Одновременно с ним упал на колени доктор Прокруст. Доктор силился что-то сказать, губы его шевелились, но всё не могли родить слог, звук, словно горло Прокруста схватил спазм, а может, доктор в один момент разучился говорить. «Функции, выполняемые височной долей доминантного полушария, — услышал Тезей, понимая, что галлюцинирует, что Прокруст не имеет отношения к озвученному и услышанному, вернее, имеет, как мишень имеет отношение к стреле на подлете, — это возможность понимания произнесённых слов и понимание того, что видимые предметы могут звучать. Для полушария, не являющегося доминантным, функциями височной доли являются распознавание голосовых интонаций, музыки и ритма…»
К чему это было сказано, Тезей не знал, но Прокруст захрипел и схватился за голову.
Он плотно прижал ладони к вискам. Впору было поверить, что у него прорастают рога, причиняя доктору невыносимые мучения, и надо силой остановить их рост. Сила не помогла: рога росли внутрь, загибались, заострялись, и когда острия сошлись, через рога пропустили ток. Мозг Прокруста усадили на электрический стул, но смерть медлила прийти за осуждённым. Содрогаясь от животного ужаса, Тезей следил, как доктора бросает то в жар, то в холод. Биение вздувшихся жил на шее, ясно видимое со стороны, напоминало авангардистскую ораторию: пульс частил, замедлялся, возвращался к норме, срывался в тахикардию, делался ровным и редким, как у йога в глубокой медитации. Белки глаз налились кровью, в следующий миг кровь рассосалась, белки пожелтели, желтизна сменилась перламутровым блеском. С телом творились изуверские чудеса: мышцы напрягались и расслаблялись в самых невообразимых сочетаниях, каменели в судорогах, текли киселем, причиняя Прокрусту мучения, которые доктор мог выразить лишь хрипом, еле слышным хрипом, не прекращающимся с первой минуты явления Неистового.
— Не надо, — вдруг произнес доктор. — Хватит.
И опять захрипел.
— Хватит, — повторил Тезей. — Не надо.
Он плохо понимал, к кому обращается. И не удивился, увидев, что доктор мертв. Мертв, не меняя позы, по-прежнему стоя на коленях перед безмолвной, спокойной как статуя Ариадной.
Оратория пришла к финалу.
ЭПИЛОГ
— Ешь, это вкусно.
— Я сыт.
— Тебе надо хорошо питаться и много спать.
— У меня уже пролежни. Я сплю, как сурок.
— Ешь, не спорь со мной. Иначе я отправлю тебя в постель.
— Я провалил задание.
— Ерунда.
— Доктор мертв. Его наработки…
— Наши специалисты разбираются с ними, — Питфей набрал внуку полную тарелку рагу. Это была добавка. Первую порцию он, преодолев яростное сопротивление, уже затолкал в Тезея. — За неимением гениев я натравил на Прокрустово наследство бульдогов. У них мертвая хватка, что-нибудь да выгрызут.
— Думаешь?
— Уверен.
— Я восхищаюсь тобой, деда. Умей я врать так, как ты, я был бы совершенством. Соври мне еще, порадуй внука. Скажи, что они уже кое-что выгрызли. Например, причины смерти доктора.
Питфей откинулся на спинку кресла. Удача, подумал он. Это большая удача. Из тьмы вопросов, на которые у Питфея Пелопида не было ответов, Тезей задал единственный, на который ответ был.
— Причины? — взяв кусок ржаного хлеба, старик начал крошить его на пустое блюдце. — Статистика. Доктор Прокруст умер от статистики. Ты удивлен?
— Брехло, — ласково сказал Тезей. — Трепач.
— Щенок. Как ты разговариваешь с любимым дедушкой?
— Как с брехлом и трепачом. От статистики не умирают.
— Скажи это Неистовому. Он подключил доктора к среднестатистическим значениям жизненно важных показателей организма. Наставил Прокрусту рога — кстати, точную копию Прокрустовых! — и создал подключение. Статистику Неистовый брал по разным выборкам с случайном порядке. Слушатели в филармонии. Болельщики на стадионе. Спортсмены на беговой дорожке. Выпивохи в кабаке. Больные в онкологической клинике. Наркоманы в притоне…
— Роженицы в роддоме.
— Вот-вот. Выборку Неистовый менял раз в две секунды. Странно, что доктор продержался так долго. Я бы не выдержал и трех перемен. Как думаешь, его смерть доставила Неистовому удовольствие?
— Вряд ли. Были еще смерти?
— Подобные Прокрустовой?
— Да.
Питфей молчал, выстраивая на блюдце пирамиду крошек.
— Значит, были, — кивнул Тезей. — Твои бульдоги нашли способ дезактивировать рога у рогоносцев?
— Нашли, но не сразу. Сперва умерли три человека. Полагаю, к ним собирался зайти Минотавр, но Неистовый успел раньше. Бедняги скончались от той же статистики, что и Прокруст. Дезактивация спасла остальных. Аналитики (О)ДНБ предполагают, что в случае новой массовой активации рогов Неистовый убьет всех рогоносцев без разбору, не дожидаясь явления Минотавра. Новую активацию он воспримет как демонстративное продолжение эксперимента, вернее, как объявление войны — и не станет церемониться.
— А сейчас он церемонится?
— Да.
— Славные у него церемонии. Доброжелательные.
— Три смерти вместо массовых убийств? Да он просто филантроп!
Четыре смерти, подумал Питфей. Четыре. Я тоже филантроп, но всему есть предел.
