Неужели голыми руками?!
Что думает по этому поводу судмедэксперт? Челюстно-лицевая травма. Открытый перелом. Закрытый перелом. Черепно-мозговая. Перелом шейных позвонков. Вывих. «Нанесены с особой жестокостью лицом или лицами большой физической силы, возможно, прошедшим(и) специальную подготовку, с применением приемов рукопашного боя и/или холодного оружия ударно-раздробляющего действия…»
Описание места преступления. Перечень улик. Орудия убийства в перечне не значились. Кто составлял отчет? Сержант Николаидис, дивизион Северо-Восточного округа. Икар открыл базу данных, отыскал сержанта Николаидиса и набрал высветившийся номер.
— Как жизнь, шалопай? Бьет ключом?
— Угу…
— Что, уже раскрыл дело? Кто убийца? Садовник?
Инспектор Синид упал в кресло напротив, хотел по давней привычке забросить на стол ноги, но в последний момент сжалился над «шалопаем». Разговаривать с подошвами инспекторских ботинок — удовольствие сомнительное.
Оценив поступок, Икар достал из ящика стола гостинец, завернутый в вощеную бумагу.
— Вот, бугаца. Жаль, остыла…
— Взятка! — возликовал Синид, хватая угощение. — Взятка должностному лицу, данная при отягчающих обстоятельствах! Хитёр, бобёр! Теперь, облажайся ты по полной, я не смогу отдать тебя на растерзание капитану! Значит, так, каждому по заслугам: я жую, ты докладываешь…
Рослый, широкоплечий, хорошо сложенный мужчина, Синид излучал спокойствие и уверенность. В его присутствии конфликты мигом сходили на нет. Икар ни разу не слышал, чтобы Синид повысил на кого-то голос. Напротив, самый отъявленный горлопан, будь он полицейский или подозреваемый, в присутствии инспектора начинал изъясняться связно, а главное, без лишнего шума.
— Свидетели? — поинтересовался Синид, когда Икар закончил доклад.
— Глухо.
— Кто вызвал полицию?
— Анонимный звонок. Сейчас проверяют.
— Не отследят. Анонимов никогда не отслеживают.
— А вдруг?
— И не надейся. Анализы крови?
— Алкоголь — у всех. У троих — каннабиноиды, у одного — кокаин.
— Что-то еще?
— Вы снимки смотрели?
— Да.
— Я о выжившем. Стянули штаны, возбудили, член зафиксировали шнурком. Кто? Зачем? Байкеры традиционной ориентации, я выяснял!
— Извращенец? Если накачались дурью, могли и не такое учудить.
— Тут запись с камеры…
— Крепкий парень, — оценил инспектор, когда на записи Тезей, борец из «Элевсина», швырнул в байкеров мотоцикл. — Крутани-ка еще разок.
Пальцы инспектора жили отдельной жизнью, отбивая на столешнице нервный ритм. Икару показалось, что Синид представляет себя на месте борца, примеряет ситуацию: «А я бы так смог?»
— И еще разок…
По экрану ринулись полосы помех. Икар нажал на «паузу».
— Тридцать две минуты камера не работала, — отметил он. — Главное не зафиксировано. Но у нас теперь есть свидетель! А может быть, даже подозреваемый!
— Кто? — изумился инспектор. — Этот бугай? Ты шутишь, парень?
— Первая версия: разборка в табуне. Тезей спровоцировал ее, унизив одного из «лизимахов»…
— Он их всех унизил.
— Одного — в особенности. Выжившего, кстати. Кто-то начал изгаляться над «потерявшим лицо», кто-то за него вступился — и понеслась…
— Вторая версия?
— Разборка между конкурирующими табунами. Подъехали, заранее повредили камеру…
Синид в задумчивости повертел ладонью с растопыренными пальцами — словно откручивал и закручивал вентиль.
— Третья версия — борец?
В вопросе инспектора не было насмешки. Но Икар услышал ее так явственно, как будто над ним смеялся весь отдел. Зардевшись, констебль молча кивнул.
— Вернулся, значит, — Синид сцепил пальцы, хрустнул костяшками. Облизал губы, пробуя версию на вкус. Поскреб ногтем щеку. Мелкие жесты были несвойственны инспектору, и Икар следил за напарником с растущим удивлением. — Вырубил камеру и порвал табун голыми руками? Шалопай, ты сам-то в это веришь?
— Меня учили, что ни одну из версий нельзя сбрасывать со счетов. Даже если версия крайне сомнительная.
— Не сбрасывай. Но разрабатывай первые две. Первую — особенно.
— А Тезей?
— О да, Тезей, — на губах инспектора мелькнула странная мечтательная улыбка. — Это свидетель. Это ценный, мать его, свидетель. Если был другой табун, он мог его видеть. Да мало ли, что еще он мог видеть? Как ты насчет похода в «Элевсин», напарник? Любишь мочилово?
Икар вспомнил синюшный фаллос.
— Нет, — ответил он. — Не очень.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1Тезей
— Пи-ри-фой! Пи-ри-фой!
Публика дурела. Публика сходила с ума.
— Пи-ри-фой!
— Смотри, — велел Керкион. — Внимательно смотри.
Тезей пожал плечами:
— Смотрю.
— Нет, ты не смотришь. Не видишь. Парень, это же смерть твоя, понял?
