— Простите, — вмешался Куманин, — но вам придется задержаться. Отыщите историю болезни и принесите ее сюда. Возможно, у меня возникнут к вам вопросы. И еще раз прошу успокоиться. Никто против вас лично ничего не имеет.
Несмотря на это, Татьяна Николаевна, полыхая от возмущения, удалилась, весьма солидно хлопнув за собой дверью кабинета главврача.
Извинившись перед Куманиным, выскочил куда-то и сам Анатолий Абрамович. Первой вернулась Татьяна Николаевна, неся найденную в архиве историю болезни. Она молча положила ее на стол перед Куманиным. Сергей взял историю болезни и почувствовал, как кровь ударила ему в голову, а в ногах появилась противная слабость. В графе «Ф.И.О. больной» стояла запись, сделанная, как обычно, быстрым и трудночитаемым медицинским почерком: «Романова Т. Н., 1897 года». Далее было записано: «Доставлена в бессознательном состоянии 28 июля 1988 года „скорой помощью“. Диагноз: инфаркт миокарда».
Куманин взял себя в руки.
— На основании чего заполнялись установочные данные на эту больную, — спросил он, стараясь говорить спокойно.
— Не знаю, — ответила заведующая кардиологией. — Полагаю, со слов больной.
— Значит, она приходила в сознание? — попытался уточнить Куманин.
— Товарищ, — ответила Татьяна Николаевна, — у меня двести больных на отделении, у меня нет ни времени, ни возможностей запоминать подобные вещи. К тому же, это случилось год назад. Запись мог сделать лечащий врач или медсестра. Но и та, и другая уже уволились.
Куманин хотел было записать фамилии уволившихся врача и медсестры, чтобы позднее их опросить, но в этот момент в кабинет вернулся доктор Винкель в сопровождении высокого мужчины с широким, добродушным и улыбчивым лицом. Мужчина оказался Николаем Ивановичем Богомоловым, работавшим в больнице по совместительству патологоанатомом и заведующим моргом. Все заведующие моргами, которых приходилось видеть Куманину, были, как правило, добродушными и веселыми здоровяками. Николай Иванович раскрыл перед Куманиным папочку.
— Извольте убедиться, — мягко сказал он, — копия свидетельства о смерти: «Романова Татьяна Николаевна, 1897 года рождения, полных лет 91, причина смерти — инфаркт». Вскрытие не проводилось, поскольку существует положение, что таковое проводится по требованию родственников либо властей, либо по решению медицинских работников в каких-либо сложных случаях. В данном случае причина смерти была весьма очевидной. Примите во внимание возраст больной…
— На основании чего записаны установочные данные больной? — снова поинтересовался Куманин.
— Здесь же указано, — тем же мягким голосом ответил Николай Иванович. — На основании паспорта почившей. Здесь все записано: номер паспорта, серия, прописан постоянно по адресу: поселок Романово, Асиновского района, Томской области, 5-я Леспромхозная, д.7. Извольте убедиться.
— Я заберу этот документ, — сказал Куманин.
— Ради Бога, — согласился заведующий моргом, — забирайте. Только расписочку извольте написать об изъятии документика. И номер своего документика поставьте.
Куманин написал расписку и, отдавая ее Богомолову, спросил:
— Она умерла тут, у вас, и что дальше вы с ней делали?
— Все как положено, — пояснил Николай Иванович, — уведомили милицию, послали запрос по месту жительства, чтобы родственники приехали. Ответ получили, что родственников никаких нет. Тогда, согласно положению, она была похоронена за счет государства, о чем имеется расписка. Вот, извольте.
— Где вы ее похоронили? — похолодел Куманин.
— Оправили в Ярославль на кремацию, — тихо, как тяжело больному, ответил Богомолов.
— На кремацию в Ярославль, — прошептал Куманин. Он показал справку о смерти Богомолову:
— Значит, это все, что от нее осталось?
— К сожалению, — согласился Николай Иванович, — но не забывайте, молодой человек, что то же самое останется и от любого из нас. В наше время дожить до столь почтенного возраста, сами понимаете. Что вы так расстраиваетесь. Это ваша родственница?
— Нет, — ответил майор пересохшими губами, — но она была мне очень нужна. — Он помолчал и добавил: — Хотя бы мертвой.
Куманин встал, извинился перед врачами, поблагодарил их за содействие и вышел из кабинета. Николай Иванович Богомолов догнал его.
— Минуточку, — сказал он, подходя к Куманину.
Тот вопросительно посмотрел на патологоанатома.
— Знаете, — улыбнулся Николай Иванович, — когда я выписывал свидетельство о смерти этой старушки, то обнаружил в ее паспорте фотографию. Не знаю почему, но я ее оставил. Не стал сдавать в милицию вместе с паспортом. Может, она вам пригодится. Возьмите.
Куманин взял протянутый ему конверт и вынул небольшую фотографию — на ней изображен… Алеша Лисицын.
Эффект фотография произвела весьма сильный. Куманин не сумел, видимо справится со своими эмоциями, потому что доктор Богомолов спросил:
— С вами все в порядке? Может быть, вам дать чего-нибудь успокоительного?
— Спасибо, — устало поблагодарил Куманин, — у меня есть седуксен. Спасибо, доктор. И еще хочу попросить вас, никому ничего не рассказывайте о моем визите. И всех предупредите. Ради вашего спокойствия. Иначе не только вы сами, но и вся больница, даже весь город могут вляпаться в очень неприятную историю. Вы меня поняли?
