енского. Только без меркантильного привкуса ценой в 150 тысяч евро.
Или все же речь шла о 230?..
– Ни капли не похожа, – отрезал ангел. – Ничего общего. Эту картину ты тоже собираешься вывезти в Тюбинген?
– Нет. С этой картиной мне пока не везет. Вроде есть один покупатель, тоже немец. Он сейчас в Питере, но поймать его невозможно. И по телефону не застать. Просто рок какой-то!
– Как его зовут? – спросила Ёлка.
– Альбрехт. Я ему уже черт знает сколько дозваниваюсь – никакого результата…
…Необязательные разговоры о тезке Дюрера привели к тому, что Сардик стоит сейчас посреди кухни, стараясь не прислушиваться к разговору за плотно закрытыми дверями. Да и сколько ни прислушивайся, все равно ничего не услышишь.
Намотав с десяток кругов по кухне, Сардик отправился к Гаро. С единственной целью – предупредить уборщика: сиди тихо в своей комнате и сопи в две дырки. И забудь на время про всякое там «отлить», а также про чистку зубов, стирку носков и лакание молока за обеденным столом у окошка. Чтобы не выглядеть совсем уж невежливым, Сардик предварительно поскребся дверь и, не дожидаясь ответа, толкнул ее.
В комнате никого не было.
Никого и ничего, если не считать убогой обстановки, пережившей всех многочисленных сожителей Сардика. Судя по всему, она пережила и последнего.
Гаро исчез.
Именно исчез, а не вышел в магазин за молоком и половинкой бородинского. Исчез, а не отправился играть на сямисэне в культурный центр своего землячества. Установить сей скорбный/радостный факт было проще пареной репы: вместе с Гаро исчез и чемодан. Сардик сразу же вспомнил белесый свет, лившийся с потолка сегодня утром. Молочный поток не унес Гаро только потому, что в дело вмешался Сардик. А когда Сардик ушел, уже ничто не мешало потоку повторить попытку.
Она-то и оказалась удачной.
В пользу версии с внезапным исчезновением говорили и косвенные улики: смятое белье на кушетке, еще хранящее контуры тела, и вьетнамские тапочки под кроватью. За то время, что Сардик их не видел, они не сдвинулись ни на сантиметр.
Ничего, у Гаро есть запасные.
– Надеюсь, ты уже в префектуре Фукуока, -
произнес в пространство Сардик, попутно удивляясь тому, как легко он принял на веру историю с чудесными перемещениями во сне. А ведь такого не может быть в принципе.
Не может – но случается.
Вот и ангел случился.
Подспудно Сардик догадывался, что между Гаро и ангелом существует связь и при желании можно рассматривать обоих как звенья одной цепи (что находится на концах этой цепи и насколько удалены друг от друга звенья – неведомо). И стоило ему поверить в одно невероятное событие, как тут же подоспело следующее – и вот, пожалуйста, он уже не может остановиться, он верит, и снова верит, и дальше будет верить. Такова суть человеческой природы: если уж ступил на скользкий путь (а вера, безусловно, скользкая штука), то остановиться невозможно.
Успокоив себя столь нехитрым образом, Сардик быстренько уничтожил еще остававшиеся блеклые следы: собрал в охапку белье, на котором спал Гаро, и сбросил его в шкаф. Туда же полетели и тапочки.
Все. Как и не было человека.
И как мало места он занимал! Не больше, чем заняли бы щегол или кошка. Да нет – меньше! От щегла бы остались перышки, несклеванное зерно и помет; от кошки – пучки шерсти. При условии, что она – не голая, как тот кот с поляроидного снимка. Вот интересно, Ёлкин котяра – он какой? То-то будет смеху, если тоже окажется голым!..
Хе-хе, совсем не смешно.
Сплошные неудобства.
Сардик еще раз беглым взглядом осмотрел комнату на предмет возможных рефлексий по поводу Гаро (все чисто) и даже заглянул под кушетку (а тут сюрприз!). Под кушеткой, ближе к стене, валялась одна из коробочек с доминошными костями. И как только Гаро проглядел, не побеспокоился о ней? Сардик вытащил коробочку и сдвинул деревянную крышку. Никогда раньше он не придавал особого значения костям и сейчас бы не придал, а ведь в костях определенно что-то есть!.. Во-первых, они очень старые. Или состарены искусственно. Сардик знавал умельцев, с легкостью подделывающих красочный слой пятивековой давности, – возможно, и здесь без такого умельца не обошлось. Материал, из которого сделаны камни, смахивает на слоновую кость, кое-где заметны сколы и царапины. Но все равно, держать их в руках приятно – такие они тяжелые, такие теплые. Точки на лицевой поверхности залиты перламутром и еще каким-то составом, напоминающим смальту.
Слоновая кость, смальта и перламутр – вещи красивые и часто бесполезные. И все эти камни – тоже бесполезные, в домино ими не сыграешь. Сардик понял это, как только отвлекся от формы и переключился на содержание: каждая костяшка содержала лишь одну комбинацию
6– 1.
Сардик высыпал из коробки все двадцать восемь костей, и они зеркально повторили друг друга: 6 – 1,6 – 1, 1 -6.