Тезей еще раз пожал плечами, вернее, передернул, намекая Керкиону, чтобы хозяин клуба убрал руку. Дружелюбную, значит, руку, могучую лапищу, густо поросшую рыжей кабаньей щетиной. С такой хорошо приседать вместо штанги.
Керкион ухмыльнулся, но руки не убрал.
Рядом ревниво сопела Антиопа. Она не хотела, чтобы Керкион с наглым видом собственника клал свои клешни на Тезеевы плечи. Она хотела, чтобы Тезей был сам по себе, то есть, с ней. Чтобы он обнимал Антиопу за талию, а еще лучше, с чувством похлопывал по заднице. Литая, мускулистая задница Антиопы, застрахованная в позапрошлом году на три миллиона драхм, была просто создана для хлопков. Реши Тезей, вопреки договору страхования, использовать ее вместо боксерского мешка — не прогадал бы. Тут, главное, не сломать запястье…
Гора мышц слева, подумал он. Гора мышц справа. Отставной чемпион, ныне — владелец клуба. Отставная чемпионка, ныне — владелица клуба. Бои без правил и атлетизм. Борьба и силовое троеборье. «Элевсин» и «Амазонки». Этим двоим следовало бы найти друг друга, не меня. Их связь взорвала бы новостные сайты. Что я делаю между ними? Притворяюсь, будто коротаю свободный вечерок? Дед говорил: будь естественным, не привлекай внимания.
— Смерть? — переспросил Тезей без интереса, лишь бы подержать разговор.
Керкион кивнул.
— Моя? Думаешь, мальчик меня побьет?
— Это неважно, — отмахнулся Керкион. — Побьет, не побьет… Какое это имеет значение?
— Пи-ри-фой! Пи-ри-фой!
Мальчик, он же Пирифой, танцевал в пятиугольнике. Голый по пояс, в шортах из ультра-легкой микрофибры, где по багровому фону неслись черные тучи, в налокотниках и наколенниках той же вызывающей расцветки, боец и сам был подобен туче, гонимой ветром. Его противник, густо татуированный громила с низким лбом орангутана, шел на сближение, выцеливая челюсть дебютанта — тычок с левой, еще тычок, боковой с правой — и раз за разом промахивался. Да, оценил Тезей. Керкион — мастер подбирать пары, особенно для новичков. Лучшего фона для рослого, стройного, длинноногого танцора не найти. Зверство против элегантности. Странно, обычно симпатии публики в «Элевсине» на стороне зверства…
Отчаявшись достать Пирифоя кулаком, громила изменил тактику. Бросок в колени мог бы решить исход боя. Опрокинь громила верткого соперника, навались сверху, молотя с двух рук — и Пирифой с гарантией не встал бы. Впрочем, он и не лег: увернулся, сделав изящный пируэт, позволил громиле провалиться в броске, упасть на четвереньки — и безжалостно, наотмашь, словно кистенем, хлестнул левой ногой. Казалось, Пирифой родился мутантом, и в нижних его конечностях с рождения нет суставов — гибкие шланги из армированной резины, стальные чушки на концах. Ребро стопы с глуховатым хрустом ахнуло громилу в затылок. Зверство ткнулось лицом в арену, элегантность раскланялась, а публика, обычно скупая на комплименты, вознесла дебютанта к небесам:
— Пи-ри-фой!
— Ой! — громыхнуло вверху эхо, напомнив о громиле. — Ой-ё-ёй!
— Обаяние, — растолковал Керкион, скаля вставные зубы. Лошадиная ухмылка должна была иллюстрировать обаяние в понимании старого борца. — У тебя есть харизма, парень. А у мальчика есть обаяние. Тебя любят бабы. Ведь любят? Антиопа, подтверди!
— Иди в жопу, — буркнула Антиопа. — Козел.
— Вот-вот, девочка, в самую точку. Тебя любят бабы, а его любят все. Это значит, и бабы тоже. Он тебя побьет, и все будут им восхищаться. Ты его побьешь, и все будут его жалеть. Ты останешься лежать, он уйдет с арены под аплодисменты. Ты уйдешь с арены, он останется лежать, и овации все равно достанутся ему.
— Почему? — заинтересовался Тезей.
Сказать по правде, логика Керкиона от него ускользала.
— Обаяние. Харизма давит, ты в цене, пока победитель. Обаятельных любят в любой позиции…
— Так ведь я уйду победителем!
— И тебя оценят. Говорю же: твоя победа, ты в цене. А его пожалеют. Его захотят поддержать. Ему дадут аванс, в надежде, что завтра он сожрет твою харизму с потрохами. Репортеры выставят его поражение как победу, ступеньку к будущим триумфам. «Дебютант отлично держался против известного фаворита, и лишь нелепая случайность…» Его фото на спортивных сайтах. Он — крупно, ты торчишь на заднем плане. Тебя поймают неудачным ракурсом… Короче, чтобы справиться с малышом, тебе понадобится нечто большее, чем просто взять его шею в захват и как следует придушить. И твоя пижонская прическа дела не спасет. Въезжаешь?
— Ерунда какая-то. Для меня это слишком сложно.
— Вот поэтому, парень, я хозяин клуба, а ты дерешься на моей арене. Слушай старика Керкиона, я дурного не посоветую. Слишком сложно? Ничего, с годами поумнеешь…
— Эй, ты!
Пирифой стоял над бесчувственным громилой. Палец его указывал на Тезея.
— Да, ты!
Трибуны заткнулись. Намечалась сенсация.
— Иди сюда! Ты ляжешь рядом!