Однако артели занялись не только производством ТНП, как ожидал Николай Павлович. Некоторые стали изготавливать различные полуфабрикаты для других артелей, а некоторые — производством товаров вполне промышленных, но которых промышленности явно не хватало. Две не самых маленьких артели принялись за производство свинцовых аккумуляторов, сразу несколько принялись масляные фильтры для моторов делать — причем даже фильтровальную бумагу им тоже отдельная артель изготавливала. Понятно, что у всех этих артелей очень быстро возник дефицит сырья — и по городам быстро возникли «пункты приема вторсырья», где принимали макулатуру, тряпье, стекло (даже битые бутылки), любой металлолом… почти любой, таких артельщиков строго предупреждали, что за прием ворованного (и промышленного) вторсырья карать будут беспощадно.
— Ну и зачем ты все это устроил? — поинтересовался Струмилин у Николая Павловича ближе к концу лета. — Ведь получилось совсем не то, о чем я тебя просил: да, товаров народного потребления стало гораздо больше, но ведь наличные деньги теперь крутятся между гражданами, казне особо ничего не принося.
— А вот тут ты не прав. Во-первых, артели и индивидуалы платят столь ненавидимые тобой налоги. Во-вторых, они сразу поглотили почти миллион безработных, которых государство на работу пристроить не могло. В третьих, там люди работать учатся, ведь пока что большинство артельщиков просто из деревни пришли и ничего делать толком не умеют. А когда научаться — тут и госпредприятия появятся подходящие. Но главное — очень скоро большинству этих артелей станет тесновато, они захотят развиваться и расширяться…
— И что?
— А ты закон-то читал? Численность членов промартели, выпускающих ТНП, ограничивается полусотней человек. Численность артелей, выпускающих продукцию промышленного назначения — вдвое меньше.
— Тоже мне — проблема! Они просто вместо одной артели две создадут, три…
— Не создадут. По двум причинам: первая в том, что какие артели можно создавать, определяет специальный комитет в зависимости от местных потребностей. Во-вторых, Госснаб просто не будет выделять больше сырья и материалов, да и со станочным парком…
— То есть если они захотят расширяться, то придется им под крылышко государства уходить? И им-то какая выгода?
— Сейчас в большинстве артелей зарплаты даже меньше, чем на госпредприятиях: у них производительность труда ниже из-за устаревшего станочного парка. Так что переход в госсобственность такой фабрики будет для них выгодным — просто пока мы этого им предложить не можем. А как насытим современными станками нынешнюю промышленность, как раз и к артелям можно будет подступиться. Жаль, что это будет не очень скоро, но ты должен к этому стремиться.
— Я⁈
— И ты, как работник Госплана. Мне-то и так неплохо живется.
— Это точно, да я тоже вроде не голодаю… кстати, тут поступило одно интересное предложение. Некто Ветчинкин, доктор авиационных наук между прочим, случайно услышал спор по поводу пользы жидкого воздуха.
— Жидкий воздух? Это что-то вроде раскаленного льда?
— Учиться тебе надо. Если воздух охладить очень сильно, то он становится жидким– только охлаждать нужно действительно всерьез. Есть специальные машины поршневые, в которых его получают… понемножку.
— И зачем?
— А из него очень просто кислород выделить, который — если его в печах металлургических применять — чуть не вдвое сокращает потребность в коксе и ускоряет выплавку металла втрое. Ну, говорят так… некоторые специалисты. Но дело не в том: а поршневой машине кислород получать очень, очень дорого и получается его мало, а вот если машину поставить турбинную…
— Пусть ставят.
— Пробовали, ничего у ученых не получалось. Так вот этот Владимир Петрович — он по пропеллерам большой специалист — сказал, что при большом давлении, для получения этого жидкого воздуха используемом, пропеллеры воздушные не годятся. Сжатый воздух сильно плотнее — и он предложил в турбине пропеллеры иной конструкции ставить. Не просто на словах предложил, а даже и машину нужную построил — и выходит, что если таких машин побольше понаделать, мы на нынешних заводах металлургических…
— Сколько?
— Что «сколько»?
— Сколько денег Ветчинкину потребно? Изыщи и дай ему, даже с запасом дай: сдается мне, что если в бессемеровский конвертер пускать не воздух, а кислород, то азот, который сталь поганит, больше нам мешать не станет. Ты иди пока деньги искать, а я подумаю, что Ветчинкину дать: Трудовое Знамя или Звезду Героя.
