ен на зону.
Вообще-то, для сидящих в Бутырке отправление на зону — это большой позитив. И то, что мужа так скоропалительно отправили, говорит только об одном: мы правильно сделали, что стали публиковать его и мои записки. И они постарались побыстрее от него избавиться. Бывший сокамерник мужа, который часто мне звонил и говорил о бессмысленности любой борьбы, о необходимости договариваться и давать взятки, все еще в Бутырке, — хотя и договорился, и проплатил, и даже никаких кассаций не подавал. Они его просто кинули. Они так почти всегда делают: договариваются, берут и кидают. А видя другую реакцию на предложение «договориться», сначала сатанеют, а потом обходят бочком.
Ни я, ни муж месяц ничего не публиковали, поскольку боялись спугнуть удачу. Даже не то чтобы удачу, — а просто нормальных людей, коих мы не видели по другую сторону решетки уже год, если не считать полковника УФСИН, которого в дневниках упоминал и муж, и я. Полковник оказался порядочным человеком, который, во всяком случае, попытался остановить бутырскую вакханалию. Теперь мы с моим мужем надеемся на встречу с порядочным судьей в Верховном суде: мы будем оспаривать приговор до тех пор, пока наше дело не будет хоть кем-то прочитано. И не важно, сколько лет это займет.
Как только муж покинул Бутырку, он впервые за год получил молоко и яйца, — не за деньги и сигареты, а просто так, поскольку, как выяснилось, это входит в рацион питания в самом обычном Централе богом забытого областного центра. А потом он попал на зону.
Первое, что произвело на него огромное впечатление (если не считать молока и яиц), — это трава. Не та, которую курят, а та, что зеленая такая, травка обыкновенная, дикорастущая. Он год не видел ничего зеленого, а тут — травки, кустики, птички и природа. Потом он со своими новыми товарищами (даже с одним замминистра, историю которого я хорошо знаю по публикациям: лет пять назад сняли одного политически мощного министра, и всех под ним посадили почти без разбора) жарили шашлыки из свиной шейки. А еще муж завел себе кота чрезвычайной пушистости. И попросил прислать — помимо всего прочего — хороший крем для обуви. Нам разрешили свидание, и на этой неделе я к нему поеду.
О том, что происходит на любой практически зоне, легко можно узнать из интернета. В любом поисковике набираешь интересующую тебя область и номер колонии и обязательно что-нибудь найдешь, скорее всего, форум. Там родственники делятся друг с другом ценнейшей информацией: что можно, что нельзя (это часто меняется, в том числе от настроения смены — как и в Бутырке), куда пойти, кого спросить, что с собой брать, на чем ехать и сколько это стоит. Что еще важно: можно узнать, как честно и официально, а главное, эффективно, помочь колонии, и твоему родственнику в частности. В отряде у моего мужа, например, стоит телевизор и ресивер, который принимает порядка 200 каналов, — это заслуга только что освободившегося бизнесмена, позаботившегося о товарищах. Кот, кстати, тоже его — перешел по наследству моему мужу.
И вот что еще важно: несколько человек из числа читателей Slon.ru опознали и меня, и моего мужа, и разыскали нас. С одним, гражданином другого государства, которое ныне считается враждебным России, мой муж учился в американском университете много-много лет назад. Я помогла ему наладить связь с мужем, и, надо сказать, это здорово его поддержало. После серии — да что там серии, сериала — предательств, мародерства, забытья и шараханья при случайных встречах это ценишь особенно. Вообще, мы с мужем решили, что во всех событиях последнего года есть один несомненный позитив: наверное, только так и можно узнать, кто с тобой рядом. Все очень четко: сначала у тебя нет друзей и родственников — совсем, когда только все случается, ты один; а потом оказывается, что есть, просто это другие люди.
Внимательно слежу за тем, как идут дела у заказчика дела против мужа. Вот уж кому сейчас не позавидуешь, так это ему. Так и хочется спросить вслед за Тарасом Бульбой: «Ну что, сынку, помогли тебе твои ляхи?». Жаль, Бортко испортил Гоголя.
Три дня на зоне
«Тюрьма есть ремесло окаянное, а для скорбного дела потребны люди твердые, добрые и веселые»
Дневник жены
Только что вернулась с зоны. Впечатления и эмоции — самые противоречивые. В том смысле, что прет позитив, — это из тюрьмы-то. Встретила десятка три хороших людей, включая разнообразных местных силовых начальников, немыслимое количество тотемных животных и одну дуру из поместья. По дороге в Москву пересеклась с неким бутырским персонажем, и он выдал мне дневник мужа, его последние два месяца в Бутырке — он восстановил то, что было у него изъято, благо сумел сохранить черновик. К концу недели я его обязательно расшифрую. Но обо всем по порядку.
Бзоц
Так пока и буду его называть — Бзоц, Богом Забытый Областной Центр. Зона от него километрах в сорока. Сошла с поезда с чемоданом (примерно с меня ростом) и двумя баулами — еду привезла. Тут же подошли таксисты: «Мадам, Вам на какую зону?».
Быстро сторговалась с таксистом Мишей, который обещал и встретить, хотя я не имела ни малейшего представления, когда освобожусь. Он мне и рассказал, когда узнал номер ИК. Сказал, что для первого раза правильно, что все везу с собой, — новеньким нужно быть пораньше. А в следующий раз можно будет и в Бзоце прикупить продуктов: там магазины открываются в 9, а у меня поезд в 7 утра приходит, для первого раза в это время уже нужно быть на зоне. Поехали.