— Конечно, — сказал доктор Богомолов, улыбаясь, — я все понимаю.
Куманин вышел на улицу и сел на скамеечку у ворот больницы, чтобы слегка осмыслить все, что ему удалось узнать. Отдельные части большой головоломки постепенно сдвигались, создавая, если не полную, то, по крайней мере, весьма колоритную картину. Интересно, что скажет Климов, когда Куманин доложит ему о своей поездке в Ростов. А, может, ему вообще ничего не докладывать, а тихо помалкивать.
Пока Куманин пытался привести в порядок свои мысли, возле него, взвизгнув плохо отрегулированными тормозами, остановилась серая «Волга». Из нее выскочили трое. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять — перед ним весь личный состав местного КГБ, видимо, поднятый по тревоге Ниной Лазаренко.
Демонстрируя неплохую профессиональную подготовку, все трое — один впереди, двое чуть сзади — направились к сидевшему на скамейке Куманину.
— Капитан Фоменко, — представился головной — вы из Москвы? — И он сунул под нос Куманину бордово-гербастое удостоверение.
Без эмоций, как корабль, дающий опознавательный сигнал, Куманин показал свое.
— Почему к нам не обратились? — с претензией в голосе спросил капитан Фоменко.
— На работу надо с утра приходить, а не после обеда, — в тон ему ответил Куманин.
— В горкоме были на совещании, — миролюбиво сообщил Фоменко, — Если вы насчет Винкеля интересуетесь, то у меня на этого жида есть убийственный материал.
Бедняга Винкель, вероятно, «кормил» все местное КГБ.
— Фоменко, — тихим голосом произнес Куманин, — если ты когда-нибудь поинтересуешься, зачем я приходил в больницу, то следующим местом службы у тебя будет Асиновский район Томской области.
— Понял, — без всякой злости и смущения ответил капитан Фоменко. — В каком-нибудь содействии нуждаетесь?
— Довезите меня до железнодорожной станции, — устало попросил Сергей.
Глава 8
Утром следующего дня, когда Куманин прибыл на службу, на Лубянке произошло ЧП — лопнула труба в личном туалете генерала Климова, в комнате отдыха, что примыкала к его кабинету… Находившийся ниже этажом компьютерный центр оказался залит водой и вышел из строя.
В приемной у генерала Сергей увидел мокрую с ног до головы прапорщицу Светлану, пытавшуюся в лучших героических традициях закрыть пробоину своим телом. Если возможно верить истории, в годы Отечественной войны это удавалось делать с торпедными пробоинами, но тут не получалось. Вода продолжала хлестать, заливая нижние помещения, распространяясь по ветхим перекрытиям здания дореволюционного страхового общества «Россия».
Дверь в кабинете генерала Климова, чего ранее никогда не случалось, была распахнута настежь, и посреди него в полной форме с разводным ключом в руках стоял комендант Лубянки полковник Спиридонов. Он отдавал команды двум прапорщикам, сражавшимся в туалете с разбушевавшейся стихией. Все это напоминало борьбу за живучесть на тонущем корабле.
Дело в том, что водопроводчиков на Лубянке не было, но вовсе не потому; что ведомство оказалось жадным и не желало содержать их на своем балансе. Дело было гораздо серьезнее.
Еще в конце шестидесятых начале семидесятых годов в недрах ЦРУ был разработан гениальный план проникновения на самые секретные объекты Союза. Само ЦРУ никогда не додумалось до подобного, идея была явно подсказана кем-то из многочисленных перебежчиков, отщепенцев и прочих изменников родины, буквально наводнивших Штаты. Сутью операции, получившей условное наименование «Гаттер», что в переводе с английского означает «водосточная труба», было следующее. Давно замечено, что на глухих заборах всевозможных секретных объектов, не имеющих ни окон, ни дверей постоянно висят объявления, приглашающие на работу (иногда срочно) водопроводчиков и сантехников. Это было естественно: качество сантехнических систем было абсолютно одинаковым как в доме хрущевской постройки, так и в каком-нибудь совсекретном оборонном НИИ или разведывательном аналитическом центре, построенном еще во времена товарища Сталина. Если верить документам секретной переписки, прорыв канализационной трубы в НИИ разработки лазерного оружия задержал выполнение программы на «неопределенное время». Обычно специалиста, будь то ракетчика, ядерщика, бактериолога, перед приемом на работу проверяют чуть ли не целый год, выясняя фамилии его случайных знакомых, сантехника же порой оформляют мгновенно, не очень интересуясь его прошлым. Принятый на работу водопроводчик-сантехник имеет право входить в любые помещения, куда не пускают даже членов ЦК и министерские комиссии. Они и знать не знают о существовании этих помещений, а сантехник знает, ибо трубы текут и лопаются везде, даже в бункере Генерального секретаря. Во избежание аварий водопроводчики дежурят на совсекретных объектах и по ночам. Таким образом, перед ними открывается необъятный простор для разведывательно-диверсионной деятельности. Вот потому-то в ЦРУ и было принято решение внедрить под видом сантехников на различные секретные объекты Министерства обороны, Комитета госбезопасности и Академии наук специалистов, в чью обязанность входило бы вскрытие направлений работы указанных