Во-вторых, мы с моим другом М. стали использовать «дорогу» в последнее время как средство доставки в наши камеры мобильных телефонов. С начала ноября по начало января у нас отобрали пять или шесть трубок. Мы опытным путем установили, что в камере просто нет такого места, куда можно спрятать телефон. К тому же нас взяли под усиленный контроль, предупредив, что если при обыске у нас найдут еще хотя бы один телефон, то наши бытовые условия резко ухудшатся. Это могло произойти — хотя бы потому, что в Бутырке за найденную sim-карту людей отправляют на карцер суток на 10–15, а у нас в общей сложности нашли шесть аппаратов. И пока никто не пострадал. Мы приняли решение хранить трубу в третьей (нейтральной) камере, которой бы мы доверяли, и которая была бы на хорошем счету у оперов, а ночью («дорога» работает с 21.00 до 06.00) по «дороге» затягивать ее в наши камеры и спокойно звонить. Таких нейтральных камер мы подобрали несколько, что, конечно, стало неудобно — ведь каждый за услугу просил позвонить. Это, с одной стороны, сократило время общения по телефону, но с другой — сделало его безопасным. С начала января в моей камере и камере М. прошло суммарно около 10 обысков — и они ничего не дали. Более того: чтобы закамуфлировать сам аппарат — а нам известно, что на «дороге» между нашими камерами сидят стукачи — мы стали убирать трубу то в пачку из-под чая, то в пачку из-под сигарет, делая вид, что мы получаем чай и сигареты от братвы. Это тоже уменьшило время общения по телефону, так как ежедневная помощь братвы (и наоборот) выглядела бы очень подозрительно. Но явилось бы дополнительной гарантией безопасности для камер, где труба хранится.
Так вот, с переселением бизнесмена А. «дороги» не стало, а стало быть, пропала связь. «Застрелиться» или соединиться с другой камерой было, конечно, возможно, но существовала одна большая проблема: отсутствие «коня». «Коня» обычно плетут из шерсти, распуская свитера, и добавляют какую-то прочную основу (обычно распуская баулы, с которыми ездят «челноки»). Баул для таких целей мы затянули в камеру за две пачки сигарет Kent N1 еще давно, а вот распускать свитер было жалко — все-таки на улице зима. Решение пришло сегодня само собой. Слева от нас находится тупиковая камера, с которой у нас тоже есть «дорога», и которая постоянно получает по ней из общака чай и сигареты (видимо, им заходит совсем мало). Сегодня они как раз пытались отправить через нас маляву с просьбой о сигаретах. Я сделал им предложение: мы вам тусуем баул, вы находите шерсть и плетете нам «дорогу», а мы соединяемся с остальными камерами и даем вам возможность получать чай и сигареты. Ребята согласились. Опять сработала тюремная взаимовыручка: каждый внес свою лепту и получил то, что хотел (как там у коммунистов — от каждого по способностям, каждому по потребностям). Так и вышло. Кому-то чай и сигареты, а кому-то телефон под видом чая и сигарет.
Из 2500 заключенных в храм могут ходить человек 15—20
18.02.09
Сегодня утром удалось, наконец, сходить в храм. В последние три недели сделать это все никак не получалось из-за постоянных судебных заседаний, которые приходились на дни службы.
Храм в Бутырке целиком еще не восстановлен. Но староста храма Б. старается организовать и службы, и процесс восстановления в разгар финансового кризиса. В храме восстановлен иконостас, выложена мозаика при входе, но купола пока нет. Зато справа от входа пристроена деревянная колоколенка — именно оттуда каждый раз возвещают о начале службы. Каждую службу сопровождает хор певчих. Во время каждой службы есть возможность исповедаться и причаститься. Атмосфера в храме особенная, о мирских делах почти забываешь, переступая через его порог. По площади сам храм небольшой, поэтому из 2500 заключенных постоянно есть возможность его посещать человек у 15–20. Эти люди оказывают посильную помощь храму. В основном это бизнесмены, хотя есть и бывшие чиновники. Некоторое время назад произошла курьезная история: бывший чиновник Минимущества К. встретил в храме бизнесмена А. Оказывается, в последний раз они встречались на торгах по продаже государственного пакета акций одного любопытного предприятия — на торгах как раз победил бизнесмен А. Тесный мир.
Перед службой каждый близкий храму человек имеет возможность обсудить свои насущные вопросы со старостой храма Б. Начальник тюрьмы уважает этого человека и прислушивается к его мнению, а он, в свою очередь, старается помогать постоянным прихожанам выстраивать нормальные (не гулаговские), человеческие отношения с руководством тюрьмы, что крайне важно. Вообще здесь, в тюрьме, самое важное — это создание приемлемых (слово «комфортных» даже не приходит в голову) бытовых условий. Нормальные человеческие отношения помогают решать бытовые вопросы оперативнее, а главное, эффективнее, нежели жалобы в прокуратуру или уполномоченному по правам человека. Но руководство тюрьмы не всесильно. Сегодня я встретил бизнесмена С., с которым удалось пообщаться после службы, на сборке, куда нас привели. Он сидит по той же статье, что и я (самая бизнесменская), 159 часть 4, сидит уже 22 месяца. Из них суд идет 6 месяцев. Проходит по одному заседанию в месяц, и сколько еще продлится, неизвестно. При этом он очень больной человек, у него серьезные — и реальные — проблемы с почками. Ему все, как могут, стараются помочь — но что толку, если ни в Бутырке, ни даже на Матросске (где больничка считается гораздо лучше) нет даже УЗИ, не говоря уже о возможности сделать диализ и другие процедуры. С. убежден, что следствие, а теперь и суд, «морозят» его специально, чтобы он был сговорчивее. Как и у меня, у бизнесмена С. — спорный актив арестован, и социальной опасности, окажись он в вольной больнице, не представляет. Однако его неоднократные ходатайства были отклонены. Все.
