все, что угодно, кроме сита.
Может, где-то еще поискать? Посмотрела, нет ничего. Может, с другой стороны, в зарослях, в кустах, в крапиве? Я пошла на другую сторону и принялась осторожно шарить в кустах, сторонясь крапивы, пока вся злость у меня не прошла, равно как и желание работать. Вытерев пот, я решила отдохнуть, повернула к дому…
Я стояла в единственном месте, откуда видно было и вход в ателье, и ведущую к нему дорожку. Вид мало напоминал альпийскую панораму: узенькая тропинка вилась между кустами, упираясь в клумбу, а дальше дорожка сворачивала и шла вверх, к террасе. С той стороны сад просматривался плохо, а меня и вовсе увидеть было невозможно, так как заслоняли кусты и густые ветки. И тут меня оторопь взяла.
Из ателье на дорожку вышла Юлия. Она наверняка успела убедиться, что дом пуст, так как чувствовала себя совершенно свободно. Убитая горем вдова сладко потянулась, выполнила несколько энергичных наклонов и приседаний, а затем вдруг совершила нечто, что во времена моей молодости называлось «пройтись колесом» и что я тоже проделывала в шестнадцать лет на балтийском пляже. До конца дорожки у нее получились три раза, и точно так же в три оборота она вернулась назад, к двери. Затем последовали мостик и стойка на руках, которая у меня никогда не получалась. Проделав еще несколько гимнастических упражнений в виде всяких махов и наклонов, она закончила разминку быстрой пробежкой туда и назад по дорожке, а затем спокойно направилась к террасе.
Я впала в ступор от изумления, а потом, когда вышла из этого состояния, слегка встревожилась. Вот тебе и инвалидка, покалеченная в страшной аварии! Какого же рожна она прикидывалась?!
Мне вдруг стало не по себе, и меньше всего хотелось, чтобы она меня заметила. То, что я была свидетелем ее гимнастических выкрутасов, должно было остаться тайной! Права была Эльжбета: это здоровая баба, которая из каких-то своих соображений притворяется недолеченной калекой… Что-то тут не срастается. Разве так должна выглядеть убитая горем и безумно любящая женщина?
Юлия заглянула с террасы в салон и вошла внутрь. Этим она облегчила мою задачу. Я сразу прошмыгнула под орешник, аж до белого столика со стульями, и тут чуть было на нее не напоролась. Она вышла через главный вход, выглянула на улицу, затем вернулась бегом домой, демонстрируя отличную физическую форму, и через минуту показалась опять с чемоданом и набитой спортивной сумкой, неся их без малейшего усилия. Вышла за калитку и исчезла из виду.
Я прислушалась, не хлопнет ли багажник или дверца автомобиля, но ничего похожего не услышала. Тогда я заволновалась, может, она закрыла ее бесшумно, ведь не потащилась же она на вокзал пешком или выбросила свое имущество в мусорный бак? Постой-ка… Свое? А вдруг Юлия избавляется от какого-то компромата, оставшегося после незабвенного панголина? А вдруг она уже возвращается и застанет меня врасплох?
Я проскочила на задний двор и спряталась в каморку. Или подсобку, это помещение мы как только не называли. Во всяком случае, я могла тут сидеть до морковкина заговенья, особо не шуметь и делать вид, будто что-то разыскиваю. Вот только обзор отсюда был никудышный: было видно одно дерево, кусок живой изгороди, вот и вся панорама.
Что до шума, то я тут ни при чем. Просто в спешке задела какую-то палку, та наклонилась и спихнула с крюка французский ключ, который шлепнулся прямиком в ведерко, служившее в свое время почтовым ящиком, и все это вместе рухнуло на бетонный пол. Вот тебе и режим молчания!
Я принялась собирать это громыхавшее барахло, и тут в дверях появилась Юлия.
— Что случилось? — с беспокойством спросила она.
Мне удалось скрыть свое возмущение и злость от неожиданного открытия, замаскировав их под истерику из-за садово-огородных неполадок.
— Ничего особенного. Ну и теснотища здесь! Пропади оно пропадом, это сито!
— Никого нет?
— Что? А, никого. Разъехались, кто куда, я тут одна на хозяйстве. — И будучи уверена, что следующего вопроса она не задаст, быстро добавила: — Черт бы побрал этого паршивого Мариана. Собралась землю просеять, которую он испаскудил, да вот сито куда-то подевалось, никак не найду!
После земляных работ и развлечения в подсобке я была грязная, как не знаю кто, поэтому следующая моя фраза не должна была вызвать подозрений.
— Пойду умоюсь. А? Может, вы хотите позавтракать? На кухне кофе в термосе…
— Спасибо, я справлюсь.
Вот уж в этом я никак не сомневалась, хотя она опять начала передвигаться с явным трудом. Но обслуживать ее — дудки! Кажется, мне еще никогда в жизни не доводилось мыться так долго и тщательно. В ванной я и дождалась возвращения Алиции и Стефана.
Вскоре после них приехали и Мажена с Магдой, Магда — мстительно ожесточенная и непримиримо настроенная, Мажена жутко возбужденная. Юлия, как назло, перестала уединяться, поэтому нормально поговорить не представлялось возможным. Хотя с докладом о состоянии ее здоровья я и так собиралась подождать до возвращения Эльжбеты, но ужасно хотелось знать, что так наших дев взбудоражило. Не иначе как Магда поделилась с Маженой причиной своего преображения над пепельницами. Но делать было нечего, пришлось терпеть. Единственное, что мне удалось провернуть, так это оттащить Алицию ненадолго в сторонку, бормоча какую-то белиберду о французском ключе и сите. Хозяйка пошла за мной.
