адистости — мне ведь известно, как все это происходило.
Вообще, находясь в одной камере с положенцем централа, я пытался понять и увидеть внутренний смысл так называемого воровского хода здесь, на Бутырке. Понятие «вор» давно пора сделать достоянием истории, ибо только карательными мерами, как нам показывает опыт, ничего сделать нельзя.
Прочитал сегодня субботний номер газеты «Коммерсантъ». В удивительное время мы все-таки живем! Кризис гигантских размеров — вот, казалось бы, колоссальная возможность для оппозиционных партий поднять свой авторитет и популярность за счет справедливой и обоснованной критики партии власти… Казалось бы — критикуй, изобличай, предлагай… Ан нет. Очень порадовал отчет в «Коммерсанте» о проведенной в Ингушетии спецоперации по устранению двух боевиков, в которой принимало участие около 100 человек из ФСБ, МЧС, МВД и Минобороны, включая экипаж боевого вертолета, который прикрывал участников штурма. В результате длившейся более суток спецоперации эти двое боевиков были убиты, и у них нашли один автомат и один пистолет! На мой наивный вопрос, адресованный сокамернику С.С., который долгое время служил в одном из элитных подразделений Минобороны, — а почему бы просто не забросать их гранатами с газом и взять живыми? — он ответил: это слишком просто, да и мало ли, что они расскажут, в общем, сплошные минусы. А тут — спецоперация: это и получение боевых, списание большого количества потраченных боеприпасов, которые можно пустить «налево», и плюс, возможно, даже получение орденов и продвижение по службе для руководства.
Арестант уже с трудом ходит — а в остальном чувствует себя нормально, по мнению руководства СИЗО
15.04.09
Время в тюрьме идет не спеша и размеренно. Дни протекают монотонно за чтением книг, газет и журналов, изредка смотрим ТВ. Новости в газетах интереснее, хоть и с опозданием. А смотреть одни и те же фильмы про бравых ментов уже сил нет. Настоящих, хороших передач мало — и все идут в основном по Пятому каналу. Да вот еще ТВ-спорт иногда показывает отличный футбол-хоккей.
Несколько дней назад меня перевели с другую камеру, здесь же, на Большом Спецу. Камера — самая большая из четырехместных на Бутырке. Мы с моим новым сокамерником в ней вдвоем. Мы за день все обустроили по стандартной схеме свет+вода. Так что условия вполне приемлемые. Событий вокруг почти не происходит: выхожу из камеры на сборки редко, потому что суд закончился. Но все же иногда пересекаюсь со своими старыми знакомыми. Встретил недавно бизнесмена П., сына моего знакомого сидельца, бизнесмена В., которого арестовали вместе с отцом за нежелание расстаться с проектом по жилой застройке одного из районов Пречистенки. К сожалению, здоровье В. сильно ухудшилось, его перевели на больничку в Матросскую Тишину, где он две недели (!) стоял в очереди на УЗИ. Теперь он будет минимум месяц ждать специалиста, который сможет осмотреть его и поставить предварительный диагноз. Без такого предварительного осмотра и диагноза руководство СИЗО не сможет выдать В. соответствующую справку для суда о необходимости его помещения в городскую больницу для прохождения дальнейшего курса лечения в связи с отсутствием в СИЗО соответствующей возможности. В. уже с трудом ходит — а в остальном, конечно, чувствует себя нормально, по мнению руководства СИЗО. Будем надеяться, что за этот как минимум месяц В. еще сможет самостоятельно вставать с кровати и не потеряет шансов на выздоровление. А ведь он, В., сейчас всего лишь обвиняемый, такой же обычный человек, как и люди по другую сторону решетки, не насильник, не убийца. Вся его вина на данный момент состоит лишь в том, что он родился и вырос в этой стране, дал детям высшее образование, создал компанию, и, соответственно, рабочие места, а потом отказал чиновнику-хапуге и бизнесмену, взявшему этого чиновника в долю, в лакомом куске. Он сидит потому, что чиновник так захотел. Никакая государственная программа помощи молодым семьям, или поддержки малого и среднего бизнеса, или инноваций не сможет компенсировать стране тех людских, интеллектуальных и финансовых потерь, которые создаются при прямом участии чиновников или при их преступном попустительстве. Вот в Госдуме сейчас очень подробно, скрупулезно обсуждают закон об инсайдерской информации — закон, бесспорно, важный для развития экономики, как важен хороший автомобиль для хороших дорог. Но пока у нас деревенские ухабы, давайте обсуждать строительство самих дорог, а не хороших авто, ибо, как говорят англичане, First things come fi rst.
Пока мы в экономике перешли от убийств неугодных в 90-х к посадкам неугодных же в двухтысячных. Тенденция, бесспорно, положительная. Но в девяностые мы откровенно признавали и обсуждали проблемы, пытались их решать и бороться, а сейчас мы стремимся сделать вид, что ничего такого особенного не происходит, что в кризисе виноваты кто угодно, только не мы. Мы стремимся диктовать кому-то какие-то условия, сделать из Москвы или Петербурга финансовые Нью-Васюки, а сами подавляем на корню все, что не вписывается в установленные рамки, не живет по «понятиям» и не платит, когда скажут, а не когда в законе или в договоре написано. Мне кажется, что всему деловому сообществу стоит задуматься, а власть имущим предпринять конкретные шаги по созданию более комфортной оболочки, внутри которой бизнес мог бы жить и развиваться.
