Тогда Бажана медленно разжала руки на вёслах и обернулась к Твердолюбу, и тот увидел, что заставило её замолчать. Считалось, что сольвеннские луки уступали веннским по силе и точности боя, но, видно, кто-то из ватажников дальше других пробежал по левобережному мелководью. Или просто оказался более искусным стрельцом. В груди у Бажаны торчала стрела, ударившая уже на излете, но много ли надо беззащитному девичьему телу? Изо рта Росомашки толчками выходила ярко-алая кровь и сбегала по подбородку и шее.
«Любый мой…» — одними глазами сказала Бажана. Ободряюще улыбнулась и стала тихо валиться прямо на ноги отчаянно забившемуся Твердолюбу…
…Большую лодку наполнили сухим хворостом так, что она осела в воде. Твердолюб уложил Бажану на самом верху, и отнятое у Серых Псов стало ей ложем и милодарами, а драгоценный наряд водительницы рода — уютным покрывалом. К корме берестяной лодочки привязали верёвку, и двое мужчин, взявшись за вёсла, повели оба судёнышка прочь от берега. Работали в удивительном согласии, так, словно давно знали друг друга. Потом Твердолюб высек живого огня, раздул факел, бросил его на хворост и перерезал верёвку.
— Куда теперь думаешь? — спросил Резоуст, когда далеко на реке распался погребальный костёр, и ветер понёс оторвавшийся дымный хвост, а всё, что не догорело, мать Светынь упокоила в своём лоне.
«Если бы Бажана сразу бросила грести, может, рана и не оказалась бы смертельной, — думал, в это время Твердолюб. — Но она продолжала меня спасать, и наконечник всё резал тело, пока не коснулся боевой жилы…»
Вслух он сказал:
— Пойду мстить Людоеду.
Странное дело, он не заплакал ни над Бажаной, ни теперь, когда всё принадлежавшее ей ушло из этого мира. Душевное онемение не покинуло его, даже когда рядом раздался смех Резоуста. Твёрд лишь медленно повернул голову.
— Какому Людоеду? — отсмеявшись, горестно спросил Резоуст. — Ты его вблизи-то видел ли?.. Так от него одного вся эта ватага, как цыплята от ястреба, разбежалась бы. Да какое от него, от самого распоследнего комеса. А ты с одним Косорылом как следует справиться не мог. Да сегваны тебя…
«Ну да, Косорыл. А ещё — рыжий Бобыня, плешивый Голсана, хитрый Лисутка, плюгавый Меньшак. И вожак Булыма. Кто из них пустил ту стрелу?..»
— А тебе что? — равнодушно спросил Твердолюб. Отвернулся и снова уставился вдаль, где уже и не разглядеть было плавающих обломков. Только дым, быстро таявший в синеве.
«Эх, дядька Родосвят… Что ж вы там её покрепче не заперли… Ну, погоревала бы, так не весь же век горевать…»
— Мне-то — ничего, — пожал плечами Резоуст. — Если охота погибнуть без толку и смысла, давай, иди. А лучше — прямо тут кидай петлю на шею, и тащиться далеко не придётся. Но если ты в самом деле хочешь отплатить за себя и за девчонку…
Твердолюб поднял глаза.
— Есть Владыка, который примет тебя, не спрашивая роду и племени, — продолжал Резоуст. — Он даст тебе кров, защиту и хлеб, а если будешь верен и честен — назовёт сыном и станет учить. Я поклонился ему полтора года назад…
«Полтора года, — подумал молодой венн. — Всего полтора года… И тогда я вправду смогу… Булыма, Голсана, Бобыня, Лисутка, Меньшак…»
— Почему ты… Бажане помог? — выговорил он, запнувшись на имени невесты.
— Потому, — ответил Резоуст, — что и без неё увёл бы тебя. Не в эту ночь, так на следующую.
Твёрд мрачно спросил:
— Зачем я тебе?
— А затем, — ответил Резоуст, — что не такой уж я добрый. Просто тем, кто первое обучение превзойдёт, наш отец Мавут даёт поручения. Мне вот повелел вернуться в родные места и привести к нему сироту. Да такого, чтобы Владыка себе копьё из него мог сделать. Чтобы постиг тот сирота свободу и силу и научился разить врага, как копьё: прямо и без сомнений, ни смерти, ни лютой боли не страшась…
«Полтора года, — тупо повторил про себя Твердолюб. — Как копьё…»
ВСТРЕЧА У КОСТРА
Ближе к вечеру даже чудовищное упрямство, свойственное его племени, перестало поддерживать Изверга на ногах. У него сами собой закрывались глаза, он еле шёл, тяжело повисая на плече Бусого, и тот очень обрадовался, когда между ветвями на берегу Ренны блеснул костёр. Кто мог сидеть возле такого костра? Ведь не десяток вооружённых Мавутичей?..
Нет, конечно. Там возился у огня всего один человек. И ни коня поблизости, ни меча. Лопата, кирка, деревянный лоток для промывки — перед веннами был один из тех, кто шатается сам собой по Змееву Следу, ищет золото, вывернутое из земли. Человек мирно помешивал деревянной ложкой в котелке, по берегу разносился умопомрачительный запах свежей ухи…
Бусый только тут осознал, до какой степени проголодался. Внутренности аж свело, в животе требовательно заурчало.
Сам он был готов ещё хоть целую седмицу бежать вперёд, не задерживаясь для того, чтобы добыть себе пищу, но Извергу столько было не выдержать. Тень всё же очень сильно зацепила его. Без огня, без тепла, без доброй человеческой еды до Засечного кряжа он попросту не дойдёт.