Банный день за три пачки сигарет
19.02.09
Сегодня очень спокойный день. Завтра суд, поэтому моя задача — как можно лучше подготовиться к нему: не только документально, но и физически. Не исключено, что суд будет продолжаться и в четверг, и в пятницу, а стало быть, не будет возможности сходить на прогулку или в баню.
Баня — это особое место в тюрьме. Туда я хожу постоянно, несмотря на наличие душа и горячей воды в моей нынешней камере. Баня — это большая душевая, для 4-х человек, скорее похожая на очень влажный хамам. В камере, поскольку она небольших размеров, горячей водой особенно не отогреешься: долго держать воду включенной нельзя из-за влажности. А вот в бане можно.
После завтрака идем на прогулку. Я выдаю старшому пачку сигарет Kent, и он приводит нас в самый большой дворик, в котором гуляют общие камеры. Здесь гораздо чище, чем в других двориках, да и воздуха больше. Несмотря на плохую погоду, настроение становится просто отличным, так как мы гуляем часа полтора вместо обычных 40 минут. Это хорошее настроение не смог испортить даже обыск нашей камеры, который неожиданно начался сразу после прогулки. Более того, этот обыск даже еще больше поднял настроение: потому что, как и традиционный милицейский план «Перехват», результатов не дал. Просто дети.
По утвержденному графику баня у нас должна быть в пятницу. Я пятницу пропустил, так как был в суде. Я попросил старшого после обыска отвести меня в баню — сегодня. Старшой соглашается при условии, что пойдут и остальные, а в грядущую пятницу он наше время отдаст другим. Я выдаю ему еще одну пачку сигарет, на этот раз уже «Парламент». Он ведет в баню, объясняя по дороге, что готов придти за нами и в четверг (после суда), и в пятницу, если мы этого захотим, а мыться мы можем полчаса вместо положенных 15 минут. Я благодарю его и отвечаю, что не знаю, когда смогу сходить в баню еще раз — из-за своего суда. Ничего, отвечает он, как сможете — позовите.
В бане нас ждет банщик. Это осужденный, который решил остаться работать в хозотряде. Зеки называют таких работников козлами. Я же называю банщика по имени — Андрей; более того, даю ему пачку сигарет, Kent. Дело в том, что одна из функций банщика — обмен постельного белья, грязного на постиранное. Белье здесь — так себе, а стирка этого белья окончательно превращает его в грязные лохмотья. Я же за одну пачку Kent получаю каждый раз абсолютно новый комплект, еще с бирочками. Что тоже приятно. В общем, день заканчивается на позитивной ноте. Пью официально запрещенный к передаче и не найденный шмон-командой чай Earl Grey из пакетиков и готовлюсь читать последний из поступивших номер газеты «Коммерсантъ». И «Ведомости» тоже принесли.
Соавтор закона о рынке ценных бумаг связался с силовиками. И сел
20.02.09
При выезде на суд встречаю на сборке бизнесмена А. Начинаем общаться. Он оказывается совладельцем и генеральным директором (бывшим, конечно) брокерской компании. Он долго рассказывал, как принимал участие в создании закона о рынке ценных бумаг, участвовал в экономических форумах и т. д. Ну а далее — он связался с людьми в погонах, которые привели ему ряд федеральных клиентов — госкомпаний. Как я понял, А. советовал им, как инвестировать деньги, даже, возможно, управлял их деньгами. Но это все происходило в рамках обычного договора на брокерское обслуживание, а не в рамках договора на доверительное управление. Суть в том, что эти компании деньги потеряли — или люди в погонах своей доли не получили. В общем, по мнению неких силовиков, их кинули. А далее все по стандартной схеме. Человека арестовывают в конце октября, держат три неделе на централе в Медведково без решения суда. Только 18 ноября судья Тверского районного суда Подопригора выносит постановление о заключении под стражу — причем с конца октября! Само следствие развивается по такой же «правовой» схеме. Бизнесмена обвиняют в том, что он лично нецелевым образом использовал средства госкомпаний и лично же обогатился. У него возникают сразу два вопроса: во-первых, по всем договорам ответственность перед клиентом несет юридическое, а не физическое лицо, а исков к юридическому лицу никто не предъявлял; во-вторых, бизнесмен удивляется, как следователи смогли определить нецелевое использование средств — ведь на расчетном счете брокерской компании находятся средства всех клиентов и выделить или персонифицировать их невозможно. Я сразу вспомнил появившееся несколько дней назад в газете «Ведомости» статью про финансовые претензии, которые возникли у Елены Батуриной к компании, которая управляла средствами ее ПИФов. Я не могу оценить реальность или нереальность претензий Батуриной, но очевидно одно: Батурина старается выяснить вопрос в рамках правового, а не беспредельного поля.