Пошел кутить с гуляками-друзьями.
И вот приснился раз ему отец.
А сын: «Ну как? Ты спасся наконец?»
«О, сын! — ответил дух и омрачился, —
С той лестницы я прямо в ад скатился!»
Неверный-честный выше средь людей.
Чем славою увенчанный злодей.
Ночной разбойник в пору воздаянья
Правей, чем грешник в чистом одеянье.
Виновникам насилий и обид
Великий судия да возместит.
Когда ты в доме Зейда в услуженье,
Не жди от Амра, сын, вознагражденья!
Придет ли странник к другу своему,
Коль друг лицом не обращен к нему?
Ты день за днем иди прямой дорогой,
Пока не станешь у его порога.
Или, подобно лошади слепой,
Вертеть ты вечно будешь жернов свой.
Как те, что от михраба отвратятся,
Должны средь нас неверными назваться.
Так тот к неверным будет приобщен,
Кто к Истине лицом не обращен.
Смотри зимой, ухаживай по вёснам
В саду своем за древом плодоносным.
Но ты душой бесплоден, человек,
Коль в сердце корни верности пресек.
Кто сев ячменный на камнях посеет,
Тот ни зерна по жатве не отвеет.
Ты чести низкого не доверяй,
Водою чистой грязь не называй.
И пусть я буду внешне благороден,
Что пользы, если подл я и негоден.
Из лицемерья шьет хырку[161] * подлец,
Но примет ли хырку его творец?
Кто язвами постыдными страдает,
Сам знает что под платьем он скрывает.
Что весит полный воздухом бурдюк,
Коль мера — правда, а оценщик — друг.
Притворщика ученым называли,
А умер он — ни строчки не сыскали.
Парче всегда в подкладку бязь дана, —
Подкладка скрыта, а парча видна.
Что слава людям истинного толка?
Суровы, но подкладка их из шелка.
Коль хочешь быть поистине богат,
Сними с себя свой золотой халат.
Не шутка было слово Баязида:
«Неверный безопаснее мюрида».
Султаны, что вершат над нами суд,
Просителями к вечному придут.
Муж правды на несчастных не подымет
Руки! Суму у нищих не отнимет!
И если ты жемчужиной чреват,
Своим богатством в тайне будь богат.
Коль друга свет тебе при жизни светит,
Не Джабраил тебя, а бог заметит.
Коль у тебя сомнение в груди,
Внемли, о сын, советам Саади!
Внемли сегодня и раскайся слезно.
Раскаешься потом, да будет поздно.
Внимать сегодня мудрым надлежит.
Кто знает — что нам завтра предстоит?
ГЛАВА ШЕСТАЯО довольстве малым
В стяжании пекущийся о многом
Не знает бога, не доволен богом.
Сумей богатство в малом обрести
И эту правду жадным возвести.
Чего ты ищешь прах, алчбой гонимый?
Злак не растет ведь на праще крутимой.
Живущий духом чужд телесных нег.
Забыв свой дух, убьешь его навек.
Живущий духом доблестью сияет.
Живущий телом доблесть убивает.
Суть человека постигает тот,
Кто сущность пса сперва в себе убьет.
О пище мысли бессловесной твари,
Мысль человека — о духовном даре.
Блажен, кто сможет на земном пути
Сокровища познаний обрести.
Кому творенья тайна явной станет,
Тот света правды отрицать не станет.
А для невидящих, где мрак и свет,
Меж гурией и дивом розни нет.
Как ты в колодец, путник, провалился?
Иль твой, в степи открытой, взор затмился?
Как сокол в высь небесную взлетит,
Коль, птицу камнем алчность тяготит?
Как можешь ты с крылатыми сравняться,
Когда привык вседневно пресыщаться?
Ведь ангелом парящим, как звезда,
Не станет жадный хищник никогда.
Стань Человеком в помыслах, в делах,
Потом мечтай об ангельских крылах.
Ты скачешь, как несомый злобным дивом,
На необъезженном коне строптивом.
Скрути узду! Иль волю он возьмет, —
Сам разобьется, и тебя убьет.
Обжора тучный, духом полусонный,
Ты человек иль ум обремененный?
Утроба домом духа быть должна,
А у тебя она едой полна.
"Бурдюк словам о боге не внимает,
И алчный от обжорства умирает.
Кто вечными пирами пресыщен,
Тот мудрости и знания лишен.
Глаза и плоть вовек не будут сыты,
Все мало им, и хоть кишки набиты,
Они — геенна, — грешников полна:
«Еще прибавьте!» — вопиет она.
Ел мало сам Иса, светильник веры;
Что ж кормишь ты осла его без меры?
Что приобрел ты в этом мире зла,
Сменивший откровенье на осла?
Ведь алчностью свирепой обуянных
Зверей и птиц находим мы в капканах.
Тигр над зверями царь, а поглядишь —
Попался на приманку, словно мышь.
И как бы мышь к еде не кралась ловко,
Ее поймает кот иль мышеловка.
Мне человек, что речь мою любил,
Слоновой кости, гребень подарил.
Но за слово обидевшись, однако,
Он где-то обозвал меня собакой.
Ему я бросил гребень, молвив: «На!
Мне кость твоя, презренный, не нужна!»
Да, сам к себе я отношусь сурово,
Но не стерплю обиду от другого!
В довольстве малым мудрые сильны.
Дервиш и сам султан для них равны.
Зачем склоняться с просьбой пред владыкой,
Когда ты сам себе Хосров великий?
А себялюбец ты? Ну, что ж, смирись:
Ходи, проси, у всех дверей стучись!
Однажды скряга некий, полный страха,
Явился с просьбой к трону Хорезмшаха[162].
В прах перед шахом он лицо склонил,
Подобострастно просьбу изложил.
И сын его спросил недоуменно:
«Ответь на мой вопрос, отец почтенный!
Ведь Кыбла[163] там, на юге, где Хиджаз!
Что ж ты на север совершал намаз?»
Будь мудр, живи, страстями управляя.
У жадных Кыбла каждый день другая.
Кто страсти низкой буйство укротит,
Себя от горших бедствий защитит.
Довольный малым шествует высоко;
А жадность, как ярмо, гнетет жестоко.
Два зернышка ячменных жадный взял,
Зато подол жемчужин растерял.
Лишь низкий из-за снега честь теряет,
А жажду из ручья не утоляет.
Ты, мудрый, вожделенья укроти,
Чтобы с сумою после не пойти.
Укороти десницу! Свет надежды
Не в длинных рукавах твоей одежды!
Кто от стяжанья духом не ослаб,
Тот никому не пишет: «Я твой раб!»
Просителя, как пса, порою гонят.
Кто мужа независимого тронет?
Ученый лихорадкою страдал.
«Возьми у Амра сахар», — врач сказал.
А тот: «Да пусть умру я лучше, боже,
Лишь бы не видеть Амра кислой рожи!»
От спеси выражение лица
Кислее уксуса у гордеца.
Тщеславье, жадность сердце не прояснят.
От жажды власти свет души погаснет.
Душою овладев, любая страсть
Гнетет, как унизительная власть.
Коль все подряд возьмешь, чем жизнь богата,
Ты знай, что неминуема расплата.
Чревоугодник ныне ест и пьет,
А завтра крошки хлеба не найдет.
Когда нам яства лучшие предложат,
Среди пирующих он есть не сможет.
Огромным животом отягощен —
Обжора — о как жалок будет он!
Постись, чтоб муки не изведать худшей!
Пустой живот пустого сердца лучше.
Как гроздья спелых фиников, для Вас