— Ну да, это я понимаю. А вот зачем тут у тебя написана плата за воду? Она же бесплатная!
— В реке, возможно, и бесплатная. А чтобы она попала в паровоз, ее надо насосом на башню водонапорную поднять, а насос должны мастера обслуживать. Для работы насоса нужен уголь или дрова, масло машинное, запасные части на случай поломки. И вообще нужно два насоса иметь, чтобы дорога не встала если один насос сломается. А теперь посчитай, если выучил, наконец, науку арифметику: на каждом полустанке два насоса, запасные части из тех, что ломаются чаще прочих, на три полустанка минимум четыре мастера по насосам, по трое рабочих на каждую водокачку — ведь поезда и днем, и ночью идут. И затраты на все это и составляют плату за воду. Потому что ждать, пока слишком бережливые большевики ведром из ближайшей речки в паровоз воду не наносят, мы не можем: они дурью маются, а вся дорога стоит и этих скупердяев ждет.
— Ну ладно… а два процента на непредвиденные расходы зачем?
— Два — мало, надо бы семь процентов брать. Потому что и насос новый вдруг сломаться может, и стрелка на станции, просто рельс на путях лопнуть, да и вообще что угодно. И чтобы это что угодно починить, нужно людей хоть за полночь на работу поднять, и вместо поломанного новое закупить…
— Ну… тоже понятно. Но почему ты всем работникам оклады такие высокие расписал? Вполне можно и меньше…
— Иван Алексеевич, ну и кто из нас капиталист, а кто большевик? Я стараюсь сделать так, чтобы простые рабочие лучше жили, а ты — ты… слово забыл, у твоего Ленина вычитал… ты — эксплуататор, вот!
— Но у наших в Москве просто нет таких денег…
— Ну что же… нет денег — нет дороги. Ты пойми: сломать дорогу, а потом ее чинить обойдется дороже, чем заново дорогу выстроить. Колчак, конечно, сволочью был изрядной — но работу железной дороги он наладил. А твои товарищи московские свои дороги испортили. У нас поезда по расписанию ходят, а у них не то что по расписанию, у них на многих дорогах поезда вообще ходить не могут! И меня не волнует, где они деньги возьмут, но без денег перевозок просто не будет. И не потому, что я жадный, в потому что негде возить будет! Рельсы просто закончатся!
— А где тогда рельсы брать?
— Американцы нам в помощь…
— Думаешь, американцы большевикам помогать захотят⁈
— Москве — не захотят, а нам помогут. У нас есть деньги, которые мы не собираемся тратить на мировую революцию.
— Почему?
— Потому что я договорился, что все авуары Колчака передаются в наше управление. Правда, при условии, что мы на все эти деньги что-то в самой Америке и купим. Денег не то, чтобы очень много, но на первое время хватит. К тому же они произведут поставки всего, что уже было оплачено но еще не доставлено. А это, между прочим, одних паровозов пятьдесят штук!
— А с чего бы им тебе помогать? Ты же сам большевик…
— Ну да. Но только я не просто большевик, а еще и не дурак, как ты. Американцы точно знают, что я успел отбить у Унгерна много золота, но они не знают сколько именно. Однако получить его они не против — а я сказал, что буду вести закупки за золото после расчетов по всем старым контрактам. А так как они считают, что я почти все золото у Колчака забрал…
— А почему это они так считают? Ведь все оставшееся золото в Москву вывезли…
— Вывезли остатки золота. Американцы знают, что Унгерн украл у Колчака золотой эшелон, а господин Малинин где-то вслух пожаловался, что Колчак из Казани вывез пятьсот тонн, сто сорок успел продать, еще большевики сорок тонн забрали… Чехов назвал ворами с подонками: ну пьяный был, что с него взять? Но чехов-то перед посадкой на корабли до нижнего белья осматривали, и американцам это известно.
— Так у нас…
— Говорю же: пьяный. Большевики московские забрали все остатки, а мы взяли сорок две тонны у Унгерна и восемь тонн у чехов. Тонну уже потратили: я же трактора закупил, еще плуги, косилки-молотилки, станки по мелочи — но и об этом американцы знают. Знают, что если мне что-то потребуется, то я просто покупаю и плачу золотом. Еще знают, что мы в Ново-Троицком промысле почти пятьдесят пудов золота намыли — но и знают, что платить этим золотом я пока не буду. Сейчас я плачу их долларами, которых в американских банках у нашей республики почти на шестьдесят миллионов золотых рублей. А снова золотом платить буду только когда эти деньги потрачу…
— И ты собираешься рельсы покупать?
— Ну… да. И рельсы тоже, просто немного. Нам их нужно ровно столько, сколько потребуется, чтобы пару лет дорогу в рабочем состоянии поддерживать.
— А потом?
— А потом сами их делать будем, на Петровском заводе. Я заказал у американцев рельсопрокатный стан.
— А ты и про станы понимаешь?
