Александр Александрович Архангельский на испытания в ЛИИ выкатил сразу два «опытных экземпляра» лайнера на сто пятьдесят — сто восемьдесят пассажиров, которых он должен был перевозить на три тысячи километров со скоростью в девятьсот километров в час. А Сергей Владимирович Ильюшин — один самолет, который должен был перевозить столько же пассажиров, но чуть помедленнее — со скоростью всего в восемьсот — восемьсот пятьдесят километров, зато сразу на десять тысяч километров (или даже на одиннадцать: пока что «параметры серийного двигателя» до конца определены не были). На обеих самолетах были установлены почти одинаковые двигатели Павла Соловьева, только у Архангельского их было три (примерно как на планируемом у американцев семьсот двадцать седьмом «Боинге»), а у Ильюшина двигателей было уже четыре.
А свершено негражданский самолет на испытания выставил Дмитрий Сергеевич Марков, и он использовал для машины двигатели Кузнецова, специально для этого самолета и разработанные. С тягой (на взлетом режиме) в двадцать тонн, но двигатель был самой «незначительной» новинкой советского военного авиапрома. Для того, чтобы обеспечить возможность взлета и посадки на «обычных» аэродромах, Дмитрий Сергеевич применил «складное» крыло — и возле аэродромов машина по летным характеристикам напоминала скорее «пассажира», а вот поднявшись в небо и крылья сложив — мало уступала новейшим истребителям. Правда с дальностью полета было не особо хорошо, но на самолетах предусматривалась система дозаправки в воздухе и это военных заказчиков успокаивало. Правда представители ВВС все же нашли повод с Марковым поругаться: летчики сразу захотели заказать пару сотен машин даже не дожидаясь завершения испытаний, однако Дмитрий Сергеевич их поползновения отверг («гневно отверг») по очень простой причине: несколько довольно серьезных замечаний высказали уже пилоты, осуществлявшие перегон машины из Казани в Жуковский, и конструктор был уверен, что претензии эти далеко не последние…
Но если в авиации «все было понятно» — по крайней мере на ближайшие лет несколько, то вот с ракетами ситуация была очень неоднозначной. Потому что множество проектов находились на разных стадиях разработки и было совершенно непонятно, когда эти проекты смогут воплотиться в реально летающее «железо». К тому же у ракетчиков и заказчики были очень разными, а уж исполнители этих заказов… были еще более неодинаковыми. Да еще и к разным министерствам относились.
Владимир Николаевич Челомей после завершения испытаний системы запуска самолетов-снарядов из-под воды с удовольствием «тему закрыл» и передал все наработки по «подводному старту» Макееву, причем вместе с большинством специалистов, которые эту тему в его ОКБ и вели… Виктор Петрович «тему» с удовольствием подхватил и довольно быстро кое-что очень интересное для военных моряков даже сделать успел — тем более быстро, что Челомей ему «передал» и испытательную станцию на Иссык-Куле. Правда в результате Макеев окончательно разругался с Королевым (точнее, королев с Макеевым разругался) из-за того, что ВМФ тут же «закрыл» предложенную Королевым программу запуска ракет с подводных лодок: ведь у Сергея Павловича запуск ракет подразумевался с надводного положения, да и погодные условия требовались «подходящие». Для Королева подходящие — и морякам проект стал неинтересен, так что у «главного ракетчика страны» сразу резко сократилось финансирование.
Впрочем, на «основные» — чисто космические — проекты денег у него хватало, ему много денег выделили на программу полета человека к Луне (так как президент Никсон публично объявил, что «полет американца на Луну будет главной программой США в Космосе на грядущее десятилетие», а руководство СССР решило, что и здесь обогнать янки было бы крайне неплохо). Но и здесь Королев «слегка опоздал»: его проект трехместного космического корабля был только «на бумаге», а у Челомея — что стало для Королева «неприятной неожиданностью» — многоместный корабли имелся уже «в железе».
С ноября шестьдесят первого и по май шестьдесят второго в рамках «отработки ракеты-носителя» было произведено девять пусков «изделия УР-300», но Лаврентий Павлович тайны умел хранить очень хорошо (в том числе и тайны для простых советских граждан), поэтому то, что в пяти пусках проводилась и отработка космического корабля «Рассвет», Королев не знал. А узнал он об этом лишь когда четвертого июня на этом корабле в космос поднялся один их группы «военных космонавтов» — Георгий Тимофеевич Береговой. Владимир Николаевич был хорошо знаком со многими летчиками-испытателями, и в свой «отряд космонавтов» смог людей набрать очень опытных. Да и управление кораблем он сделал «максимально похожим» на самолетное. В современном понимании этого слова, то есть девяносто девять процентов требуемого для управления выполнялось автоматами, а пилот лишь следил за тем, чтобы автоматы правильно работали и лишь в совсем уж «тяжелых случаях» должен был брать управление на себя.
