Когда Бусый понял, что Изверг твёрдо вознамерился не дожить до рассвета, случилась эта встреча.
Наверное, он вконец отупел от усталости, потому что не углядеть в десятке шагов впереди двоих людей и коня мог только слепой. Бусый вроде внимательно огляделся и хорошенько прислушался, убеждаясь, что никого рядом не было, и в очередной раз склонился над Извергом. А когда выпрямился…
— Бусый!
Он ахнул, крутанулся и с размаху сел наземь.
Таемлу!
Зеленоглазая девчонка бросилась его обнимать, и он тихо вскрикнул от боли. Всё же не просто оттолкнул его Хизур, рёбрам, похоже, крепко досталось.
— Тебе плохо? — захлопотала Таемлу. — Да на тебе лица нет. Сейчас, потерпи чуть-чуть. Отец, помоги…
— Изверг, — прохрипел Бусый, тыча пальцем в сторону волокуши. — Ему сначала… Он… он…
Всё же Милосердная Кан неисповедимо благоволила маленькой недоучившейся жрице, сбежавшей из храма Идущих-за-Луной. Глядя на Таемлу, Бусый даже задумался, а не был ли тот её побег частью всевышнего замысла Богини. Во всяком случае, руки девчонки, сновавшие по телу Изверга, совершенно точно светились в потёмках, изливая на больную плоть щедрое лунное золото.
Что до самого бывшего венна, он всё глубже уплывал в дурнотное забытьё, из которого на самом деле не полагается возвращаться. Но в какой-то миг ему показалось, будто к ложу из колючего душистого лапника, на котором его упокоили, подошёл большой серый Пёс. Изверг явственно обонял его запах, видел драгоценные бисеринки росы, переливавшиеся на щетинистой гриве. Пёс жалеючи обнюхал потомка, заглянул ему в глаза… А после — тёплым языком принялся зализывать его раны…
Когда Изверг задышал спокойно и ровно и сделалось ясно, что смерть от него отступила, Бусый прислушался к себе и понял: какие-то искры, блёстки священного золота перепали и ему. По крайней мере кровь из носа больше не шла.
Он спросил:
— Таемлу… Почему я тебя не заметил?
Она повела плечиком и сделала это так, что ему померещились кругом цветущие ромашки.
— Ты ждал опасности, — сказала она. — Кого недоброго ты за версту бы услышал.
— Твоя Богиня держит тебя на правом колене, — с чувством проговорил Бусый. — И по голове гладит…
Даже в свете костра было видно, как залилась краской Таемлу.
— Да ну тебя, Красивый Бельчонок… то есть Волчонок… Красный Волчонок? Богиня никому не откажет, кто просит о помощи в благом деле…
— Так почему же тогда… эх…
— Всюду горе и неправда, ты об этом?
Бусый хмуро кивнул.
— Светлые Боги щедро изливают Свою доброту в этот мир, — ответила Таемлу. — Беда в том, что не все люди умеют принять Божественный дар. А многие попросту не хотят, потому что свернули на путь вражды и корысти…
— Добрых людей всё равно больше, — сказал Бусый убеждённо.
Отец Таемлу, сидевший по ту сторону костра, сперва усмехнулся: дети!.. — но потом задумался и постепенно спрятал усмешку. Дочь немало рассказывала Меалону про своего приятеля-венна. «Вот ведь малец. От горшка два вершка, а чего только не насмотрелся… И всё равно верит… Вот это, наверное, и есть настоящая сила. То золото, которого никто не отнимет и не украдёт…»
— Верно, добрых людей больше, — охотно согласилась Таемлу, только голос звенел печалью. — Если бы они ещё и учились направлять свои помыслы к Небесам, принимая Их милосердную Силу… Моя наставница говорила так: это радостный путь, но и нелёгкий. Или наоборот: нелёгкий, но радостный. Ведь то, что легко обретается, не дарует нам счастья. Горный Кузнец это знает. И славная Мать Кендарат. И ещё многие, многие…
— И ты, — сказал Бусый.
— Да ты что! Я же только… да и то…
— Не спорь, — ответил он важно. — Мне со стороны видней.
Они шли на север. Таемлу с Бусым рыскали впереди, разведывая дорогу, Меалон вёл в поводу Гзорлика. Изверг лежал на широкой спине коня. Тот, умница, чуял на себе раненого и ступал мягко и осторожно.
Каждый шаг Гзорлика всё равно отдавался болью, но Извергу было хорошо. Небо плыло над ним, словно в детстве, когда его ждала мама, когда его жизнь согревали родичи Псы. Когда ему было о ком позаботиться, когда он сам был кому-то необходим. Именно он, а вовсе не его умение убивать. Как давно это было…
Неужели спустя столько лет всё это возвращалось к нему? Неужели ещё могло что-то вернуться?.. Изверг смотрел на облака и боялся спугнуть ускользающее тепло. Боль? А что боль… Он давно научился не обращать на неё внимания…
Как-то перед ночёвкой, когда его в шесть рук спустили с подогнувшего колени коня, Изверг увидел над собой лицо Бусого.
— Послушай… — сказал ему мальчишка. — Шульгач — это же не твоё имя. Оно мне не нравится. Можно, я буду звать тебя как-то иначе?
Бывший венн долго не отвечал… Ему вспоминался ласковый язык Прародителя и улыбка, вроде бы промелькнувшая в его глазах, почему-то серо-зелёных и казавшихся очень знакомыми. Неужели это был знак? Знак прощения и любви, который он даже не надеялся когда-нибудь получить?..