Минос
В парилке было жарко.
Смолистый аромат хорошо высушенной сосны, которой были отделаны стены и поло́к, смешивался с запахом эфирных масел. Минутой раньше Аглая щедро плеснула из пузырька на каменку, и Минос чуть не задохнулся от душистого счастья.
Банный клуб «Дочери Кокала» был его слабостью.
— Расслабьтесь, — велела Талия.
Стопы ее изящных ног гуляли по Миносу, распростертому ничком. Пятка, носок, ребро. Одной рукой Талия придерживалась за поло́к, другой, если можно так сказать, рулила, бороздя Миносовы скудные просторы из края в край. На пояснице Талия задерживалась, опускалась на колени и давала себе волю.
— Новенькие? — спросил Минос. — Кокал всегда посылает ко мне новеньких.
— Ага, — хихикнула Ефросина. — Девственницы.
Самая мелкая из троицы, Ефросина напоминала школьницу тринадцати лет. Она же была самой бойкой — во всех отношениях. Минос успел оценить ее бойкость в полной мере. Воспоминания вызывали у него приятную тяжесть в паху.
— Больно? — спросила Талия.
— Нет.
— А так?
— Нет.
— А так?
Нет, хотел ответить Минос и не смог. Он не успел заметить, что именно сделала Талия с его телом, но тело куда-то исчезло. Вместе с телом исчезли речь и зрение. Остались слух и обоняние.
— Очень хорошо, — сказала Талия.
Кажется, она спрыгнула с Миноса.
— Это пройдет, — заметила Аглая. — Все проходит, знаете ли.
— Никто не заметит, — уточнила Ефросина. — Паралич временный, будь уверен, зайчик.
Талия присела рядом с Миносом на корточки:
— Привет от Паучка. Сперва он хотел, чтобы мы сломали вам колени, но передумал. В конце концов, колени его внука остались целы, это было бы несправедливо. Вы уйдёте достойно, без переломов. Человек в годах, переусердствовал с девочками в бане. Три девочки, явный перебор. Сердце подгуляло, бывает.
— Ага, — хихикнула Ефросина. — После того, что зайчик мне тут устроил…
Она спрыгнула с полка́ — это Минос видел. Зрение начало восстанавливаться. Жар усилился, дышать стало труднее. От эфирных масел началось головокружение.
— Терморегулятор, — велела Талия. — Ставь на максимум.
Аглая открыла дверь:
— Пошли, девчата. Подождем в бассейне.
— Ешь, это вкусно.
— Я сыт.
— Чепуха, — сказала Эфра. При каждом взгляде, украдкой брошенном на сына, ее глаза начинали подозрительно блестеть. — Тебе надо хорошо питаться и много спать.
— У меня живот растет. Я всю задницу отлежал.
— Не знаю, как живот, а щеки у тебя впалые.
— У меня щеки, как у хомяка.
— Ты в курсе, что такое принудительное кормление? Зонд вводится через нос в желудок или двенадцатиперстную кишку…
— Мама!
— Я уже много лет твоя мама. Почему ты ешь дедово отвратительное рагу и не ешь мой суп? Мой чудесный суп с куриными тефтельками?!
— Всё, ем. Ты же не отстанешь…
— До конца.
— До конца. До моего бесславного конца. Тут поблизости не бегает кабан-мутант? Я бы с удовольствием отдохнул от вас с дедом.
— Не выйдет. Я пойду с тобой на охоту.
— Зачем?
— Чтобы убедиться, что ты съел этого кабана. Печенку, голяшку, окорок. Съел целиком. И лег спать в палатке не позже десяти часов вечера.
— Прекрасные тефтельки. Кабан отменяется, ты превзошла саму себя. Мама, я хотел тебя спросить…
— Он его вывез.
— Кто? Кого?
— Твой дед. Вывез Дедала Эвпаламида из Кекрополя, вместе с женой. Обвинения сняты, Дедал в Кимах, заведует кафедрой аэродинамики в Кимском федеральном университете. Он сам напросился на преподавательскую работу. Твой дед сказал, что в долгу у детектива Эвпаламида, а значит, надо позаботиться о его родителях. Как минимум, обеспечить программу защиты свидетелей.
— В долгу?
— Ну, он так сказал. Ты же знаешь, деда иногда трудно понять.
— А сам детектив?
Эфра долго молчала.
— С ним сложнее, — наконец произнесла она. — Я хотела тебе рассказать, но забыла. А ты не спрашивал…
Икар
— К нему нельзя, — объяснила медсестра за стойкой.
Мужчина улыбнулся:
— Я — его близкий друг. Я волнуюсь за него.
— К нему нельзя. Он еще не пришел в сознание.
— Сделайте для меня исключение.
— Вы из полиции? Сослуживец?
— Можно сказать, что да. В определенной степени.
— Я должна позвонить заведующей отделением.
Медсестра потянулась к телефону, но мужчина перехватил ее руку. Он держал аккуратно, но крепко — не вырваться.
— Не нужно, — посоветовал он. — Стойте, как стоите, и все будет хорошо.
В стеклянную дверь вошел другой мужчина, повыше ростом.
— В какой палате лежит детектив Эвпаламид? — спросил высокий у медсестры.
— В третьей.
Из глаз медсестры потекли слезы. Мелкая, как школьница, она была насмерть перепугана. Ее цыплячье запястье по-прежнему оставалось в кулаке первого мужчины. Косточки еле слышно похрустывали.