— Сразу видно: горный ты у нас инженер, в суть горняцкую сразу смотришь. Конечно Звезду: даже если специалисты и наврали и стали с чугуном у нас только в полтора раза больше получится… Все, уже иду деньги искать. Даже уже ушел…
Глава 32
Изобретение Владимира Петровича больше всего сказалось не на металлургии. То есть пока на металлургии не сказалось: уж больно производительность первых установок была мала. То есть и они в принципе могли дать нужный печам кислород — но кислород этот еще и выделить из жидкого воздуха требовалось в отдельных (и еще не созданных) ректификационных колоннах. Завод по производству таких колонн тут же начал строиться, однако первые результаты ожидались лишь к середине тридцатого года. Но оказалось, что уже готовые (хотя и немногочисленные) установки могли сжижать кое-что другое, например метан. С ним тоже все было не особенно просто, но «внешнее обрамление» метановых установок было попроще и изготавливать его можно было на нескольких уже работающих заводах. Конечно, такое производство было несколько дороговато, поэтому и специализированный завод тоже «поставили в план» — а пока началось массовое строительство очень дешевых «метановых реакторов», которые еще во время войны были довольно популярны в Европе. А прототипом для серийного производства их в СССР был взят германский проект двадцать первого года, в котором содержимое реактора постоянно подогревалось с использованием части вырабатываемого изо всякого дерьма газа. Получаемый продукт на шестьдесят пять процентов состоял из метана, но вот остальные компоненты — треть углекислого газа и особенно один процент сероводорода «качество» газа сильно портило. Углекислый газ мешал качественному горению, а сероводород — он просто вонял. Но если этот газ прогнать через турбодетандер…
Правда сначала его прогоняли через три теплообменника: в первом вымораживалась вода, во втором — углекислый газ, в третьем вымораживался сероводород — а затем оставшийся метан сжижался а то что оставалось — просто выпускалось в атмосферу. Не совсем напрямую, а через топку ближайшей котельной (чтобы дожечь малые количества получающегося в реакторе угарного газа), но в принципе можно было и напрямую остаток выкидывать: мало его было, чтобы всерьез что-то отравить. Ну а жидкий метан пропускался через теплообменники, вымораживая сначала сероводород, потом углекислый газ и, наконец, воду. Причем всякие особо «ароматные» вещества водяной лед в основном и собирал в себе, так что воду эту потом кипятили и пар тоже через котельную выпускали — но это «для пущей гармонии с природой», ведь даже привычные еще совсем недавно отхожие места в городских квартирах аромали гораздо сильнее «выхлопа» установок по переработке биогаза.
В принципе, установки тоже получались не сильно-то и дешевые, однако когда энергии не хватает, все старались любой ее источник задействовать — а объемы всякого дерьма в стране получались более чем приличные. В особенности после того, как вокруг крупных городов начали массово строиться свинофермы…
— Мне вот что интересно, — поинтересовался перед заседанием специально созданной «метановой комиссии» у Кржижановского Струмилин, — а без этого сжижателя газы из канализации нельзя было получать?
— Можно, но тут сжижатель Ветчинкина вообще устройство вспомогательное. Для его работы нужно иметь производительность метановых танков примерно три-четыре тысячи кубометров по метану в час. Вроде немного: это газ, получающийся всего из пары десятков тонн сухого дерьма или четрырех-пяти — влажного. Однако содержимое в метановом танке бродит месяц-полтора, так что требуются танки на тридцать — тридцать пять тысяч тонн содержимого. Которое раз в месяц нужно в эти танки заново загружать. То есть в сутки нужно поставлять тысячу тонн отходов, так что основа этого метанового производства — транспорт.
— Понял, дерьмовозы…
— И они тоже, но оказывается, что гораздо эффективнее в них разные прочие отходы использовать. Ботву картофельную, солому перемолотую, отходы мясобоен — но все это нужно на газовые заводы как-то доставить. А доставлять можно по-разному: та же московская канализация снабжает ценным сырьем три газовых установки осадком их канализационных отстойников.
— А солому или дерьмо со свиноферм?
— И с ферм, где бычков на мясо выращивают или с молочных тоже — это да, автомобильным транспортом.
— А не слишком дорогой газ получается?
— Ну да, не твой же отдел считал. Каждая установка в сутки дает почти триста тысяч кубометров газа. В Московской области их уже пять работает, а будет еще с десяток к следующему году. Если газ просто сжигать в топках электростанций… одна газовая установка — это двадцать пять мегаватт постоянной электрической мощности и втрое больше тепла. А такую электростанцию, на очищенном метане работающую, можно хоть в центре города ставить: газовая топка дыма вообще не дает.
— Тогда для меня остается непонятным вопрос, почему правительство позволяет людям гадить мимо метановых танков в других наших городах?
— В Петрограде до лета тоже три установки запустят…
— Да я шучу так… хотя если все потщательнее посчитать, будет не до шуток. И возникает другой вопрос: если это так выгодно, то почему в других странах этим не пользуются? Почему мегаватты из дерьма не получают?
— Получают, первая электростанция на таком газе заработала лет двадцать назад, правда маленькая. Но у неочищенного метана тепловыделение гораздо меньше, так что изобретение Владимира Петровича тут сильно помогло. А вообще-то это все Николай Павлович в таких масштабах затеял, когда узнал, что в Германии при очистке сточных вод много газа вырабатывают. И что в эмшерские колодцы специально добавляют солому молотую чтобы больше газа получалось. Он ведь тоже арифметику в школе учил, вот и подсчитал, сколько газа можно получить с такого города, как Москва…