Оставалась теория, но тут судьба улыбнулась Икару: из двух дюжин вопросов, один другого заковыристей, он вытащил благословенную «технику надевания наручников». При минимуме практического опыта ответ Икар заучил наизусть:
«Подвести ассистента к стене, поставить его так, чтобы он упирался в нее тыльными сторонами ладоней широко разведенных в стороны рук, растопырил пальцы, максимально широко расставил ноги, отвел их как можно дальше от стены, прогнулся в пояснице, повернул голову вправо. Поставить свою правую ногу к нему между ног сзади к левой ноге (стопа к стопе)…»
Комиссия слушала, не перебивая. Кажется, Икар их заворожил: продемонстрировать описанные действия никто не требовал. Когда Икар добрался до финального «…произвести дожим и фиксацию замковых устройств наручников», зачёт был у него в кармане.
— Ха! — Икар подбоченился. — Видели бы вы моего противника! Главное, все живы, а преступник задержан…
А что, сказал он себе. Ведь правда же? Чистая правда. Если, конечно, не уточнять, чьими стараниями был измочален и задержан упомянутый преступник.
— Вы-то сами как, тренер?
— Тренер? Нет, малыш, — для Никомеда все его питомцы были малышами. Так старик избавлялся от необходимости запоминать имена, — я уже не тренер. Ваш выпуск у меня был последним.
— Кто же вы? — изумился Икар.
Никомед фыркнул по-мальчишески:
— Пенсионер я. Заслуженный! Ну, завтра буду заслуженный. Надеюсь, эти бумажные души в отделе кадров не придумают еще чего-нибудь…
Он взмахнул картонной канцелярской папкой.
— Надбавка, удостоверение, персональный значок. Льготы… — ворчливый тон был маской. Старику льстило проявленное к нему внимание. — Обещали завтра к обеду оформить. Ну, где обед, там и ужин, где завтра, там и через неделю. Знаю я нашу бюрократию…
К слову об ужинах: они стояли у входа в управленческую столовую. От запаха рагу с чесноком Икар поминутно сглатывал слюну. Мамин завтрак остался в далеком прошлом, а пита с копчёной козлятиной, проглоченная на бегу — разве это еда?
— Перекусим? Я угощаю!
— Ха! — передразнил его старик. — Видел бы ты мою пенсию! Я теперь богач…
— Возражения не принимаются, тренер! Я настаиваю!
— Говорю, я уже не тренер…
Широким жестом Икар распахнул перед стариком двери столовой, и Никомед сдался. Ворча для порядку, что разорять детей — грех, он взял себе сырную запеканку и йогурт с фруктами. Икар сперва хотел рагу, но передумал, выбрал баранье сердце с тушёными помидорами, лепешку с кунжутом и апельсиновый сок.
— Через полчаса закрываемся, — предупредили их на кассе.
Икар отмахнулся: успеем!
— За встречу!
Смеясь, они символически чокнулись йогуртом и соком — и в кармане у Икара взвыла сирена. Беззвучно чертыхаясь, он извлек вайфер.
— Да!
— Как дела, шалопай?
Голос Синида с трудом пробился сквозь какофонию, бушевавшую на другом конце линии. Крики, аплодисменты, обрывки бравурной музыки. «Да! — блажил чей-то приторный баритон. — Мы помним триумфы нашего кумира…» Шоу, предположил Икар. Зачем Синида понесло на шоу, он не знал, а спросить постеснялся.
— Дела? Так себе. Свидетель бредит…
— Бредит?
— Говорит: его девушка изнасиловала! Врач запретил допрашивать дальше…
— Толку от такого свидетеля?
— Я ее в розыск объявил.
— Кого?
— Девушку! Ту, с записи.
— В розыск? Правильно сделал…
Инспектор меня не слышит, уверился Икар. Вернее, не слушает. Занят чем-то важным, куда более важным, чем шесть трупов, изнасилованный байкер и пропавшая без вести жертва, она же насильница. Зачем он звонит? Хочет поставить галочку: «Ход расследования под контролем?»
— Ты рапорт напиши, — велел Синид. — Пусть лежит про запас. Чтобы в любой момент…
И связь прервалась.
— Начальство? — посочувствовал Никомед.
Икар вздохнул:
— Вроде того. Мой шеф-напарник, инспектор Синид.
— Синид? — у Никомеда дрогнули кусты бровей, густо припорошенные инеем. — Надо же, малыш Синид… Помню, помню. Это сколько уже? Лет пятнадцать? Больше? Сильно я тогда за него опасался…
— Чего?
— Думал, сорвется парень. Наломает дров…
— Это Синид-то? Наломает?!
Икару представилось невозможное: голый по пояс инспектор Синид, лицо перекошено от ярости, в руках — топор лесоруба. «Эй, шалопай! Иди сюда, я сделаю тебе лоботомию…»
Старик глядел на Икара поверх стакана с йогуртом.
— Ты ролик видел? — спросил он. — С собакой?
— Ролик?
— Любительское видео, на телефон сняли…
Телефон? Юнец, подумал Икар. Я — желторотый юнец, а тренер — реликт из эпохи динозавров. Икар пользовался вайфером, сколько себя помнил.
— Качество дрянь, малыш. Ролик уже тогда старый был, а сейчас и вовсе… Школьники домой возвращались, а на них пёс напал. Бешеный, что ли? Точно не скажу…
Старик замолчал, вспоминая былое.
— Ну? — не выдержал Икар. — Дальше что?
