— Снаружи проще, а что у него внутри, мы не знаем. Но, похоже, сам Владимир Николаевич знает, вот и проталкивает «Союз» вперед.
— Ладно, этот вопрос закрыли. А вот о чем нам подумать стоит: американцы в этом году уже восьмерых астронавтов запустили, а у нас, получается, только трое летали. А советский флаг в космосе как держать будем, ведь до следующего лета, считай, у нас никто и не полетит?
— А зачем нам выпендриваться? Мы и так знаем, что СССР впереди.
— Надо выпендриться, на нас мировая общественность смотрит.
— А не насрать ли нам на эту мировую общественность?
— Не насрать. Сейчас деколонизация по планете широко шагает, освобождающиеся страны смотрят, какой строй выбрать…
— Каждой обезьяне, которая визжит что она вся из себя за социализм, мы что-то давать, хотя бы красивые картинки, которые очень недешево обходятся, мы не должны и не будем. Но ты прав насчет выпендрежа, однако выпендриваться мы будем во-первых с пользой для страны, а во-вторых, в соответствии с собственными же планами. Так что ты поинтересуйся у тех же немцев или… даже, думаю, у венгров поинтересоваться стоит: а не хотят ли они существенно вложиться материально в нашу космическую программу. «Алмаз-3» будет уже демилитаризованный, туда гостей свозить, за приличные деньги конечно, было бы неплохо. С Челомеем об этом разговаривать конечно не стоит, а вот с Королевым…
— Да кроме немцев никто не захочет, у них денег нет.
— Вот недооцениваешь ты, Пантелеймон Кондратьевич, силу выпендрежа. К тому же мы таким манером будем и дружбу народов крепить… кстати, монгола можно и за свой счет запустить, тогда все остальные к нам наперебой с денежкой в потном кулачке бросятся.
— Это почему?
— Потому что мы не скажем, что Монголия нам за полет не платила. А все будут думать что раз уж Монголия средств наскребла, то чем они хуже? Найдут денежку… так что ты почву пока прощупай: Челомея обделять нам нельзя, а лишней копейки у нас нет. И внести свой вклад в обороноспособность СССР для социалистических стран будет крайне нелишним…
Лишних денег ни у кого не было, а вот потребность в них была огромная. Страна развивалась, население росло — и это население нужно было обеспечивать всем необходимым. Едой, одеждой, жильем, лекарствами — но на первом месте стояло «мирное небо над головой». А для обеспечения этого мирного неба много всякого (и довольно дорогого) требовалось. Вообще-то деньги — это всего лишь «мера овеществленного труда», как сообщают нам классики марксизма (вольно перефразируя классиков уже капиталистической экономики). А количество труда, подлежащего «овеществлению», определялось в первую очередь количеством рабочих рук. Во вторую — техникой, на которой эти руки свой труд овеществляли, но без рук любая техника — всего лишь куча железа.
Люди в Стране Советов были, вот только почти четверть этих людей руки свои приложить ни к чему не могли, кто по молодости, кто по старости. А кто — про разным другим причинам, и вот с этими «другими причинами» руководство КПСС вело тихую, но исключительно упорную борьбу. Для начала на очередном Пленуме Верховного Совета было принято постановления со странным названием «об уравнивании в правах и обязанностях национальных образований в СССР». То есть строго формально права и обязанности автономных республик и автономных областей приравнивались к правам республик уже союзных. Но по факту произошло нечто совершенно противоположное: изрядная часть прав республик была уравнена с правами областей. Ведь какие-нибудь ханты и манси ничем не хуже узбеков и латышей.
Вроде бы изменение статуса республик получилось небольшое, но на практике… Во-первых, в республиках произошло серьезное сокращение «управляющего аппарата», в целом по стране число разного рода «начальников» и «конторских служащих» сократилось почти на триста тысяч человек. Второй волной изменений затронуло «национальную науку»: в республиках просто разогнали местные «академии наук», а еще слегка так подчистили «учреждения национальной культуры» — то есть просто перестали финансировать из союзного бюджета «национальных писателей и поэтов» и прочую подобную шелупонь, и тут уже количество бездельников снизилось почти на полмиллиона. Конечно, большой пользы от «высвобожденных трудовых ресурсов» не было, но ведь и неквалифицированный труд много где востребован.
Правда, «на рынке неквалифицированного труда» этим гражданам пришлось довольно жестко конкурировать с корейцами и китайцами, поскольку товарищ Пономаренко договорился с «братскими странами» о работе их граждан на контрактной основе в Советском Союзе, главным образом, на различных стройках и на рудниках — то есть заниматься именно неквалифицированным трудом. И внезапно заползовались огромной популярностью различные курсы по обучению рабочим специальностям. То есть не сразу так запользовались, а по мере исчерпания средств, «заработанных» ранее — ну и по мере осознания того невеселого для многих факта, что больше дармовщинки не предвидится. По этому поводу еще произошел спор между Николаем Семеновичем и Пантелеймоном Кондратьевичем на тему «когда народ бунтовать начнет» — но спор этот выиграл генсек, утверждавший, что «дармоеды бунтовать не станут потому что не умеют ничего делать».
Но все же они кое-чему начали потихоньку учиться, так что на строительство нового авиазавода в Семипалатинске иностранцев привлекать не потребовалось. А завод этот строился под будущий самолет Сухого, и строился он всерьез — то есть кроме собственно завода и нового городского района на пятьдесят тысяч жителей там строился и авиационный институт, и сразу три техникума. Но строилось все это без особой спешки, поскольку самолет Павел Осипович обещал передать на испытания в середине шестьдесят девятого или чуть позже.