— На заводе люди есть, которые понимают. А если есть, чем людям платить, то они очень многое сделать могут…
Николай Павлович в металлургии, тем более современной, практически не разбирался. Но науку арифметику он в детстве выучил хорошо — и прекрасно понимал, что Петровский завод, даже если получится его использовать на полную мощность и всю его продукцию на рельсы пускать, в сутки может этих рельсов произвести примерно на шестьсот метров дороги. А ведь для постройки нужны еще и костыли, чтобы рельсы к шпалам прибивать, и болты с гайками, чтобы рельсы друг с другом свинчивать, и накладки разные. Так что разговор о том, что завод рельсами всю дорогу в Забайкалье обеспечит, были в большей степени для отвода глаз. Глаз тех, кто внимательно наблюдает за тем, что творится в новенькой Забайкальской, но все же Советской республике.
Наблюдали за творящимся в Забайкалье со всех сторон, и наблюдали достаточно внимательно — но все же кое-что от «внешнего взгляда» ускользало. Например то, что Николай Павлович очень внимательно беседовал с некоторыми из бегущих из Советской России гражданами. Полковник Малинин привел к «подполковнику Андрееву» еще шестерых бывших жандармов — все они были немолоды и поначалу особого энтузиазма в общении с «первым секретарем» не проявляли. Но чуть позже приступили к работе более чем ответственно — и пока важнейшей частью этой работы было выяснение того, а кто, собственно, столь сильно стремится уехать хоть в Харбин, хоть на край света — лишь бы не оставаться под властью большевиков. И вот отдельные такие бегунцы Николая Павловича сильно заинтересовывали.
Одним из таких господ стал Сергей Петрович Бобынин. Но заинтересовал он не тем, что происходил из столбовых дворян, а тем, что — по мнению Николая Павловича — с дедом (а то и прадедом) этого господина он вместе горные науки осваивал. А так как Сергей Петрович тоже обучался по горной части, разговор с ним оказался весьма плодотворным.
— Добрый день, Сергей Петрович, вы уж извините, что вас побеспокоил…
— Если то, что с поезда сняли и в барак какой-то запихнули, называется беспокойством…
— А у нас всех с поездов снимают и в бараки пихают. Нужно же выяснить кто, с какой целью и куда направляется. Может, что человек ошибается, и ему туда, куда он ехать собрался, и вовсе не надо.
— Не вам решать!
— Вообще-то мне. И вот я как раз думаю, что в Харбин под издевательства китайцев русскому дворянину ехать точно не пристало.
— Да что вы понимаете в том, куда дворянину пристало…
— Я, между прочим, не просто обер-бергмейстер, но и дворянин, род мой записан во вторую часть. И, как дворянин, совершенно искренне считаю, что в Китае вам делать нечего. То есть вы, конечно, вправе меня не послушать и спустя несколько лет с радостью устроиться садовником или дворником к китайскому вельможе за прокорм, но все же хочу предложить вам несколько иной вариант. Как обер-бергмейстер, я изучил все Забайкалье и половину Монголии, где нашел очень много интересного. Например, месторождение прекрасной руды более чем на полмиллиарда пудов, а уж насколько более — я и сказать пока не могу. Но руда — это всего лишь камни, а если из нее сварить сталь… Деньги на постройку завода у меня есть, но людей, кто может это сделать, нет. То есть простых рабочих сколько угодно, однако, как вы и сами знаете, нужен человек, кто руководить ими будет. Кто возглавит и строительство завода, и его дальнейшую работу. Я думаю, что таким человеком можете стать вы.
— А я не думаю…
— Все же лучше думать: голова человеку дана чтобы именно это и делать. Условия у меня простые: пока вы проект завода составляете, вам будет предоставлена хорошая квартира в Чите или здесь, в Верхнеудинске. Лучше, конечно, в Чите, там уже готовую квартиру подобрать нетрудно, а здесь… хорошую разве что к следующей осени построят. Но здесь погоды получше, да и не самую прекрасную квартиру, но для жизни вполне пригодную, найдем.
— Я не…
— Я не закончил. Когда проект закончите — я надеюсь, что к лету в основном справитесь — поедете к месту будущего рудника и завода. Поначалу оставив семью здесь, но у завода новый город поставлен будет, и там вам разве что не дворец поднимут. Сразу замечу: в городе и гимназии… школы, так их теперь называть нужно, но по сути… в общем, и школы будут, и больница прекрасная — докторов тоже много замечательных к нам уже приехало. И театр воздвигнем. Не сразу, а где-то через год — это я про театр. И да, оклад жалования полагается в тысячу рублей за месяц.
— Тысячу? Вы смеетесь? Да за тысячу…
— Сергей Петрович, забудьте вы уже про кошмары Советской России. У меня деньги те же, что и при императоре были, в серебре и золоте исчисляются. Чтобы вы быстрее к нормальной жизни хотя бы в мыслях вернуться могли, так скажу: пуд говядины на рынке или в магазине моем от пяти до восьми рублей, дюжина яиц — восемь копеек, молока пятифунтовая банка — пятак. И прочее все в сравнимых ценах.
— Гм… но для завода многое придется за границей закупать…
— Американцы готовы продать нам что угодно.
— Американцы дорого просят, уж лучше у шведов закупать или бельгийцев.
— Лучше, но ни те, ни другие нам ничего не продают. А у американцев главное — барыш. Да и выделывают они все невпример быстрее. Стан рельсопрокатный они мне уже в мае привезут, а я его только в декабре заказал.