— Прикончил он его, — Никомед моргнул. — Как сейчас помню…
— Пёс? Школьника?!
— Школьник. Пса. Камнем забил, насмерть.
— Ни хрена себе!
— Мне капитан ролик подсунул. Мол, пацан герой, приятелей спас, но ты, Никомед, имей в виду… Мало ли? Девять лет прошло, дети растут, меняются, а всё равно. И в списки пальцем ткнул: вот он, курсант Синид Полипемониди, гицель-доброволец…
— Гицель?
— Гицели, малыш, бездомных животных отлавливают.
— В питомники собирают?
— На бойни свозят. Слово древнее, а ты молодой, не в курсе, — Никомед вяло ковырял запеканку. — Да, Синид. Боялся я за него. Вдруг крышу сорвет? Приглядывал за ним: нет, ничего. Спокойный, как удав. В рожу двинут — головой помотает, улыбнётся, и давай работать. Ни злости, ни азарта, ни куража — машина машиной. Качаться любил: гантели, штанга, тренажёры… В пару с другими курсантами не лез, но если я ставил — стоял, не отлынивал. Придержал я его после занятий: толковый парень оказался, с понятием. Своё у него было понятие, особенное. «Спарринг, — говорит, — шахматная партия. Рука сюда, нога сюда. Удар, блок, уход. Захват, доворот, подбив. Он меня так, я его сяк. Логика и физика. Если все просчитать, на два-три хода вперед, с вариантами…» Хорошо, думаю. Зайдем с этого конца. Начал его натаскивать после занятий, как тебя. Всё объяснял, по полочкам раскладывал. И знаешь, получилось. Он пахал, как проклятый, через мозги на рефлекс заходил. Оно, конечно, гланды через задницу рвать не с руки, но если припечёт…
— Мы закрываемся, — напомнила кассирша.
Одним глотком Икар допил сок, и они с тренером поднялись из-за стола.
— Бесконфликтный он, — выйдя из дверей Управления, старик остановился на верхней площадке. Палкой Никомед постукивал о край ступеньки, прикидывая заранее, как будет спускаться. — Адреналина ноль, словно ему надпочечники вырезали. Само спокойствие. Знаешь, малыш, я ему завидую. Нервный я что-то стал, дёрганый. Бессонница замучила…
— Он и сейчас такой, — подтвердил Икар.
Закат навылет простреливал город очередями лучей. Багровые трассы рассекали проспект Кифисьяс на длинные прямоугольники. Словно пиявки, насосавшиеся крови, вечерние тени копили глянцевую тьму.
— Учись у него, — велел тренер. — Учись, тебе на пользу.
Пёс, думал Икар, провожая старика взглядом. Камень. Надо будет порыться в сети. Ей-богу, я хочу это видеть.
4Тезей
Наливное покрытие из полиуретана. Основание тщательно выровнено. Армированный бетон. Нижний, подвальный этаж гидроизолирован бентонитовыми матами. Это хорошо, у бентонита эффект «самозалечивания» при механических повреждениях. Каркасы трибун не внушают доверия. Слишком много народа, слишком, это опасно. Дед предупреждал, учил самоконтролю; мой мудрый, спокойный, если надо, бесчувственный дед…
Какой тут, к черту, самоконтроль?!
Напряженная ухмылка. Кислая вонь пота. Швунг едва не снес мне голову. Падение Керкиона едва не сломало мне ребра. Болевой на колено.
Проклятье! Он с самого начала хотел меня искалечить!
…Пирам Мерионидис: во время поединка с Керкионом Бранхидом произошел разрыв ключично-акромиального сочленения с последующим разрывом суставной сумки плеча…
…Хрисипп Гор: во время поединка с Керкионом Бранхидом произошел разрыв связочного аппарата коленного сустава: одновременное повреждение передней крестообразной и внутренней боковой связок, внутреннего и наружного мениска…
…Ил Манид: во время поединка с Керкионом Бранхидом произошло повреждение капсульно-связочного аппарата локтевого сустава…
Трибуны телескопические передвижные. Ограждений нет. Крепления кресел на четыре точки. Глубина первого ряда: ноль целых четыре десятых метра. Глубина со второго по последний ряд: восемь десятых метра. Высота кратна четырем десятым метра. Фронтальный электропривод с цепной передачей и колесными парами, эшелонированными по глубине. Нагрузка человеческой массы на трибуны. Крепление к полу первого ряда.
Это хорошо, это ближе к эпицентру.
Помост под клеткой: стальной каркас, фанерный настил, маты из пенополиуретана. Восьмиугольник, в вершинах — угловые столбы с металлическими фермами. Рабочее пространство ограничено щитами с сеткой. Два щита — входы с поворотными петлями. Второй помост — кольцо вокруг основного, для прохода бойцов и персонала.
Хочется верить, что выдержит.
Юбилей? Будет тебе юбилей.
Мальчик сидит в детском манеже. Мальчику девять месяцев. У мальчика в руках погремушка: смешной клоун на палочке. У клоуна рыжий чубчик. Если клоуна потрясти, в клоунском животике грохочет. Там прыгают камешки. Игрушечная лавина сходит с игрушечных гор.
Мальчик трясет погремушку.
На столе у окна дребезжит стакан с водой. Воды мало, едва ли треть стакана. Было бы больше, стакан бы не дребезжал. Плясал бы под клоунский ритм, и все. Дребезг усиливается. Мелко подпрыгивая, стакан приближается к краю.
Стакан падает, разбивается.
Вода течет по полу.