— Мир по дороге,[52] добрый человек, — сказал Бусый и вышел из-под деревьев, почти таща товарища на себе. Он не слишком надеялся, что золотоискатель его поймёт. Вряд ли здесь, на севере страны Нарлак, хорошо понимали веннскую речь. Хотя… по крайней мере до сольвеннских земель было не особенно далеко, а значит, мог и понять…
Сидевший у огня живо обернулся навстречу. Так себе парень, нескладный, длиннорукий, сутулый… Но почему-то Изверг, подняв слепнущие глаза, вгляделся против яркого света и так вздрогнул всем телом, что Бусый вмиг похолодел и понял: случилось самое жуткое. Их всё же настигли.
Он жадно вгляделся в шедшего к ним человека и спросил Изверга:
— Это Мавут?..
Он увидел Мавута, но не наяву. Мало ли какой облик мог принять столь могущественный человек?
В это время незнакомец заговорил:
— Ты, верно, ноги стёр, Шульгач! Еле ползаешь! Я уж заждался, едва встречать не пошёл…
Голос у него был скрипучий и какой-то… неживой, что ли. Трудно было представить, чтобы человек с таким голосом мог шутить, смеяться, петь песни… Бусому, у которого только что катился по лицу пот, почему-то враз стало холодно. Да так, что стукнули зубы. Холод был каким-то древним… могильным! Точно как тот, которым обозначает своё присутствие неупокоенная душа…
Бусый тихо повторил, ужасаясь:
— Это Мавут?..
Ему никто не ответил. Когда ветер-лесобой раскачивает красный бор и огромные деревья бьются одно о другое, кто же обратит внимание на малый грибочек под корнями у великанов.
Изверг хрипло спросил:
— Чего ты хочешь, Хизур?
«Не Мавут…» — понял Бусый и испытал некое разочарование. Думал, что встретил уже главный страх, а тот, оказывается, ещё впереди.
Названный Хизуром ответил не сразу… Глядя на них с Извергом, он хохотнул — коротко, но так, что Бусого вновь обдало изнутри вековым морозом и сделалось ясно: подобный человек мог хотеть лишь чего-то страшного. Запредельно страшного.
Бусый невозможным усилием заставил себя выдержать взгляд Хизура и даже улыбнуться прямо ему в лицо. Тот, кажется, не заметил.
— Неважно, Шульгач, чего хочу я, — проскрипел он неторопливо. — Важно, чего хочет отец Мавут. А он хочет, чтобы мальчишка был у него.
Бусый ощетинился:
— А не пойду!
И опять ответом было молчание. Хизур даже головы не повернул в его сторону, продолжал с усмешкой разглядывать Изверга. Что-то происходило между этими двоими, что-то такое, чего Бусый не понимал. Он хотел было кричать, мол, Мавут сулился не удерживать его силой и обещал, что Бусый сможет уйти, когда только захочет. «Вот я и захотел!»
Не закричал, конечно. Потому что от его хотения-нехотения ровным счётом ничего не зависело. А значит, не стоило и воздух зря сотрясать.
Изверг хрипло выговорил:
— Покуда я жив, мальчишка никуда не пойдёт.
Он как-то так произнёс эти слова, что Бусый на миг благодарно ощутил себя грибочком в корнях могучей сосны. Однако Хизур тут же объяснил, что здесь не было двух великих деревьев. Только одно.
Он небрежно ответил, позёвывая и потягиваясь:
— Коли так, недолго тебе жить осталось, Шульгач. Мне до рассвета через Змеево Седло успеть надо с мальцом. Так что если хочешь лёгкой смерти, режь себе горло скорей.
Даже Бусому, никогда раньше Хизура не видевшему и ничего не знавшему про него, захотелось скорее перерезать себе горло. Потому что за словами Хизура чувствовался сводящий с ума ужас, рядом с которым даже нечистая смерть от собственной руки казалась совсем простой и приятной.
Изверг медленно потащил левой рукой из ножен меч.
Бусый ахнул, но бывший венн лишь скосил на него глаза и чуть усмехнулся углом рта. Нет, кончать с собой он вовсе не собирался.
Он сказал:
— Беги, малыш. Я скоро тебя догоню.
«Ну да!!! — снова чуть не заорал Бусый. — Чтобы я, значит, подальше уйти успел! Пока он тебя!.. А потом снова за мной! Не пойду!!! Мы же Тени с тобой вместе… накостыляли! И Хизура этого… вместе…»
Хватанул ладонью пустое место на шее, где больше не висел украденный оберег, вспыхнул, закусил до крови губу…
— Этот ваш Мавут, — сказал он, обращаясь к костру, — ещё и воришка…
Кажется, Хизур в самый первый раз услышал его.
— Не болтай, — проскрипел голос, который мог бы принадлежать Каменной Осине. — То, чего пожелает Владыка, само приходит к нему, покидая своих ничтожных владельцев. Молись своим лесным Богам и смотри, как умрёт Шульгач. А потом ты пойдёшь к Владыке, ибо он решил, что ты можешь пригодиться ему…
Хизур шагнул вперёд, и хребет Бусого превратился в сосульку. Этот невзрачный мужичонка не собирался драться. Он собирался просто убить. Убить Изверга. Вот сейчас он подойдёт — как есть, безоружный, — и сделает всё, что захочет. И никто не помешает ему. И он знал это заранее.