Точно так же «без спешки» строился и новый авиазавод для Ильюшина, и строился он в Благовещенске — поскольку его продукцию предполагалось отправлять большей частью в Китай и Корею. Этот завод строили как раз китайцы — им очень самолеты нужны были. Сами они тоже самолеты активно строили, на новом заводе в Китае даже начали выпуск истребителя Гуревича — но вот пассажирские (и грузовые) самолеты они не производили.
Как не производили самолеты и в Монголии — но там было, наверное, самое большое в мире число самолетов на душу населения. Правда, в основном монголы использовали ЛИГ-12 и немного МАИ-2…
Но ничего особо интересного так до конца шестьдесят шестого и не происходило, ни на Земле, ни в космосе. А в январе шестьдесят седьмого вдруг произошло: УР-500 вытащила на орбиту очередное изделие ОКБ Челомея. Через неделю туда же было вытащено изделие уже относительно знакомое — БТК с небольшими «доработками», корабль (абсолютно беспилотный) автоматически состыковался с первым объектом. Они так вместе повисели на орбите примерно двое суток — после чего БТК отправился на Землю, а «объект» — в противоположную сторону. В очень противоположную он в сторону Луны полетел. Полетел, пролетел совсем рядом с Луной и сразу же, не задерживаясь, отправился обратно. А уже перед самой землей «объект» разделился на какую-то «бочку с мотором» и всем уже до слез знакомый спускаемый аппарат от МТК. Который, в соответствии со своим назначением, и спустился, причем действительно в заданном районе. Войдя в атмосферу со второй космической…
Ну а в феврале с новенького стартового стола, выстроенного неподалеку от города Свободный, взлетела новенькая ракета. Не очень высоко взлетела, километров на шестьдесят. И по результатам уже этого полета Мстислав Всеволодович поинтересовался у Владимира Николаевича:
— Я вообще не понимаю, зачем вы придумали такую программу испытаний, а раз не понимаю, то и подписать ее не могу. Поэтому мне бы очень хотелось все же ее понять.
— Вы уж извините, но по правилам первого отдела в наружной переписке детали указывать запрещено. У нас, если следовать вашим выкладкам, есть четыре узких места, в которых что-то может пойти не так. Взрыв на старте мы пока откладываем, не потому что проверять средства защиты не хотим, а потому что стенд для такого испытания только следующим летом достроим. Взрыв в воздухе — уже интереснее, и этим мы займемся уже весной. Далее авария на орбите, как на основной, так и на переходной, авария при возвращении — а вообще мы семь таких критических мест насчитали. И для каждого постарались придумать средства защиты экипажа, а теперь эти средства проверять. Но это дело слишком уж затратное, если следовать методам ОКБ-88, поэтому мы, пользуясь тем, что Валентин Петрович дал на двигатель гарантию на пять полноценных пусков, сейчас отрабатываем технику спасения двигателей после пуска. Вроде бы получается, но мы бы хотели еще получить какой-то математическое обоснование — или опровержение — наших способов контроля работоспособности двигателя после его возвращения на землю.
— В принципе, методики имеются — но зачем вам это? Насколько я понимаю, будет произведено всего лишь несколько пусков, причем каждый только с новыми двигателями…
— Вот схема полета. Мы будем взрывать ракеты вот здесь, здесь, здесь и здесь. То есть это будут все же не ракеты, а имитаторы — но имитаторы-то нужно будет сюда дотащить на чем-то.
— Вы всерьез намереваетесь провести все эти испытания⁈
— Если сроки поджимать не будут, то обязательно. А если будут… сами же говорили, что вероятность успеха сейчас составляет пятьдесят процентов.
— Я такого не говорил.
— Это я анекдот цитирую: или получится, или нет. И я хочу… я должен быть уверен, что из любой самой глубокой задницы экипаж благополучно вернется.
— Даже так? Ну что же, держите мою подпись. А если потребуется моя поддержка, скажем, в личном общении, то обращайтесь в любое время. Здесь разница с Москвой сколько, пять часов? В общем, в любое время дня и ночи…
Глава 31
Вот что умели делать в Советском Союзе, так это быстро строить, и особенно — строить что-то, связанное с обороной страны. Вот понадобилось стране выстроить новую площадку для запуска тяжелых ракет — и страна за два года ее выстроила. Немного к югу от города Свободный, рядом с авиабазой Украинка. А выстроила ее страна именно там потому, что ракеты, которые с нее запускать предполагалось, решили возить на площадку самолетами — и Роберт Людвигович нужный самолет построил. Простой такой самолет, в трюм которого ракета (точнее, ступень этой ракеты) влезала целиком — и самолет мог эту ступень с завода прямо на полигон привезти, за шесть тысяч километров (хотя до полигона лететь было все же гораздо меньше). А еще самолет мог на эти шесть тысяч километров притащить восемьдесят тонн груза (а сто тонн — таскал всего на две тысячи восемьсот). Но самолет понравился не только ракетчикам, так что для его серийного производства тоже строили новый завод — в Акмолинске. Первые машины собрали в Ташкенте, но сначала всеобщее недовольство вызывало количество брака в производстве (на каждой из трех изготовленных машин было обнаружено свыше тысячи недоделок и в правительстве решили, что проще новый завод выстроить с меньшим числом «местных специалистов»), а затем Ташкент так тряхануло! То есть его тряхануло когда Акмолинский завод был уже почти построен, землетрясение лишь ускорило «переезд производства» — но пока небо бороздило лишь четыре (из заказанных полутора сотен) машин. Но две из них строго по расписанию возили всякое из Монино в Украинку…