А когда Алексей Иванович роздал начальникам авиационных ОКБ «просьбу товарища Хруничева» с подробным описанием проблем с изделием Королева (и, понятно, с описанием самого изделия), Владимир Николаевич все это изучил, проникся — и на встрече Главных конструкторов, во время которой Алексей Иванович хотел «сформировать общую позицию авиапрома», мнение свое по проблематике высказал:
— Я верно понимаю, что Сергей Павлович собирается вот это, — он ткнул пальцем в лежащий перед ним на столе документ, — нашим воякам продать?
— Товарищ Королев работает по утвержденной на комиссии ВПК программе, — «веско» ответил министр.
— В этом-то у меня сомнений нет… но на место вояк я бы товарищу Королеву в рожу плюнул: стратегическая ракета, которая к запуску готовится почти сутки — это даже не смешно. С другой стороны, наши предки про безрыбье все вроде уже сказали. Однако, боюсь, среди военных есть и не полные дебилы — и Сергею Павловичу его работу могут и зарезать.
— Что вы имеете в виду? — поинтересовался Петляков.
— Деньги с программы отнимут, вот что. А чтобы этого не произошло, я, пожалуй, поговорю с нашими флотоводцами: после нашего разговора они на защиту Сергея Павловича грудью встанут!
— А вот это почему? — Владимир Михайлович уже улыбался, глядя на разгоряченного Владимира Николаевича.
— Мы, кстати, тоже должны будем грудью встать, всеми нашими грудями, на которые повесим все наши награды для устрашения потенциального противника. Я вот что подсчитал: если на эту машину Королева добавить еще одну ступень, то с ее помощью можно вытащить тонны три даже на земную орбиту. А радиомаяк, который наши маркони уже разработали для нацеливания ракет береговой обороны, весит меньше тонны и работает на тысячу километров.
— Плоховато работает, — хмыкнул Ильюшин, — на двух тысячах километров даже астронавигация в разы точнее место определяет.
— А на пятистах — с точностью до километра. И если такой маяк на орбиту повесить…
— Он же там на месте стоять не будет.
— Маркони наши говорили, что если закон движения маяка известен, то на двухстах километрах они координаты места вычислят с точностью до сотни метров. То есть если у них хотя бы три маяка в поле видимости будет.
— А… а сколько их вычислитель весит? — решил уточнить Мясищев.
— Меньше пятидесяти килограммов, это вместе с блоком питания и антеннами. Они его как раз под мой самолет-снаряд делали: в Черном море-то моряки специзделия использовать не хотят, ибо чревато…
— Ну, если от нашего берега подальше…
— Какие-то умники прикинули, говорят, что даже надводный взрыв пары десятков килотонн столько сероводорода из глубин моря поднимет, что все побережье отравится. То есть есть такая вероятность, но никто проверять, понятное дело, не хочет. Да я вообще не об этом: если на орбиту повесть пару десятков таких маяков, то наши самолеты в любой точке планеты…
— У Королева третьей ступени нет, и, насколько я понимаю, ему никто денег на ее разработку не даст, — спокойно прокомментировал Алексей Иванович.
— Думаю, что дадут, хотя и не сразу: с такой ступенью он до Америки уже тонн семь донесет. А сколько весит новая бомба? Но не в этом даже дело, такую ступень и мы ему изготовить можем…
— А у нас что, с финансированием все прекрасно, не знаем, куда его тратить?
— Я морякам все расскажу в деталях, они денег дадут.
— Не дадут, — задумчиво сообщил Мясищев, — у нас «Шквал» на трех Махах греется до трехсот градусов. А там на спуске скорость будет раза в три больше — боюсь, что пока они эту проблему решат…
— В том-то и дело, что они даже не знают как к проблеме подступиться, — Петляков ткнул в свою копию документа Хруничева. — Он же не просто так просит, чтобы ВИАМ ему дал материал, способный выдержать пару тысяч градусов в течение нескольких минут.
— Ну, с этим мы Королеву тоже помочь сможем, время у нас есть, — хмыкнул Челомей. — Они же указали, сколько за решение проблемы заплатить готовы?
— Владимир Николаевич, вы думаете, что это реально?
— У нас на заводе еще остались десять двигателей Глушко, старых, по семнадцать тонн. Нам же только теплозащиту придумать надо?
— А вы специалист по теплозащите?
— Нет, но ВИАМ потребует точных данных по параметрам потенциального нагрева. То есть потребуется эксперимент, и даже не один. Я готов заняться, то есть у нас уже есть некоторые наработки в этом направлении, от «Бурана» кое-что осталось…
— А финансирование… — начал было Шахурин, но Челомей договорит министру не дал:
— Для начала передайте мне четверть бюджета темы по теплозащите, а если не хватит, то я у моряков деньги возьму. Но, думаю, не понадобится особо много-то: задел от «Бурана» приличный остался. Так что надеюсь, что в ВИАМ мы отправим всё, что они захотят узнать, уже к лету.