— Что с ней будем делать, когда приедет господин Мульдгорд? — задала я вопрос в лоб. — При ней говорить?
— Какой ключ? — в своей любимой манере — вопросом на вопрос — ответила подруга.
— Французский. Гидравлический. Вот этот.
— А что он тут делает?
— Лежит. Поет. Книжку читает. Какого черта ты вешаешь такую железяку под потолком? Ведь так и убить недолю!
Алиция взглянула вверх и прикинула расстояние от пола до потолка.
— Здесь ведь низко, авось не убьет, разве что на ногу свалится. Понятия не имею, откуда он здесь, я его не вешала. Думаешь, она здесь зависнет аж до приезда Мульгорда?
— Боюсь, что да. Что станем делать?
Алиция вышла из каморки, тут же забыв про ключ.
— Не знаю. Наверное, ничего. Это его проблема или ее. Ничего не поделаешь, услышит пару неприятных вещей. Что тут придумаешь?
— Как-то это не по-людски, но ты, пожалуй, права…
— Я всегда права. Есть хочешь?
Эльжбета с Олафом вернулись, как мы и предполагали, в четвертом часу, аккурат на кавеоти. Юлия вышла к столу. У меня сложилось впечатление, что она хочет от нас что-то узнать. Собственно говоря, узнать все, но характер не позволяет ей расспрашивать. Опасается, что по ее вопросам мы слишком много о ней узнаем? А она хочет любой ценой этого избежать? Что за странная черта характера? От скрытности это у нее или от стеснительности? Бывает, конечно, у людей такая несовместимость с окружающими, но тут явный перебор…
А во мне, как назло, пробудились все отрицательные черты, переданные по женской линии: упрямство, строптивость, дух противоречия, общая зловредность и что там еще я получила в наследство. Все хорошее, доставшееся мне от мужских предков, я придушила под столом Алиции и решила молчать, пусть эта Юлия хоть треснет!
И замолчала. Вера в искренность ее отчаяния по панголину у меня улетучилась, а вот понять, что она в него так вцепилась, я никак не могла. Погруженная в свои мысли, я только через некоторое время заметила, что некоторые из присутствующих последовали моему примеру, то есть тоже замолчали. Беседовали трое: Олаф, Эльжбета и Стефан, нормально, как приличные люди, но по-шведски.
В эту деликатную ситуацию как нельзя более тактично вклинилась Мажена.
— Полиция вам вчера сообщила подробности вскрытия? — спросила она открытым текстом.
За кофе с песочными французскими пирожными вопрос прозвучал очень элегантно. Но Юлию не так-то легко было пронять. Она даже не вздрогнула, даже не изменилась в лице:
— Нет.
Исчерпывающий ответ.
— А когда сообщат? Сказали?
Ошибка. Последнего слова добавлять не следовало. Облегчила этим жизнь Юлии.
— Нет.
— Жаль. Хоть какая-то информация пригодилась бы. Может, у пана Вацлава были враги?
Матерь божья, что эти девицы друг другу наболтали?! Мажена — золотое сердце, добрейшая душа, а брызжет ядом, что твой василиск! Похоже, здорово ее переклинило. Нет, придется, видно, бегать к ящику с компостом попарно, чтобы делиться новостями с глазу на глаз, ничего лучше не придумаешь.
Те трое, что по-шведски шпрехали, тоже примолкли. Мать моя женщина, а вдруг это я свинья бесчувственная, а она действительно мучается и страдает, только характер у нее такой идиотский, детство было тяжелое?.. Так это благодаря тяжелому детству она запросто шесть раз по саду колесом прошлась?
И тут телефон снова оказал Алиции услугу и зазвонил.
Насколько я ее знаю, а мы, как ни крути, не один год вместе работали, она с трудом сдерживалась. Приятная улыбка радушной хозяйки застыла на лице, как безжизненная маска. Сидела она тоже молча, но я отлично понимала, что это своего рода защитная реакция. На самом же деле она думает о чем-то своем… Телефонный звонок всех нас встряхнул.
По первым словам я догадалась, что на проводе Ханя. Алиция сняла трубку в салоне, а не в своей комнате, что было ошибкой. Ну что ж, я и так веду себя по-свински, можно продолжать в том же духе. Поднявшись с места, я прошествовала по направлению к комнате хозяйки, по дороге многозначительно посмотрела на нее и показала глазами, куда иду. Алиция меня поняла и даже кивнула. Переносная трубка нашлась сразу.
— Я правда ничего не знала, — ныла Ханя, расстроенная до невозможности. — Полицейские у нас сегодня были. Збышек поехал с ними. Он не подозреваемый, нет, но его выспрашивали, кто с ним не ладил… Я понятия ни о чем не имела, ее тетка, страшная женщина, такие вещи говорила… Может, я и дура, но я ей верила, будто он такой замечательный, а ей так хотелось что-нибудь важное для него сделать… Ему же ни разу не приходилось на Запад выезжать, самое большое Болгария, Крым, и все… Вот она… Я думала… Ты меня прости, пожалуйста…