Я не встретил в тюрьме ни одного бизнесмена, который изъявил бы желание продолжать заниматься бизнесом в России, выйдя из тюрьмы. Мысли у всех одни: продать все, что осталось, и начать с нуля где-нибудь в более благоприятном для ведения дел месте — хоть на Украине, хоть в Грузии, но только не в России.
Предложили скидываться по 500 000 рублей в месяц, чтобы сидеть спокойно
19.04.09
Мне порою кажется, что наше современное общество — с гордым названием Россия — напоминает большую общую камеру, только с более жесткими понятиями и условиями содержания. Не пора ли подумать об амнистии — в глобальном смысле? Кажется, что наш талантливый народ заслужил другой участи.
А в тюрьме, как и на воле — или наоборот — все по-прежнему коррупционно-понятийно. Причем «понятия» в общении между заключенными — это дань традиции, некий исторический уклад; а вот в общении по цепочке «начальник СИЗО — арестант» это звучит дико. Особенно для страны, входящей в G8, ну и для начала XXI века, соответственно. Между прочим, это общение «по понятиям», а не по закону, между руководством СИЗО и заключенными происходит не где-нибудь за тысячи километров в арктических льдах, и не в Магадане даже, а в четырех с половиной километрах от российской твердыни и центра борьбы с коррупцией — московского Кремля. Я побывал вчера на приеме у начальника СИЗО и еще раз в этом убедился.
В разговоре я затронул интересующие меня вопросы, которые вполне могут быть решены в рамках формальных процедур, но тормозятся сотрудниками СИЗО. Я просил начальника ускорить эти процедуры. Он внимательно выслушал, все аккуратно записал в свой ежедневник и вернулся к старому разговору: «Ну как же так, вот мы тебе помогаем, а ты нас подставляешь перед нашим начальством. Не по понятиям получается. Вот тут мне проверяющие сообщили, что вы с Максимом им рассказали про какие-то 300 000 рублей, которые с вас требовал один наш общий знакомый (по совместительству староста храма Б.) — на ежемесячной основе для руководства СИЗО. Получается, что кто-то из нас не был в курсе — а мы не были в курсе. Теперь у бедного Б. из-за вас проблемы — а ведь он вам помогал: опять же не по понятиям, нехорошо получается».
Я подробно объясняю начальнику, что действительно, Б. нам помогал: не бесплатно, но за деньги — честно. Мы ему за это благодарны, но он перешел границу «помощь-вымогательство». Он предложил скидываться не по 300 000, а по 500 000 рублей в месяц: 200 000 — ему, 300 000 — руководству СИЗО, чтобы сидеть тихо-спокойно. — Так мы и так сидели спокойно, — говорим. Все ок. «Ну, тогда будут проблемы», сказал он. И они начались.
В общем, после этого разговор с начальником Бутырки у нас быстро закончился. Он, видимо, решил не задавать мне больше вопросов, дабы не услышать еще что-нибудь интересное о своих подчиненных и партнерах.
Так и староста, и начальник СИЗО лишились денег. А я лишился нормальных условий. Жаль — ведь староста храма действительно помогал. Правда, если бы у нас в стране были бы человеческие, а не звериные, законы, то я смог бы получать домашние котлеты не с черного хода, а через официальную передачу. И все остальные тоже.
Расплата за откровения: «особо опасен»
23.04.09
…Вчера я встретил на сборке нашего общего — в прошлом — с Максимом сокамерника, Диму. Он меня огорчил: оказывается, сразу после завершения проверки в нашем СИЗО со стороны вышестоящих структур Максима перевели сначала в общую камеру, а затем — буквально через день — на воровской продол, о котором я писал раннее. При этом у него изъяли на склад большую часть личных вещей: одеяло, одежду и т. д. И самое главное: в его личную карточку наклеили красную полосу, то есть он теперь особо опасен. Вот и борись теперь с коррупцией в милицейских рядах.
Это не кончится никогда
18.05.09
С тех пор писем (переданных нелегально, за деньги) от заключенного Александра не было. Его свидания с женой также оказались невозможными — в связи с резким служебным ростом судьи, который давал разрешения на свидания, и занятостью других судей, которые могли бы его дать. Поэтому дальше будет писать жена: сколько и кто у нее вымогал взяток на стадии следствия и суда, сколько взяток она раздала в тюрьме, как подкупала конвой в суде, и как судья Пресненского суда Москвы в ответ на реплику адвоката «Это не доказано следствием» отвечал: «А следствие догадалось…»
Заключенный Александр «заморожен»: помещен в камеру со стукачами, свидания с ним негласно запрещены. Возможно, он получает передачи. По крайней мере, их берут: доставляют ли — неизвестно. На жену была формально записана половина бизнеса Александра. То есть в момент кризиса ей достались выплаты по кредитам (миллионы долларов), не говоря уже об обязательствах перед работниками. На сегодняшний день у жены пять гражданских исков от банков в судах Москвы. Имущество не продается — кризис. Заказчик дела против ее мужа тоже перестал платить исполнителям: дело-то сделано. Спорный актив, за который сидит Александр, приносит отрицательную доходность. В Арбитражном суде Москвы за «решение вопроса» попросили предоплату почти в полмиллиона евро.