Не сыграешь. Не сыграешь. Бесполезняк. Чтобы заполнить коробочку, собрать весь комплект, Гаро пришлось бы распатронить другие двадцать восемь комплектов, вынув из них одну-единственную кость (6 – 1). А это полный идиотизм и расточительство. При условии… при условии, что сборище костей не содержит какого-то тайного кода. Шифра. Знака. Как в случае с «Concepcion Jeronima.13». К тому же кости не производят впечатления собранных с бору по сосенке, они – из одного и того же набора. Одинаково старого или одинаково нового… Они и создавались с дальним прицелом на шесть-один… В этом месте абстрактных рассуждений мозги Сардика заныли, как сломанная рука перед ненастьем, и он снова переключился на конкретику: не факт, что сыграть нельзя. Можно – приставив шестерку к шестеркам, а единицу к единицам. Единицы и шестерки замкнутся друг на друге, образуя кольцо: никто не будет в выигрыше, но и в проигрыше не будет тоже. И так – раз за разом. А зачем вообще начинать игру, если ее исход предрешен? Или весь смысл и состоит в том, что исход предрешен?..
Задумавшись, Сардик поставил на ребро первую кость, а за ней – еще одну и еще, и так – все двадцать восемь. Кажется, именно такой нехитрой забавой развлекал себя Гаро в свободное от уборки офисов время. И теперь, чтобы сходство с растеньицем-нелегалом было полным, нужно подтолкнуть первую костяшку. А она увлечет за собой все остальные. Как обычно.
Так Сардик и поступил.
Камни опрокинулись, издав при этом уж слишком большой шум. Но и шум не смог перекрыть прерывистого вздоха, идущего от двери. Сардик обернулся и увидел Ёлку: она стояла в дверном проеме, вцепившись пальцами в косяк.
– Ты куда пропал? – спросила она.
Фраза выглядела заготовленной заранее и произнесенной, скорее, по инерции. Видно было, что ангела в данную секунду нисколько не интересует, куда пропал Сардик. И сам Сардик тоже не интересует. Упавшее домино – другое дело. Сбитая цепочка костей – только она и отразилось в зеленых глазах ангела, но Сардик предпочел проигнорировать ангельский взгляд.
– Я не пропал. Я здесь.
– Я договорилась с твоим немцем. Он подъедет минут через тридцать-тридцать пять.
– Прямо сюда, что ли?
– Ну не в Эрмитаж же! Дорогу в Эрмитаж он и сам найдет… Нужно будет только встретить его на улице.
– Лихо! Как это у тебя получилось?
– Как обычно.
Ёлке вовсе не хотелось говорить о немце и о том, каким образом ей удалось раскрутить его на столь скоропалительный визит. Ей хотелось совсем другого: приблизиться к Сардику, сидящему на полу. И самой присесть рядом. И заглянуть в перламутровые озерца шестерок и единиц. Впрочем, шестерки и единицы от двери не просматриваются.
– Что ты делаешь здесь? – спросил ангел, приближаясь.
– Ничего. Жду, когда ты закончишь разговор по телефону.
– Я уже закончила.
– Я понял. Да.
Сардик снова взялся за кости, интуитивно чувствуя: каждое его движение важно для ангела.
– Дай-ка мне посмотреть…
– Пожалуйста.
Ёлка протянула руку к ближайшей кости, потом взяла еще одну. И еще.
– Шесть-один, – помертвевшим голосом сказала она. – Я это уже видела.
– Где?
– Не важно… Они твои?
– Мои, -
теперь Сардик не трусил и не смущался. Напротив, чувствовал себя вполне органично. Как Шурик, когда-то навесившая ему лапшу про летнюю поездку автостопом по городам и весям Бенилюкса. Сардик слушал Шурика с разинутым ртом и только много позже узнал, что в то же самое время Шурик тусовалась с друзьями Леопольдыча на Карельском перешейке и в деревне Пупышево, а в странах Бенилюкса не была отродясь.
– Как они у тебя оказались?
– Они были всегда.
– Мне нужно подумать, – произнес ангел свою коронную фразу.
– Святое дело…
Публичный мыслительный процесс выглядел довольно своеобразно: ангел снова сосредоточился на Сардике, на лице Сардина. Проникнуть за его стену, отыскать в нем хоть малейшую лазейку, потайной ход, пролом, обвалившуюся кладку – вот чего хотелось ангелу.
– Расскажи про кота, – вдруг потребовал он.
– А что рассказывать? – Сардик растерялся, но тут же вспомнил про поляроидный снимок и про электронную дату в правом нижнем углу. – Он жил у меня десять лет назад…
– А потом? Что случилось с ним потом?
А потом он отклячился, поклеил ласты, отбыл к праотцам, вертелось в Сардиновой голове, ангел ведь не настолько наивен, чтобы думать, что коты живут вечно. Впрочем, кто их знает – владельцев домашних животных. Все они – сентиментальные люди, верящие в девять кошачьих жизней. О девяти кошачьих жизнях Сардину рассказывала Шурик. Или речь шла о кошках с девятью хвостами? Нужно было слушать внимательнее, старичок!,.
– Ничего особенного с ним не случилось. Он э-э… ушел. В смысле – пропал. С вечера был, а утром я проснулся – и нет его.
Вот как чудесно все разрешилось! Сардик просто взял и совместил Гаро и кота со снимка. И никого не обидел известием о преждевременной смерти хвостатой скотины, никого не огорчил.
– Это ведь был необычный кот, да? – продолжала напирать Елка.
– Ну… в какой-то мере. Знаешь, бывают такие коты… Без шерсти.