На следующее утро Владимир Николаевич собрал у себя в кабинете всех ведущих конструкторов:
— Итак, у нас появилась новая работенка. Исследовательская: нужно выяснить, до какой температуры нагреется корпус изделия, падающего с высоты километров в пятьсот со скоростью около шести тысяч километров в час. Оплачивает эту работу МОМ, но оплачивает весьма скупо. Еще, возможно, кошелек подставят военные моряки — но чтобы это стало действительно возможным, мы должны им показать что-то работающее. Но так как быстро мы им это показать не сможем… что у нас в заделе от программы «Буран» осталось?
— Двигатели Глушко, первые… после доработки, правда. Этих — много. Еще шесть разгонных ракет для «Шквала», но их как раз моряки хотят забрать: вроде как какой-то катер собираются приспособить для запуска «Шквала» с воды. Да, два двигателя с сопловым насадком, но недоделанные: машинки для его опускания мы так и не собрались сделать.
— То есть практически готовый высотный вариант двигателя… Понятно, значит попробуем сделать вот что…
А советская авиация продолжала свое развитие. Развивалась ввысь и вширь, причем вширь особенно заметно: в китайском Шэньяне со стапеля сошли первые МиГ-17 китайского изготовления. То есть пока что большей частью китайской сборки, но уже со следующего лета самолеты должны были стать полностью китайскими. Совсем китайскими: в соседнем городе Фушунь китайцы выстроили ГЭС, которая должна была обеспечивать электричеством небольшой алюминиевый завод. Правда ГЭС получилась какой-то худосочной, всего на полсотни мегаватт, а пока плотина была еще не достроена, то вообще работала на треть мощности — но этот район издавна был известен как центр угледобычи, и парочку угольных электростанций по полтораста мегаватт еще там при японцах построили — но официально алюминиевый завод (заводик все же, он только на авиапром китайский и работал) запитывался от этой ГЭС. Кстати, тоже полностью «китайской», а то, что на фушуньском заводе эти четыре генератора собрали русские рабочие, было мелкой, ничего не значащей деталью — ведь теперь-то на заводе китайцы работали…
И работали они хорошо: в качестве платы за оказанную Китаю помощь они поставили с этого завода уже в СССР десяток генераторов поменьше, и этими генераторами были укомплектованы две ГЭС на Хоккайдо и четыре — в Хабаровском крае. Причем ГЭС на Хоккайдо китайцы же и построили, туда даже цемент из Китая привезли.
Впрочем, китайцы в основном расплачивались за помощь не оборудованием (им самим его не хватало), а как раз стройматериалами и рабочей силой, неквалифицированной в основном. То есть что-то делать все же умеющей — например, строить дома. И благодаря вот такой «плате» на Дальнем Востоке со строительством — и с жилищным, и с промышленным — было крайне неплохо. Настолько неплохо, что в Свободном начал подниматься новый авиазавод.
Потому что в СССР самолетов не хватало. И авиазаводов тоже не хватало. Смоленский практически полностью переключился на производство самолетов-снарядов, Харьковский изготавливал исключительно пассажирские «Соколы», в Ташкенте собирали опять-таки пассажирский самолеты Ильюшина. Горький, Омск, Новосибирск, Улан-Удэ и Комсомольск круглосуточно производили истребители. После снятия с производства самолетов Яковлева и Саратовский завод строил исключительно пассажирские машины Адлера — которые внезапно стали приносить стране довольно много валюты: маленький реактивный самолетик, способный в качестве аэродрома использовать почти любую ровную полянку, стал быстро заменять (по крайней мере в Европе и Латинской Америке) американские DC-3. А «МАИ» в обеих вариантах (и бензиновый, и турбовиновой) уже на семи заводах помельче строился. А Казань и Куйбышев «оккупировали» Петляков и Мясищев…
Новый завод в Свободном строился под новый самолет, разработанный в КБ Бериева. Потому что у Георгия Михайловича, сколь ни странно, «своего» завода вообще не было. То есть был небольшой опытный завод в Таганроге — но там и десяток машин в год было построить довольно сложно. То есть десяток-то построить было можно, только вот одних опытных машин там как раз десяток и собиралось. И вот одной из таких «опытных» машин стал турбовинтовой самолет «для местных авиалиний». С вместимостью вдвое большей, чем у «МАИ», летающий со скоростью под пятьсот километров — и на расстояние до тысячи. Способный заправиться из бочки с ближайшей МТС — и ценой в районе миллиона рублей. А самым интересным «конструкторским решением», из-за которого ГВФ за машину буквально двумя руками ухватился, был привод пропеллеров от обоих двигателей сразу. То есть если вдруг один мотор в полете сломается, то второй оба винта прекрасно продолжит вертеть и самолет… испытания показали, что он даже взлетать с одним отказавшим двигателем может.
Понятно, что построить для производства такой замечательной машины новый авиазавод — дело хорошее. И — благодаря китайским рабочим — недорогое. Только самолету еще и двигатель нужен, а конкретно этому самолету — два двигателя. Поэтому рядом (ну, по дальневосточным меркам рядом) в Белогорске одновременно строился и куда как более «дорогой» авиамоторный завод. Хотя насчет «дороговизны»…