— Если хочешь, — выговорил он медленно, — зови меня Твердолюбом. Так меня нарекла когда-то родня. — Подумал и добавил: — Или Твердолобом… Так меня тоже называли когда-то…
Сколько лет он даже мысленно не произносил своего имени? И не слышал его? Диво — ещё не совсем позабыл, как оно выговаривалось…
— Я, — сказал Бусый, — стану звать тебя Твердолюбом.
А про себя подумал: «Но и „Твердолоб" тебе очень даже подходит…»
Имя в устах Бусого прозвучало вполне буднично, но в груди бывшего венна что-то лопнуло и разлилось горячей волной. Было нестерпимо больно… и в то же время легко и радостно. Он возвращался на родину. К соплеменникам. К себе самому…
Просто потому, что иначе быть не могло…
КРУГ
Обнаружив заваленного камнями Хизура, Мавут не сразу поверил своим глазам.
Калека Шульгач вдвоём с сопляком одолели Хизура, его Хизура! Его гордость и надежду, его самое острое копьё, которое он не сменял бы на целое войско, обученное и снаряжённое! Другого такого нет. И очень может быть, никогда уже не найдётся. Разве Бусый, если должным образом его направлять, мог со временем стать равным Хизуру. Или Латгери… но что теперь о нём вспоминать. Этому уже не сделаться настоящим Латгером. Он — падаль, а падаль никому не нужна.
Не тратя времени даром, Мавут устремился по следу волокуши. Широкому, хорошо различимому следу… который, впрочем, вскорости оборвался.
Охотой на людей Мавут занимался всю свою жизнь. И что означала брошенная за ненадобностью окровавленная волокуша — разобрался без труда.
Вот когда его ярость едва не вышла из берегов.
Девчонка! Беглая жрица Кан! Ну не сама же она, действительно, сообразила приехать сюда. Не-ет, ей подсказали, направили, нашептали в ушко. Кто? Ясно кто. Выживший из ума дед, вообразивший себя рукой и соратником Светлых Богов…
У Мавута даже руки задрожали, до того ясно он представил себе, как скручивает костлявую старческую шею… Сухую, тощую и бессильную… Ну ничего. Всему своё время. Дойдёт черёд и до старика…
О-о, будь проклят день, когда, наблюдая за Резоустом, вышедшим на лёд забавляться кулачной потехой, он заметил выкормыша Белок и пожелал воспитать из него себе слугу, второго Хизура… Сколько усилий, и что взамен? Теперь у него ни Хизура, ни Латгери, ни Изверга-Шульгача… Откуда столько неудач, в чём он ошибся?
Следы вели дальше, но быстрого преследования не получалось. Даже Владыке было нелегко настичь в лесу двоих лесных дикарей. Которых ещё и вёл недобитый копальщик золота, до последнего прутика знавший этот искорёженный Змеем клочок земли. И девчонка, повсюду наоставлявшая оградительных и отводящих глаза заклинаний…
Конечно, всё их могущество поместилось бы у Владыки под ногтем, но время… драгоценное время…
Уже к вечеру Мавут понял, что беглецы упорно стремились на север. Не иначе, шли к Засечному кряжу, под защиту вилл. Мавут ещё не забыл, что сотворили с его храбрецами два странных симурана. ответившие мальчишке. Что же будет, если Бусый подберётся к гнездовьям на расстояние зова и выручать его примчится целый народ? Виллы называли полукровку своим сыном…
Схватка с Крылатыми отнюдь не прельщала Владыку.
И нового Змеёныша на этих тучегонителей не натравишь…
Прыгнув в седло, Мавут пронзительно гикнул и погнал коня прочь со следа — туда, где дыхание ледников прореживало лес и ласкало горные пустоши. Он знал одно место на пути к Засечному кряжу, которое беглецы навряд ли минуют. Оно посулит им защиту, но на деле станет ловушкой.
Мавут даже знал, когда именно они там остановятся.
На третью ночь…
— Обычный круг Хизура может и не удержать, — покачала головой Таемлу. — Тебя послушать, он и при жизни наполовину мёртв был. Теперь его сила, наверное, только умножится. И он просто проломит любой охранительный круг, одолеет заклятие… — Все смотрели на неё, и она добавила, покраснев: — Ну, то есть я постараюсь…
Меалон молча скрёб бороду. Потом неожиданно улыбнулся, и улыбка удивительным образом изменила суровое лицо, стёрла угрюмые морщины. Золотоискатель-одиночка, не боявшийся ни Змея, ни шаек грабителей, был вовсе не из тех, кто при виде напасти кудахчет от бесплодного страха. Пришла беда — быстро соображай, как с ней управиться. Иначе и делать нечего на Следу.
— Есть тут неподалеку одно… место, — проговорил он затем. — Вы про круг, я и вспомнил… Ну, там тоже что-то вроде Круга. Из двенадцати во-от таких белых глыб… Кто их там уложил; мы не знаем, но место хорошее. Люди туда молиться приходят. Разжигают посередине костёр, всю ночь сидят… Просят помощи, удачи, большого золота, богатства…
— И что, многие разбогатели?
В голосе Твердолюба прозвучала издёвка. Перестав когда-то молиться веннским Богам, больше он с тех пор ничего у Небес не просил. И уж всего менее — земного богатства.
— Ты бы не насмехался, — укорила его Таемлу.
«Твердолоб…» — добавил про себя Бусый.
— Погоди, дочка, — сказал Меа