Чистенький, низенький, игрушечный облцентр неожиданно закончился салоном красоты «Сен Тропе». И сразу прибила другая красота: абсолютно ровные и пустые дороги, дремучие дубовые леса, соседствующие с совершенно прибалтийскими сосновыми; ухоженные кирпичные деревушки без затей — но очень крепенькие: без покосившихся среднерусских избенок, без ржавых останков чего-то там, но и без новорусских башенок. Крепкое кулацкое хозяйство. Палисадники в цветах и капусте и толстые рыжие коровы. Неожиданно среди всего этого возникло нечто: такое иностранное, железное, сине-белое, похожее на космический комплекс, из которого Сигурни Уивер будет выбивать «чужих». Таксист Миша пояснил, что это водочный завод губернатора. Раньше, сказал он с обидой, здесь был областной свинокомплекс, но свинья-то у каждого есть, так что лишних свиней снесли, теперь вот народ спаивают. И так фыркнул, что стало понятно: эта водка — на экспорт, приличные люди тут пьют самогон.
Приехали
Поселок с романтичным названием (вполне себя оправдывающим) заканчивается рынком, рядом с которым железные ворота со страшной надписью: «Исправительные учреждения номер…». Приехали, что ли? Шлагбаум. Таксист смотрит с сожалением, как на конченную идиотку. Гордо минует шлагбаум, оказавшийся совершенно бесхозным, и довозит прямо к окошечку, куда мне нужно сунуть оригиналы всех своих документов. У окошечка кто-то спит на лавочке, на окошечке надпись: «Прием документов с 9:00». Время — 8:30. Таксист Миша понимает, что ему нужно все делать самому, поскольку его пассажир находится в клинической стадии, и говорит, помогая руками и отчаянно артикулируя: «Нужно выйти, вещи оставить в машине, постучать погромче и сказать: «Я приехала». Так и делаю — исключительно ради Миши. Окошко тут же открывается, милейшая блондинка в форме говорит, что это очень хорошо, что я приехала, помогает заполнить бумажки и дает подробнейшие дальнейшие инструкции.
Офигеваю. Понимаю, что Бутырка осталась где-то далеко.
Согласно инструкциям и выданному квиточку, я должна пойти в отдельно стоящее здание бухгалтерии, оплатить свое пребывание в тюрьме, потом дождаться начальника отряда и получить еще инструкции. Иду в бухгалтерию, что наискосок, в здании районного УФСИН: тридцать три заборчика, наличники, палисадники и все та же раскудрявая капуста. В коридорах темно: опять выключилось электричество. Зато то, что удается разглядеть, напоминает театральные декорации к «Бахчисарайскому фонтану»: все тщательно расписано какими-то зелеными восточными узорами, что весьма гармонирует с капустой под окнами. В коридоре у меня забирают разрешение на свидание и выдают приходный ордер, надо идти оплачивать в кассу: один день моего пребывания стоит 750 руб. Касса — в вестибюле заведения, там имеется доска почета (на лица приятно посмотреть: мужички-боровички в погонах, одна провинциальная красотка и десяток добрых бабушек); имеется также стенгазета, и в уголке — «Уголок правовых знаний», информирующий внимательного читателя о компенсациях работникам УФСИН на санаторно-курортное лечение. В стенгазете обнаружена единственная надпись (кроме поздравлений в стихах с днем рождения) — это цитата: «Тюрьма есть ремесло окаянное, а для скорбного дела потребны люди твердые, добрые и веселые». Петр I».
Судя по звукам из бухгалтерии, накрывающей завтрак, — так оно и есть. Заветы Петра здесь блюдут свято.
Почта, телеграф и сельсовет
Надо сказать, что все это время я шлялась без чемодана и двух баулов. Поверив Мише, я их просто оставила на улице возле окошечка, где принимали документы. И Миша, и блондинка в окошечке сказали мне, что они здесь, как у Христа за пазухой. Я к ним не подходила 5 часов. Они не заинтересовали даже проходящих собак, — хотя от них очевидно пахло колбасой (от чемоданов, а не от собак).
Выхожу из бухгалтерии, и ко мне наперерез кидается седовласый красавец в форме ФСИН. Обращается по отчеству и улыбчиво говорит, что уже черт-те сколько меня разыскивает: теперь, говорит, мне нужно пойти в сельсовет и оформить бумаги, которые нужны моему мужу (очередные бизнесовые доверенности) — вот они, у него в папочке; а потом пойти на почту — вот она, наискосок — и оформить мужу подписку, вот список. Тоже усиленно артикулирует и вдобавок выдает на листочке в клеточку письменную инструкцию: узнаю почерк мужа. Куда пойти, что сказать, и тяжести не таскать.
Сельсовет прекрасен. Он просто шокирует. Это здесь же, в 200 метрах от ворот ИК. Это огромная, хорошо сохранившаяся дворянская усадьба конца XVIII — начала XIX века, трехэтажная, с ротондой. На входе шесть колонн. Мне кажется, именно об этой усадьбе я читала, когда изучала район пребывания мужа: сюда уехала первая любовь Пушкина, выйдя замуж за его однокашника, — и эта блистательная столичная штучка совершенно добровольно варила здесь варенье 35 лет безвыездно. Теперь я ее понимаю.