Поэтому космонавты Челомея «в мирной жизни» занимались в основном своей привычной работой, в специальном отряде не «кучковались» — но к полетам были готовы, для чего время от времени проходили «курсы повышения квалификации» в Реутове. И именно поэтому полет Берегового стал для Королева полной неожиданностью. А уж второй полет, совершенный двадцать второго октября экипажем в составе Берегового и Ильюшина (Владимира Сергеевича) вверг его в состояние глубокого уныния. И единственное, что позволило ему в это уныние окончательно не впасть, было то, что корабль Челомея явно не предназначался для «межпланетных перелетов»: ресурс системы жизнеобеспечения составлял всего лишь неделю и длительность штатных полетов из-за этого ограничивалась пятью сутками. Причем Королев «точно выяснил», что никаких доработок СОЖ не планируется…
Владимир Николаевич действительно как-то дорабатывать свой космический корабль не собирался, но причина была проста: его он рассматривал исключительно как корабль транспортный, задачей которого было доставить «куда надо» экипаж, а затем, спустя определенное время, вернуть этот экипаж обратно на Землю. А вот работы над «куда надо» велись ускоренными темпами — впрочем, кое-что в этой программе стало резко «не получаться». Причем «не получаться» всерьез, и из-за этого все работы по УР-400 пришлось прекратить. После того, как стало очевидно, что эта машина (где в качестве ускорителей предполагалось использовать уже не «сотки», а первые ступени «двухсотки») нужную полезную нагрузку на орбиту вытащить все равно не сможет.
Поскольку аргументацию по данному печальному факту Лаврентию Павловичу донес Келдыш (то есть не лично, его расчеты как раз Челомей Берии и принес), то руководитель ВПК «напрасно потраченные средства» спокойно списал (да там и было-то… копейки буквально, ведь дальше «бумаги» работа не продвинулась) и выделил дополнительные средства на программу УР-500, которая, хотя и довольно неторопливо, уже два года прорабатывалась. Однако почти половина этих «дополнительных средств» ушла Валентину Петровичу, и ушла с очень «прозрачными намеками» насчет того, что «новый двигатель нужен стане еще вчера».
Но и товарищ Глушко проработки по УР-500 тоже почти два года вел — и двигатель для новой ракеты Челомея у него был почти готов. А совсем готов он как раз осенью шестьдесят второго и стал, причем именно что «совсем»: Глушко (по согласованию с Шахуриным, естественно) этот двигатель даже в серийное производство запустил на Пермском моторостроительном…
Потому что двигателей этих стране требовалось «очень много»: вообще-то ракета изначально рассматривалась как носитель боеголовки весом в двадцать тонн (и мощностью в сотню мегатонн), испытания которой были проведены год назад — и военное руководство «сочло целесообразным» держать на боевом дежурстве шесть ракет с этими боеголовками. Так как по предварительным расчетам заправленная ракета могла стоять в полной готовности месяца три, а профилактика (со сливом топлива, снятием ракеты со стола, отстыковки «полезного груза» и проверкой всех систем в монтажно-испытательном корпусе) должна была занимать где-то в районе месяца, то только «боевых» ракет нужно было минимум штук восемь (а лучше вообще двенадцать). К тому же двигатель до запрошенных Челомеем параметров несколько не дотягивал, и вместо четырех на первой ступени их уже нужно было шесть штук, а ракету до принятия на вооружение требовалось тщательно испытать… в общем, потребность в двигателях оценили в районе двух сотен штук только «на военные нужды». А уж сколько их уйдет на «мирные»…
Впрочем, «мирными» они были лишь потому, что на ракету перед пуском не предусматривалась установка бомбы. А вместо бомбы предусматривалось на ракету взгромоздить третью ступень и изделие по программе «Алмаз»: боевую орбитальную станцию. К которой «Рассветы» и должны были возить экипажи.
Еще на УР-500 планировался вывод на орбиту специальных навигационных спутников (эту идею товарищ Келдыш, вдохновленный бурным развитием радиоавтоматики, выдвинул еще в конце пятидесятых). Разработкой этих спутников занималось ОКБ Вишнякова — и занималось довольно успешно — если не считать того, что у них вес одного спутника приближался к восьми тоннам. «Сверху» приближался, но окончательно так приблизиться не смог — но «пятисотка» даже такую махину на нужную (весьма высокую) орбиту была вытащить в состоянии. Правда, тут опять возникала одна проблема… но ее решать пока просто не стали. Было достаточно и того, что таких спутников требовалось тридцать шесть.
Франция тоже решила включиться в космическую гонку. Де Голль подписал указ о создании Национального центра космических исследований, и спустя полгода французы объявили о начале работ по программе разработки собственной космической ракеты. Взяв за основу несколько ранее разработанных боевых ракет, они с энтузиазмом бросились покорять космос. Только бросились, с точки зрения советских ракетчиков, несколько странновато: например, ни один советский специалист не смог придумать хоть сколь-нибудь разумного объяснения тому, зачем французы в качестве топлива первой ступени решили использовать скипидар — при том, что используемый в ракете двигатель первоначально разрабатывался под использование гептила. Но, как говорится, у богатых свои причуды.