очень хочу!
Он вздохнул и кивнул. Мне показалось, что он смотрел на меня, как уборщица на изуродованную грабителями комнату, осознавая, как много работы предстоит.